Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
— Давай-ка, давай-ка, радость моя, еще по ведерку на кустик. И поскорей — чтоб в потемках не шарашиться…
Белую и красную смородину Михаил посадил в общую лунку: решил удивить их. Вырос вроде бы один куст, а ягода на нем и такая и такая.
— Вот чудо-то так чудо! — пускал он пыль в глаза Галине и Вадиму. — Буду писать в журнал. Пусть ломают головы… Это надо же, такая земля тут, а?!
Михаил намывал полную тарелку смородины — хотя и набиралось смородины с первого урожая едва ли не две горсти, не больше, — и приносил Вадиму с Галиной. Вадим хорошо знал Михаила — и ему хотелось запустить этой тарелкой в его круглую довольную рожу. Но Галина ела ягоду.
И Вадим уже через год вынужден был тоже и копать, и сажать, и ковыряться на грядках…
А потом кто-то из бдительных — а Михаила они сопровождали всю жизнь, как рок, — сообщил в обком, что руководитель взрывпрома, злоупотребляя служебным положением, отстроил себе и дружку в живописном месте дворцы-дачи — и в суббогу, в благостный и солнечный день, когда Галина с Михаиловой семьей купалась в заливчике, а Вадим, затененный ветвями, лежал с газетой в руках в гамаке, растянутом между двумя пышными березами, к ним нагрянула комиссия: двое мужчин и одна женщина, строгие, подтянутые, чуть ли не строевым маршем прошагали по бетонной дорожке от калитки к домику Вадима и, даже, кажется, не поздоровавшись, потребовали от Вадима все-все документы по даче — решение на отведение участка, откуда и как брались материалы, кто строил и на чьи деньги.
Никаких бумаг у Вадима не оказалось — и с ним сразу же повели разговор как с подследственным.
— Вот дощечка, — задавал вопрос тощий, желчный мужчина, в соломенной шляпе и, несмотря на жаркое солнце, в черном костюме с галстуком, — по-видимому, председатель комиссии. — Где вы ее взяли?
— Это эти… — терялся, не сразу мог взять в толк Вадим. — В общем, это из списанных ящиков из-под СВ, — и, видя неудовлетворенный взгляд председателя, торопливо поправлялся: — Из-под средств взрывания.
— Вы их, значит, брали бесплатно?
— Да нет. Почему бесплатно?.. Хотя, то есть… выписывали как дрова.
Короткие зловещие улыбки проверяющих сопровождали его признание.
— Мы их сто лет всем выписываем как дрова, — пытался уточнить Вадим. — Либо обязаны сжечь…
Он выглядел глупее некуда: растерянный, со взъерошенными потными волосами, в плавках, полусидящий на гамаке.
— На дощечку квитанции, конечно же, нет? — не отступался председатель.
— Какой квитанции? — крутился Вадим. — Я выписывал, честное слово. Я платил…
— Все понятно.
Председатель переглядывался с членами комиссии — и женщина, тоже какая-то сухая, морщинистая, с маленьким, щелью, ртом, покивав, что-то записывала в блокнот.
— Но я действительно платил! — заверял Вадим, для чего-то похлопывая себя по голой груди, как по нагрудным карманам.
Члены комиссии отводили от него взгляд, ничего не отвечали.
Никогда еще Вадим не чувствовал себя так гадко, как в этот раз: он в жизни не сталкивался ни с милицией, ни с правосудием — и всегда, с детства, с тех пор как был репрессирован отец, несколько робел перед этими органами. А тут ему точно скручивали руки, заталкивали в камеру-одиночку…
У Михаила же на каждую палку в саду нашлись нужные документы: даже на каких-то потрепанных листках-огрызках из школьной тетрадки — все бумажки одна к одной, в специальной дерматиновой папочке. И от Михаила тотчас же отступились, хотя донос был, главным образом, на Михаила.
А Вадим восстанавливал потом дубликаты квитанций, спасался: но где-то копии тоже не сохранились, где-то брал Михаил на них обоих, а тот, небритый и угрюмый, Петр Иванович, на станции, вообще категорически отказался от того, что оформлял продажу шпал.
— Вы отсюда проваливайте! — доходя до визга, орал Петр Иванович. — Я вас первый раз вижу!.. Шпана всякая!..
Вадим с ним действительно мог заработать срок: они разговаривали опять где-то на задворках, на тесной грязной улочке, среди груд блоков, кирпичей — и Вадим, рассвирепев, схватив подвернувшийся под руку кирпич, двинулся на Петра Ивановича. Хуже всего получилось то, что Петр Иванович побежал. Это прибавило ярости: Вадим погнался, швырнул кирпич, но, к счастью, не попал…
За шпалы ему пришлось платить повторно — в приходную кассу и к тому же по квитанции, которую выдала комиссия. Но это было еще ничего: его после дважды склоняли на городских активах, чуть ли не как мошенника представляли — правда, добавляли, что «в основном, факты не подтвердились» — и Вадим оба раза, не стерпев, вырывался на трибуну и страстно оправдывался, заверял, клялся. Такие активы были для него не лучше, наверное, суда.
— Это все я виноват, — сокрушался Михаил. — Надо было бы подсказать, научить… Ты же не прошел такой школы, как я…
— В гробу я видел твою школу! — даже заходился Вадим.
— Но ты же начальник, будешь начальником, — унимал его Мишка. — Привыкай. Ты же всегда на виду, будь готов ко всему.
Вадим проклинал тот день и тот час, когда ввязался в эту садовскую затею, готов был сжечь домик, но тут крепко и властно вмешалась Галина.
— Брось дурить! — прицыкнула она. — Дача не твоя, а наша. Сам ушами прохлопал — и нечего оскорбленную невинность изображать… Сам-то ты веришь, что не жульничал? Веришь. И я верю. И успокойся.
Дача осталась, но отдыхать на ней с прежним удовольствием Вадим уже не мог.
Тогдашнее служебное положение вполне устраивало Вадима: зарплаты на троих хватало, были к тому же сбережения после заграницы, и работа ничуть не обременяла. Он обходил утрами уступы — по свежему воздуху, точно зарядку делал, — размечал, где запускать в работу станки, выяснял, куда и что надо, — шарошки, горючесмазочные, запчасти, — записывал в конторе свои потребности в специальный журнал — и никогда не имел повода упрекнуть себя в том, что вот-де увильнул от своих обязанностей, пролодырничал или как-то смошенничал. По его вине простоев у бурильщиков не было: он вовремя загонял на вскрышу бульдозеры, вовремя приводил на уступ маркшейдера, чтобы сделать разметку скважин, вовремя подтягивал к новой площадке электроэнергию. Это было самое отрадное для него: он четко знал, что за чем следует — и никогда не ломал голову над тем, что же делать дальше. Занятие само приходило
