«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975) - Одоевцева Ирина Владимировна

Простите меня, что я пишу Вам такие неприятные вещи. Но мое искреннее желание Вам добра дает мне на это право. Не сердитесь на меня. И постарайтесь понять меня.

А теперь совсем о другом — «Однострочные стихи» мне чрезвычайно понравились. Многие из них меня просто поразили своею точностью, глубиной и исчерпыванием темы. Это чрезвычайно интересно и неожиданно.

А о Берберовой могу сказать, что она всегда была махровой дурой, только умела прежде скрываться под разными масками. Теперь же возгордилась и показывает свое настоящее лицо «царь-дуры». «Царь-дура», так звали — и несправедливо — Цветаеву[272]. Ведь Цветаева была даже гениальна. Берберова, напротив, вполне бездарна во всем. И в стихах, и в прозе, и в «критике». Ее даже жаль. Я в ней ценю работоспособность и энергию. Если бы ей чуточку ума и юмора, она была бы «хорошим газетным работником». Теперь же просто вредна. Сбивает с пути и соблазняет своею ученой дурью слабых — у нее найдутся ученики[273].

Не понимаю успеха «Льдины». Стоит ли — раз она считается великим произведением — писать стихи? Ведь никто ничего не понимает. Надеяться на будущих читателей? Но и тогда будут свои Берберовы и Аронсоны. Как Вам кажется?

Впрочем, «Льдина» совсем не плоха и в текущей поэзии заслуживает скорее похвалы — недурна.

А вот Моршен меня порадовал. Не как «достижение», а как выход из тупика на дорогу. Только бы снова не заблудился в трех несуществующих соснах.

Терапиано после долгого молчания написал хорошую поэму «Эпоха»[274]. Что свидетельствует о том, что способности не пропадают, а, напротив, развиваются с годами, а не усыхают.

Как жаль, что Вы так далеко, и Вы, и Моршен. Без литературного воздуха и поддержки поэтов очень трудно писать. Я это знаю по себе. Терапиано мне во многом помог, как и я ему. Думаю, что и Вы нам, и мы Вам тоже помогли бы.

Желаю Вам и Вашей жене всего наилучше-лучшего и шлю Вам обоим сердечный привет.

Ирина Одоевцева

44

30 июля <1962 г.>

Дорогой Владимир Федрович,

Спасибо за Ваше письмо. Впрочем, за такое безнадежно-пессимистическое письмо мне на Вас скорее следовало бы наброситься со всяческими: «Бога Вы не боитесь! Кому-кому, а Вам-то на что жаловаться?» и закончить ядовитым, как купорос, вопросом: «А что бы Вы, к примеру, стали делать на моем месте? Повесились бы? Или застрелились?»

Но я понимаю, что все это ни к чему. И что comparaison n’est pas raison[275]. Плохое утешение, что другому еще хуже — во всех отношениях — чем Вам. Нет, не во всех, пожалуй. Я одарена доходящей до глупости веселостью и жизнерадостностью, и это мне многое скрашивает. Только на прошлой неделе я послала в «Мосты» стихи:

А Ваше сердце разве никогда не бьется радостно?

Я даже ночью просыпаюсь от радости, будто меня толкнули. И долго не могу сообразить, что радоваться абсолютно нечему. Скорее наоборот. И, сообразив, снова засыпаю.

Как бы мне хотелось Вас утешить! Но у Вас все есть — все, чего мне не хватает. Семья, удачная карьера, дом, собаки, друзья и пр. А у меня ровно ничего. Хочу завести себе плюшевую собаку, хотя будут говорить, что я впала в детство. И пусть. Все таки — друг.

Кстати, о друзьях. Из послания Дукельского я поняла, что он Ваш друг[277]. И мне кажется, что очень стоящий. Мне чрезвычайно нравятся «Послания» находчивостью, свободой и оригинальностью. Они даже удивили меня — чтобы не поэт, а композитор мог так писать. Смутил меня только слегка восторг перед Корвиным[278]. Неужели совсем искренний? Некоторые рифмы, повороты стиха и аллитерации просто очаровательны. А кто такие «армяне»?[279]

Приезжал Гуль. Все, кто его видел, поражены. Говорят, вылитый президент Эйзенхауэр. Я «не имею опыта» — Эйзенхауэра никогда не видела. Но Гулем все же поражена.

Что Вы думаете о моем отрывке «На берегах Невы»?[280] Моршен прислал мне за него похвалу, обрадовавшую меня. Я ведь и Вас, и Моршена очень люблю и ценю. И человечески. И поэтически. Как редко кого, ценю Вас обоих.

«Пусть Вам будет хорошо», как Вы пишете. От всего сердца желаю Вам этого. Почему бы Вам не прислать мне вашу диссертацию о Хлебникове, если есть лишний экземпляр?[281]

И. Одоевцева

45

12 марта 1965 г.

Дорогой Владимир Федрович,

Простите, что я так давно Вам не отвечала на Ваше долгожданное первое письмо. Ну, и на второе, конечно.

Первому я очень обрадовалась — я ничем не могла объяснить ваше молчание после вполне удачной встречи[282].

Мне и Лидия Ивановна, и Вы очень и очень понравились. Я даже, признаться, была удивлена, как легко с Вами говорить и как правильно — с моей точки зрения — обо всем судите Вы. Вот и сейчас я совершенно согласна с Вами насчет Ахматовой, но, конечно, держу свое мнение про себя. А то скажут: «Завидует бедная богаделка». Для меня Ахматова кончилась в 22-м году. Остального могло бы и не быть, хотя им как раз и восхищаются самозабвенно.

Да, так вот. Я не писала Вам лишь оттого, что у меня было страшно мало сил. Я так устала и ослабела, что едва дышу, а писать писем совсем не могу.

Конечно, с радостью даю согласие на переводы Жоржа и была бы счастлива, если бы он стал известен в Америке[283].

Конечно же и себя разрешаю переводить. Пожалуйста — сколько угодно!

Но почему такой неудачный выбор — и только юношеские стихи? Неужели и Вам нравится «Статуя»?[284] Мне совсем нет. (Нельзя ли хотя бы выбросить последнюю строку: «Как вы думаете», или во всяком случае заменить на Ваше усмотрение.)

Впрочем, я, кажется, путаю, «В этом мире»[285], кажется, тоже переводится. Но оно мне тоже не нравится. Я даже жалею, что поместила его в «Контрапункте». А теперь оно появляется всюду — ив «На Западе»[286], и у Раннита, и у Вашего переводчика.

Лучше бы он взял «Скользит слеза» или какое-нибудь из «Десять лет» короткое.

Впрочем, я напрасно пишу все это. Мне, в общем, безразлично — и раз ему нравится, то и отлично. Я и не думаю протестовать.

Посылаю Вам иллюстрацию к «Статуе». Я думаю, что вид Летнего сада Вам доставит удовольствие. Одна моя знакомая привезла его в багаже, забыв отправить из Ленинграда.

Ю<рий> К<онстантинович> рассказал мне, что Вы тоже чувствуете себя плохо. Очень Вам сочувствую и понимаю Ваше состояние и желаю Вам, как и мне, скорее справиться с ним.

Самый сердечный привет <пропуск в оригинале> и всем Вашим у compris[287] собак. Пусть Вам всем будет хорошо.

Душевно Ваша

И. Одоевцева

<На полях:> Скоро выйдет мой сборник стихов «Одиночество»[288]. Вам его сейчас же пошлю.