«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957) - Адамович Георгий Викторович
Нового у нас ничего. В день моего рожденья действительно пошли вдвоем в кинематограф.
От нечего делать (ответы на письма — не дело) прочел взятые у генерала романы Ольги Форш. Узнал из них многое: Достоевского в ее время (ведь ей, кажется, 250 лет?) называли Достоевским, т. е. произносили фамилию с ударением на втором слоге. Едва ли это верно, — сужу по стиху Тургенева: «Достоевский юный пыщ»[569]. Кант два раза в неделю занимался онанизмом и записывал это в книжечку. Тоже едва ли верно, — нигде отроду я об этом не читал. Больше нового ничего не узнал.
Оба шлем Вам самый сердечный привет, самые лучшие наши пожелания. И еще раз спасибо за все (кроме гипотетических крепких слов).
127. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 29 ноября 1956 г. Манчестер
104, Ladybarn Road Manchester 14 29/XI-56
Дорогой Марк Александрович
Большое спасибо за письмо. Я знал, что Вы мне напишете, но не ждал письма раньше, чем через месяц. А получил его раньше.
Водов пишет, что Вы довольны его стараниями, а он доволен тем, что Вы довольны. По-моему, в самом деле presentation была недурна и все вышло довольно торжественно, даже, пожалуй, лучше, чем в «Н<овом> р<усском> слове»[570]. Он (Водов) в Вас безнадежно влюблен, а Вы не платите ему взаимностью.
Но от него же (вчера) я получил известие, что Вы нездоровы. Что это? Верно или нет? Он пишет, что Вы должны были быть в Париже, но поездку отложили.
Относительно Блока: мы с Вами так часто о нем говорили, что я мог бы только повторить то же самое. «On mordra dans du qranit»[571]. Вы пишете: «Согласимся, что он был очень талантливым поэтом». Он был единственным и, как выражается о себе Буров, «неповторимым» поэтом, а талантливых — хоть пруд пруди. Должен признаться (между нами), что статью Маковского я не дочитал, не мог: от скуки и раздражения. Он говорит авторитетным тоном самые обыкновенные platitudes[572] (и пустяки — вроде «у вечности в руках» вместо «на руках»[573]). А о Гумилеве, т. е. что Гумилев считал, что «Блок в поэзии мало смыслит», — совершенно верно. Гумилев это не раз говорил, отчасти из-за того, что Блок не любил его стихов. Но что Блок — плохой поэт, Гумилев не говорил никогда. Он, наоборот, подчеркивал свое преклонение, но — кажется, я уже Вам писал это, — любил, чтобы ему возражали. Гумилев всегда хотел быть «властителем дум» и ревновал к Блоку, который им был в самом деле. Я думаю, pour en finir[574], что теперь начать любить Блока человеку, который не любил его прежде, действительно невозможно. Слишком поздно (немножко как с Вагнером[575]). Но кто любил его «первой любовью», никогда его не разлюбит, п<отому> что слишком многое с ним в душе связано. Уверяю Вас, что ту статью о «лиловых мирах» и прочем в «Аполлоне», которую вспоминает Маковский, я знаю местами наизусть. Это может быть бредом, — не знаю, — но не было ложью и притворством.
Достоевский. Ольга Форш совершенно права. Мой отец был ненамного моложе Д<остоевского> и даже однажды был у него, для подписки на «Дневник писателя». Он всегда говорил Достоевский, и в детстве я другого произношения не знал. Вероятно, произносили и так, и так, — но произношение с ударением на о было распространено. А вот насчет Канта и его развлечений — не знал. Ничего невероятного, — кроме записи в книжечку — в этом нет, и если бы все (всё) люди всё обо всех знали, сюрпризов было бы без конца. Может быть, и лучше, что не знают.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Кланяйтесь, пожалуйста, Татьяне Марковне и поблагодарите ее за добрые слова, Вами переданные. Я недели через 2–2.1/2 собираюсь быть в Париже. Может быть, приедете и Вы?
