Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич
Погода у нас невыносимая, дожди доводят до отчаяния и температура очень низкая. Благодарю Вас тысячу раз, милый друг мой, за присылку мне описания Боржома; это очень интересно прочитать. Меня вообще Кавказ очень интересует, и я очень желала бы, чтобы им занялись и доставили ему европейское благоустройство, а то вот Вы пишете, что в Боржоме ванны устроены очень хорошо, то ведь это большая редкость на Кавказе, потому что на других водах, как в Ессентуках, Кисловодске, Пятигорске и проч., ванны устроены отвратительно, а между тем, какие целебные воды. Саша пишет мне теперь из Кисловодска об удивительном действии нарзана; она пользуется теперь этим источником и чувствует большую пользу. Она, вероятно, вернется семнадцатого, а я хочу уехать двадцать пятого этого месяца и, вероятно, прямо в Baden-Baden, a зиму желала бы провести в Wiesbaden, но я так боюсь вперед что-нибудь считать верным: злая судьба одним взмахом какой-то магической палочки всё опрокидывает, всё разрушает и ничего не дает взамен. Вот как этот несчастный Верный, - больше месяца всё продолжается землетрясение. Это ужасно. А в “Lug” читали Вы, друг мой, что тридцать пять домов обрушились в озеро? Нынешний год такой ужасный, тяжелый и не высокосный. По Апокалипсису, эти бедствия означают, что скоро конец мира будет. Сегодня должен приехать ко мне Коля, а Анна с Кирочкою находятся в Каменке; они убежали из Копылова, потому что там появился коклюш.
Будьте здоровы, мой милый, бесценный друг. Благодарю Вас очень, очень за Ваши дорогие письма. Всею душою безгранично любящая Вас
Н. ф.-Мекк.
392. Мекк - Чайковскому
[Плещеево]
17 июля 1887 г.
Милый, дорогой друг мой! Простите, ради бога, что пишу Вам карандашом, но моя голова в таком ужасном состоянии, что я не могу наклонить ее, чтобы писать чернилами, а карандашом пишу стоя. Вчера был у меня в Плещееве Ваш Алексей, и я вручила ему пакет с двумя тысячами рублей. Дай бог, чтобы Вы за ту огромную жертву, которую Вы приносите Вашему другу, нашли его поправившимся и с надеждами на выздоровление. Есть ли у него жена и семейство, т. е. я знаю, что он семейный человек, но при нем ли его семейство? Моему больному, Влад[иславу] Альб[ертовичу], слава богу, гораздо лучше благодаря заботливости и участия моего доброго Володи, но он всё-таки еще на руках у докторов.
Простите еще раз, дорогой мой, за мое неудовольствие на Вашего любимца Танеева, я беру его совершенно назад и отношу всю несостоятельность поступка только к самому г-ну Завадскому, по отзывам, которые я об нем слышала. Я взяла теперь виолончелиста Данильченко, как и писала Вам, и вчера уже имела удовольствие слушать музыку. Я собираюсь за границу очень усердно, но боюсь, что мое здоровье не позволит мне уехать; хочу взять с собою доктора.
Простите, дорогой мой, писать больше не могу. Будьте здоровы, мой милый, несравненный друг, и не забывайте всею душою Вас любящую
Надежду фон-Мекк.
393. Чайковский - Мекк
Аахен,
20 июля 1887 г.
Милый, дорогой друг мой!
Прежде всего позвольте Вас от души поблагодарить за бюджетную сумму, которую уже дня три тому назад я получил по телеграфу. Очень, очень благодарю Вас!
Расскажу Вам про свое путешествие и про впечатления, испытываемые здесь.
