Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич
Сегодня мы едем в Каменку, где меня ожидает много писем и в том числе, надеюсь, и Ваше. О Модесте я не имею известий с самого его отъезда из Каменки.
Поездка в Москву осталась во мне каким-то невыносимо тяжелым воспоминанием. Этому способствует не только то, что пришлось серьезно говорить о довольно неприятных подробностях предстоящего мне дела, но и все остальное. Между прочим, не могу скрыть от Вас, что мне неприятны были встречи с Рубинштейном. Глухое чувство несимпатии, которое гнездилось во мне, успело вырасти в довольно мучительное ощущение неприязни. Трудно мне подвергнуть анализу это психологическое явление. Оно выразилось особенно осязательно в наших tete-a-tete. Когда мы оставались с ним с глазу на глаз, происходило что-то неловкое. Я читал в его глазах, что он весьма мало расположен ко мне и что только обстоятельства заставляют его носить маску приязни. Он не может мне простить, что я отвергнул делегатство, которое мне,. с его точки зрения, следовало принять, как неизреченное благодеяние. Вообще он не любит людей, которые не считают себя облагодетельствованными им. Он хотел бы, чтобы все окружающие его считали себя его креатурами... Ну, словом, я ему неприятен, - этого он не мог или не сумел скрыть от меня.
Вообще, оттого ли, что это было летом, когда Москва так душна, пыльна и противна; оттого ли, что воспоминания о моих нравственных терзаниях в начале прошедшей осени еще слишком живы; оттого ли, что пришлось на каждом шагу играть маленькую неизбежную комедию при встречах с лицами, которые напрашивались на изъявления радости, но только двое с половиной суток, проведенных там, были для меня как два мучительных месяца. Между тем, я люблю Москву и нигде, кроме Москвы, по крайней мере, ни в каком другом городе, жить бы не хотел.
Меня (вследствие чрезмерной мнительности) немножко беспокоит мысль, чтобы Вы не приняли за отсутствие мужества и силы характера мое бегство из Москвы. Сумел ли я в моем последнем письме достаточно ясно изложить причины, почему я решился отложить ведение дела до осени? Уверяю Вас, дорогая моя, что я вытерпел бы все неприятности летней жизни в Москве и всего остального, если бы мог быть уверен, что известная особа не затянет и не запутает дела. Мне тяжело было, в виду неизвестности и неопределенности, задыхаться в Москве.
Толя меня беспокоит. У него каждый день болит голова до самого вечера- Он чувствует общую слабость, очень бледен и вял. Это не что иное, впрочем, как нервное состояние и малокровие. Деревня поправит его. Следующее письмо напишу к Вам из Каменки. До свиданья, неоцененная моя.
Ваш П. Чайковский.
158. Чайковский - Мекк
Киев,
12 июня 1878 г.
Пишу Вам под грустным впечатлением, друг мой. Сейчас-прочел в газетах известие о столкновении воинского поезда с товарным на Елецкой железной дороге, причем есть убитые, тяжело раненые и т. д. Нужно Вам сказать, что во время моих последних переездов я встречал большое множество-воинских поездов. Признаюсь Вам, что вид этих бедных людей, везомых, как бараны, в товарных вагонах в течение нескольких дней, плохо кормимых и плохо одетых, каждый раз возмущал меня! Со многими из них я разговаривал и не мог без злобы слушать описания их путешествия. Один резервный полк, встреченный мною в Конотопе, ехал уже девятый день. Есть им приходится один хлеб, да и то если случится найти на станции продавцов.
Теснота и духота в вагонах невыносимая. Куда, зачем их везут, об атом они ничего не знают и невыносимо скучают от безделья и однообразия. Но мало этого! Пьяные машинисты наталкивают их на встречные товарные поезда, и люди гибнут ужасно и бесполезно! Не менее грустны и политические известия. Никогда еще наше любезное отечество не находилось в столь унизительном положении.