Ваш Г. Адамович
128. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 31 декабря 1956 г. Париж
7, rue Fred<eric> Bastiat
Paris 8me
31/XII-56
Дорогой Марк Александрович
Шлю Татьяне Марковне и Вам лучшие пожелания к Новому году. Надеюсь, Вы оба будете здоровы, благополучны. A dans la mesure de possible[576] всем довольны. Вчера начал читать Ваш роман, и жалею, что придется читать с большими перерывами. Начало крайне интересно. А вот «Война и мир» — фильм — привел меня в уныние и ужас[577]. Много хуже, чем я думал, судя по отзывам[578].
Крепко жму Вашу руку. До свидания, — но когда и где? Неужели до Ниццы?
Ваш Г. Адамович
129. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 6 февраля 1957 г. Манчестер
[на бланке Манчестерского университета]
104, Ladybarn Road Manchester 14 6/II-57
Дорогой Марк Александрович
Как Вы живете? Как себя чувствуете? Целый век ничего о Вас не знаю (кроме сведений от Любовь Александровны <Полонской>). Никогда не помню, ответил ли я на предыдущее письмо. Если нет, простите. В Париже я, вращаясь в вихре света, переписку запустил, и, может быть, я у Вас в долгу.
С великим интересом читаю «Самоубийство», по крайней мере в тех номерах, которые до меня доходят[579]. Газету получает за меня Кантор и мне ее пересылает, но не всегда аккуратно. Я только теперь понял название романа — если понял верно! — и должен сказать, что общее впечатление усиливается еще тем, что в другом виде, с другими людьми и, вероятно, другой развязкой то же самое, в сущности, происходит и теперь: все к «самоубийству» неуклонно идет. Есть во всем этом какая-то «Немезида», как выражались au bon vieux temps[580], и 21-го века, м. б., в самом деле не будет! Мне чрезвычайно понравилась глава о Морозове, и еще — о Муссолини. Но и все другое замечательно, жаль только, что читать приходится с перерывами и пропусками. Мне всегда неловко говорить авторам, — не всем, конечно, а таким, как Вы, — приятные слова. Во всяком «комплименте» есть что-то не совсем вежливое, но, надеюсь, — Вы примете то, что я пишу, как должно. (Кстати, по поводу слов вообще и внутреннего значения всякого стиля: читали ли Вы — наверно читали — в «Н<овом> р<усском> с<лове>» письма Бунина Толстому?[581] И обратили внимание на фразу: «когда можно к Вам завернуть, Лев Ник<олаевич>?»[582] Меня это «завернуть» ужасно резнуло. Бунину тогда было 20 лет, но таким, каким мы его знали, он наверно «завернуть» Толстому бы не написал!)
Я сейчас вожусь с Конст<антином> Леонтьевым. Замечательный был писатель все-таки, хотя и не романист совсем. И знаете, оказалось, что в новой большой Сов<етской> энциклопедии нет даже его имени[583]. Есть три каких-то Леонтьева, а этого нет! Incroyable[584].
Как Вам понравилась статья Карповича о Вас?[585] Он всегда пишет интересно, но как-то уклончиво, в противоположность Ульянову, который уж очень подозрительно «блестящ». Говорят, Карпович считает его заместителем Федотова, но Федотов был лучше, хотя тоже грешил иногда «блеском». Обратите внимание в «Н<овом> ж<урнале>» на стихи Madame Горской о душе и духе[586]. Они украсили бы любой «Будильник» или «Сатирикон». Как они могут такое у себя печатать!
У Вас, наверно, весна, а здесь мгла и мрак, по-прежнему. Кланяйтесь, пожалуйста, сердечно Татьяне Марковне. Ваш племянник Ляля делает карьеру в известных Вам кругах и состоит там общим любимцем, «нашей сменой» и надеждой[587].
До свидания, дорогой Марк Александрович.
Ваш Г. Адамович
130. М.А. АЛДАНОВ — Г.В. АДАМОВИЧУ. 13 февраля 1957 г. Ницца 13 февраля 1957
Дорогой Георгий Викторович.
Пожалуйста, простите, что отвечаю на Ваше столь милое, очень меня обрадовавшее письмо с небольшим опозданием. Вы, верно, знаете, что во Франции какая-то странная почтовая забастовка, переходящая из одного города в другой, в Ницце она продолжалась два дня и, как на беду, как раз в такое время, когда надо было писать по спешным делам.