6 июля я выехал из Боржома. Седьмого сел на пароход и приехал в Одессу на пятые сутки. Из Одессы выехал двенадцатого числа, в Вене остановился лишь на несколько часов и пятнадцатого числа, в среду, вечером приехал сюда. Всю дорогу я страшно тосковал и решительно не мог думать без слез об столь неожиданно покинутом Боржоме, где мне так хорошо жилось во всех отношениях. Здесь тоска моя прошла, ибо не до того. Мне приходится так много и постоянно быть при очень трудном больном, которому присутствие мое оказалось не только приятно, но просто необходимо, что некогда отвлекаться от забот и терзать себя воспоминаниями или сожалением о прошлом. Сознание исполненного долга дружбы мирит меня со всеми печальными сторонами моего здешнего пребывания. Я нашел своего больного в относительно хорошем состоянии; незадолго до моего приезда произошел в болезни неожиданный поворот, который дает возможность надеяться на выздоровление. Надежда эта шаткая, но доктор утверждает, что весьма возможно ее осуществление. Серные, самой высокой температуры ванны имели очень благодетельное влияние на больного. Он стал бодрее, появился аппетит и сон, силы прибавилось. Тем не менее, его положение всё-таки очень серьезно. Не могу Вам выразить, до чего сильна была радость моего приятеля, когда я приехал. Несмотря на отличный уход, на прекрасного доктора, высказывающего ему самое дружеское сочувствие, он был одинок и очень страдал, не имея около себя близкого человека. Доктор говорит, что уже одно известие о моем приезде способствовало благоприятному повороту в ходе болезни.
Ахен - город, лишенный всякого интереса и всякой прелести. Нет ни реки, ни садов, ни роскошных улиц; очень мало исторических достопримечательностей и еще меньше живописных окрестностей. Но в качестве европейского города Ахен обладает комфортабельными гостиницами и всем тем, что в материальном отношении делает жизнь удобной и приятной.
Относительно будущего ничего еще не предвижу определенного. Очень бы хотелось в конце августа хоть ненадолго в Каменку попасть, но бог знает! Думаю, дорогая моя, что письмо это еще застанет Вас в Плещееве; если же нет. Вам, наверно, перешлют его. Желаю Вам всякого счастия и благополучия!!! Беспредельно преданный
П. Чайковский.
394. Чайковский - Мекк
[Аахен]
29 июля 1887 г.
Милый, дорогой друг мой!
Сомневаюсь, что это письмо еще застанет Вас в Плещееве, но на всякий случай пишу Вам, чтобы дать о себе кое-какие известия. Ничего веселого сообщить Вам не имею. Положение больного всё то же, т. е. ежедневно по нескольку раз приходится от розовых надежд переходить к отчаянию в выздоровлении его. Доктор не теряет надежды и всячески поддерживает падающий дух больного. Сегодня исполнилось две недели с тех пор, как я здесь, и я должен признаться, что не только не замечаю улучшения, но, скорее, - упадок сил, а худоба увеличилась до того, что страшно смотреть на моего бедного приятеля.
Вы спрашиваете, почему жена Кондратьева не приехала с ним. Это произошло оттого, что, во-первых, она не из тех женщин, которые умеют самоотверженно ухаживать за больными; во-вторых, она сама больная; в-третьих, пришлось бы тогда всем семейством ехать за границу, а в настоящее время курс таков, что приходится даже и состоятельным людям принимать его в расчет.
Я скучаю ужасно. Бывают минуты, когда, казалось бы, всё отдал, чтобы вырваться из этой ужасной скуки, но, с другой стороны, больной так бесконечно ценит мое присутствие, так счастлив, что я около него, что об отъезде я пока и речь не завожу. Мне кажется, что если бы я жил при тех же обстоятельствах в каком-нибудь уездном городке в России или во Франции, то менее тяготился бы этой жизнью. Я очень не люблю немцев, и все немецкое мне как-то не по нутру, хотя нельзя не признать, что условия жизни здесь очень комфортабельные и удобные. Еще оттого мне здесь так жутко, что Ахен совершенно лишен каких бы то ни было красот природы.
Недавно только получил я письмо Ваше, адресованное в Боржом. Из него я узнал, что бедный Вл. Альб. Пахульский болен серьезно. Бедный друг мой! Я отлично понимаю, какую бездну неприятных минут Вы претерпели по этому поводу. Но я надеюсь, что, если только причина его болезни - одни нервы, он в более или менее отдаленном будущем совсем поправится. Пожалуйста, потрудитесь передать ему мое живейшее участие.
Будьте здоровы, дорогая моя!
Ваш П. Чайковский.
395. Чайковский - Мекк
Майданово,
