Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев

бы это был пожар чудесный! У меня сердце обмирает… только помыслю..! Влиться в тебя, в тебе сгореть… — о, дух захватывает от такого счастья! Олюша, я сегодня ночью проснулся — и так хотел тебя..! до слез, так и уснул в слезах. Дай мне твою чудесную, милую головку, я положу ее себе на грудь, я буду ласкать твои локончики, целовать лобик твой, бровки-ласточки, грудки твои нежные, голубка, душку твою… и всю, всю заласкал бы, о, как заласкал бы! — и ты отдала бы мне всю страсть свою, и жизнь дала бы… нашему ребеночку, — о, как я верю! — и это был бы чудесный, светлый, красивый, гениальный, да… — ты же необычайная, моя небесная невеста, моя Олёль! До боли острой я тебя люблю, до сладкой боли. Я слышу тепло твоих объятий, жарких, нежных, бурных, дающих жизнь, ищущих ее, — чтобы дать ее другому существу! Оля, я безумствую, я горю, тоскую, стражду, зову тебя, как никогда еще не звал! Я не могу без тебя, я весь сгораю без тебя.

Сегодня, — перерыв — 26-го, нашел твою карточку — «с новым годом!» — благодарю. Твои мотыльки, цвета сомон, цикламен, дают новых, новых детей, я над ними стою и плачу. Оля, где же ты?! Оля, какая это му-ка — не иметь тебя. Я счастлив, что ты молишься. Молись, Олек мой. Какое видение было тебе в ночь на Св. Николая? Ты велишь напомнить. Все мне скажи. Оля, как ты чудесно-тонко говоришь о «Солнце мертвых». Да, Оля, я не зло давал книгами, я жалел _в_с_е_ в мире, в Божьем мире. Я знаю: _н_и_к_т_о_ не написал бы «Солнце мертвых». _З_н_а_ю. Это мне Господь помог. И как же скоро я написал! Писал — в болях, — напишу страницу — и катаюсь от болей — «язва» — на диване, перерыв, опять пишу… — и какое было облегчение, когда я кончил пьяниссимо, грустно — пением дрозда! _С_в_е_л_ — к минору — такое страшное! — Оля, я не отвечаю на твои последние письма, я отвечу, я в угаре от тебя, в тумане от твоей кружащей меня любви, от твоей страсти. Ты — Женщина, вся, вся, дивная, чудесная, как никакая другая… все заполняющая, зовущая, влекущая, все отдающая! Свет мой, моя любовь, моя Царица, моя Небесная-земная, моя дружка, любимка, нежка, ласка, дурманка моя, — о, как я тебя жду, хочу, зову! И — бессилен перед далью, — неурочность бьет любовь нашу, но не охладит, нет, — может убить, но это только — убив жизнь. «Лиэбе ин дер Крим» — в переводе — слабо, не то, нет музыки, — и вишни — не вишни, у меня персики там, пер-сики… сочные, как ты! Моя Нургет — это все зачатки будущих женщин нежных… твои предтечи. Оля, я тебе все, все отдаю, все посвящаю тебе, что не отдал еще… — всего себя тебе отдаю! «Куликово поле» — твое! Я тебе пошлю — сам перепишу. Оля, я буду, если буду здоров, писать «Пути»… — так трудно сейчас, в холоду, в посещениях, все отрываться надо… — для всего. Оля, я просил своих милых бывших переводчиц в Гааге — мадмуазель де Хааз — «Мери» переводили для большой старинной газеты481 когда-то — послать на Сережу — к нашему Рождеству — или шоколадных конфет тебе, или — ландыши. Думаю, они это сделают. Я написал, что сосчитаюсь в Париже с их родственником. Написал им еще 17. Я послал тебе 19-го «Эр блэ» и «грушку», сам очистил и сварил варенье, для тебя! Шоколад не вместился в вес, оставил. Пьяных вишен не мог достать, но я найду что-то, мне обещали. Мне так радостно хоть чем-нибудь тебя развлечь, приласкать, мою нежную, мою светленькую Олю, мою единственную девочку. Так любить как я, — такое счастье! И быть так любимым! Зорька-зорька моя, свет мой последний, «вечерний»… — будь спокойней, будь счастливой этим малым счастьем — верь, надейся, Оля! Будь сильной, будь стойкой, — черпай силу в молитве! Только она даст силу, волю. Как ты чудесно говоришь о любви женщины, о любви — к женщине! О — героине любви! О сущности любви к _н_е_й, и «вечно-женственном».

Ты же необычайно чутка, огромна! Пиши — что хочешь, как хочешь, только пиши. Я не постигаю, как я, идиот, мог написать, что надо беречь Дари от… тебя! Ты ее всю пронизала, наполнила во мне! Оля, ты увидишь, _к_а_к_ это выйдет! Я дам ей столько любви, столько от тебя..! Как ты ее _с_о_з_д_а_е_ш_ь_ во мне! Целую твои ножки, голенькие, пальчики, коленочки… всю тебя. Все в тебе! _В_с_е! Пойми, как ты мне необходима… Оля, дай мне себя, во сне, — я не могу тебя достать… а так хочу..! — Изюм дай маме: Поцелуй ее и Сережу, за меня: я вас всех троих люблю, моих родных, моих близких. Через тебя. Какая умная твоя мамочка! Я ей напишу, — какая мудрая, какая чуткая. Она меня ни в чем не упрекнула! Я _н_е_ виноват, Олек… в твоих мучениях. Я косвенно, м. б., виноват, только. Оля, я пошлю тебе автографы. Знаешь, что я написал на книге «Мери»: «Это будет твоя любимая лошадка, Оля. Не ты ли это?» Неужели ты не получила «Старый Валаам»? Ответь же. Я пошлю, через Берлин. Он должен тебя так успокоить! Там много — «моего». Я пошлю тебе «Ландыш» Герлен, ждет, опасаюсь часто напоминать таможне. Ответь же: хочешь «Жасмин»? Я всю тебя задушил бы… духами! всю тебя осыпал бы дарами, малыми такими… Олёк… но мне так хочется тебя ласкать, радовать немножко! Твои глазки светлыми видеть, — Оля, цени каждый миг дней — все, все цени, всему радуйся: дождю, холоду, ветру, — но береги себя! — заре, звездам, запахам фермы, меканью телят, звону молочной струйки, травкам первым, первым примулам на солнце, месяцу ясному, холодному… ласке мамы, — пусть она гладит твою головку… братику радуйся, целуй его… — будто меня целуешь… — огню ночному, рано утром, — свечке нашей, давней, о, как я рад был ей, когда был маленьким! — дровам горящим, печке теплой, хлебу… тарелке супа, «хлебу насущному»! — голоду и сытости, кровке твоей, в руках, по жилкам, сердечку, которое и для меня стучит… — ну, всему, что Божье, ведь! Как это все хорошо в псалмах… — о хвалении Бога, я чуть дал в «Свете Разума»! Как я теперь все это чувствую! Я хочу все это дать в «Путях»! Они — твои, Оля! Все — твои. Ее — и — твои. Ты _е_е_ заместила, ты — _о_н_а_ — в твоем лике,