А Киев все-таки чудный город. Я провожу здесь сутки отчасти потому, что нужно было сделать кое-какие закупки и в том числе нотной бумаги, отчасти потому, что люблю Киев, так же как и Вы. Вчера утром был на Подоле, в Братском монастыре, на архиерейской службе и вынес чрезвычайно сильное впечатление и от чудной церкви и от необыкновенно благолепной службы. Когда присутствуешь на подобного рода службе, понимаешь всю неизмеримую силу религии для народа. Она заменяет народу все то, что мы находим в искусстве, в философии и науке. Она дает возможность бедному народу от времени до времени возвышаться до сознания своего человеческого достоинства. Правду сказал деист Вольтер, что если бы не было религии, il faudrait l'inventer [надо было бы ее выдумать.]
Вечером сначала гулял по царскому саду и любовался видом на Днепр. Потом был в “Chateaux des fleurs”, где по случаю праздника было очень оживленно и людно. К сожалению, встретил множество знакомых, преимущественно из музыкальных сфер. Их разговоры, их сплетни, их дикие суждения о музыке, их наглые и бесцеремонные расспросы, все это мне показалось невыносимо скучным и противным.
Сегодня едем в Каменку, где ожидаю писем.
Вы в Браилове, дорогой друг мой! Завидую Вам. Кланяйтесь ему. Получили ли Вы пьесы?
Ваш П. Чайковский.
159. Мекк - Чайковскому
Браилов,
14 июня 1878 г.
Мой милый, бесценный друг! Прежде всего благодарю Вас тысячу раз от самой глубины сердца за манускрипт, оставленный Вами для меня в Браилове. Милее и дороже этого для меня ничего нельзя было придумать. Я еще не играла этих пьес со скрипкою, потому что мой настоящий скрипач (Пахульский) близорук и не может играть с моего пюпитра; поэтому он переписывает скрипичную партию, но она еще не готова. Но, насколько я могла играть одна, мне кажется, что они все мне очень понравятся. “Scherzо” мне очень нравится, - печальная шутка, и потом вторая тема, такая певучая, такая изящная. “Melodie”, кажется, также прелестна, грациозна. Вообще Ваши сочинения, мой милый друг, отличаются необыкновенным изяществом, так что, если даже и встречаются какие-нибудь обыкновенные вещи, то они всегда сказаны с таким достоинством, что уже перестают быть обыкновенными. Аккомпанемент в “Meditation” мне не кажется очень трудным, да я вообще не люблю, когда аккомпанемент слишком прост, он тогда неинтересен, а я в музыке главным образом требую двух вещей: занимательности (интересности) мысли и ясности ее изложения. Ваш скрипичный концерт приводит меня в восторг каждый раз, как я его играю, а играла я его вчера, Знаете, Петр Ильич, хорошею проверкою ума в сочинении может служить такое впечатление, что иное сочинение проиграешь, и оно понравится, но затем скоро надоедает, - это значит, что в нем нет ума, а только красивая внешность. А зато другое если не особенно понравится по первому разу, то заинтересует, и затем что дальше, то нравится больше и уже никогда не надоедает; это есть умное и изящное сочинение, одним словом, это есть Ваши сочинения, которые к тому же еще отличаются самобытностью, характерностью и, конечно, великим знанием дела, что и делает их так интересными, привлекательными и необыкновенными. Есть еще genre в музыке, это тот, в котором весьма мало ума, но очень много страсти. Этот тоже не надоедает, потому что всегда действует на нервы; это рубинштейновский genre. Возьмите его А-moll'ную сонату для скрипки с фортепиано, Andante из trio, посвященного Апраксиной, маленькое Allegro appassionato для фортепиано (D-moll), - что за беспокойные, мучительные страсти слышны в них, хотя со стороны ума они весьма обыкновенны. У Шумана есть и ум, и страсть,. и глубокое знание науки, но у него нет Вашей своеобразности, характерности. Но однако уж я как попадаю на музыку, так оторваться от нее не могу. Я Вам надоедаю, мой дорогой.
Из музыкантов со мною здесь есть только Пахульский, то он и перепишет три Ваши пьесы, и, как будут готовы, я Вам тотчас пришлю их, друг мой. Данильченко я не взяла с собою-. потому, что предполагала недолго пробыть в деревне, а за границей он мне бесполезен.
