Только не трогать
Шею и плечи ломит, сдавливает грудь. Открываю глаза и понимаю, что нахожусь в незнакомом месте, а рядом со мной - закинув на меня руку, - спит Марк Майер.
От страха всё внутри холодеет.
Пытаюсь освободиться. Начинаю задыхаться.
Марк сразу просыпается: слегка приподнимается на локтях и смотрит на меня.
Воспоминания возвращаются вспышками: гостиница, вечеринка, шампанское…
Гостиница! Мы всё еще в номере. Лежим на ужасном диване с жаккардовой обивкой. Кажется, я даже помню, как Майер укладывал меня на этот диван. Богдан о чём-то спрашивал, Альфия предлагала отнести наверх, я хотела возразить и не могла. Потом, ночью, несколько раз просыпалась, но тут же засыпала, так и не осознав, что происходит.
А сейчас… сейчас понимаю, что нужно немедленно подняться и уйти, только не могу.
Марк молчит, продолжая пристально на меня смотреть, и вдруг - совершенно неожиданно - я чувствую, как страх и бессилие сменяются непонятным волнением.
Так не смотрят на человека, которого ненавидят. Но что я вижу в этом взгляде? Отчаяние? Растерянность? Сожаление? Безнадёжность?
Волнение нарастает, смешивается со стыдом и необъяснимой, почти болезненной, тоской. Почему-то кажется, будто всё, что происходило в моей жизни до этого, было фальшивым и неправильным, зато теперь я обрела настоящее. То, что ни в коем случае не должна упустить.
Больше нет желания бежать. Хочется прижаться к Марку, запустить руки в его волосы, и…
Словно прочитав мои мысли, он наклоняется и проводит подушечками пальцев по щеке… по мочке уха… по шее…
- Ох, - рвано выдыхаю я и вцепляюсь ему в плечо. Смотрю, как его губы медленно приближаются к моим. Закрываю глаза, и…
Это совсем не похоже на то, что было между нами в Амстердаме. Больше не схватка, не борьба: Марк целует меня нежно, но настойчиво, словно приобрел надо мной власть. А я отвечаю - так, словно с этим смирилась.
Чувствую, как его пальцы касаются моего бедра, скользят под платье… От прикосновений приятно покалывает кожу. Непроизвольно выгибаюсь, прижимаясь к нему, а он… он вдруг отталкивает меня и резко поднимается с дивана.
- Поверить не могу! - на лице появляется злая, презрительная усмешка. - Невероятно! Казалось, падать уже некуда, однако ты не перестаешь меня удивлять.
Хлопаю ресницами, растерянно поправляя платье, и молчу. Не могу прийти в себя - до сих пор ощущаю его прикосновения.
Но какая же я дура! Только мне могло померещиться настоящее там, где его и близко не было.
Моё молчание злит Марка еще сильнее.
- Ну что? Что ты на меня так смотришь?
Поднимаюсь с дивана.
- Я н-не… не понимаю, в чем вы меня обвиняете.
- Обвиняю? Ну что ты. Просто поражаюсь твоему лицемерию и распущенности.
- Почему это я распущенная? - голос дрожит от возмущения.
- А как еще такое поведение назвать? Хочешь его, - он кивает в сторону лестницы, - но позволяешь мне засунуть руку тебе под платье. Продолжай в том же духе и навсегда останешься для мужчин одноразовой дешевкой.
- Да вы… да я… я… не знаю, что вы подразумеваете под «хочешь», но если что-то пошлое, так это вы - распущенный! Да, я приехала в гостиницу, и что? Спать с ним я не собиралась!
- Конечно! Вчера - не собиралась, для этого ты слишком продуманная. И оделась не для свидания - платье с длинными рукавами, колготки вместо чулок, самое обычное белье…
Я вспыхиваю - когда он успел рассмотреть мое белье? - а он продолжает:
- Только, знаешь ли, важны не только действия, но и намерения. И дураку понятно, что ты планировала «ломаться» до победного. Представляла, что он сойдет с ума от такой недостижимой красоты и женится? Только вот вышло иначе - тебе очень быстро нашли замену. Естественно, ты разозлилась - как можно такую принцессу оставить не у дел! И со злости переключилась на меня.
- Но это неправда! Всё было не так!
- Неужели? А как было, София? Давай-ка, расскажи… Это кто-то другой вцепился в меня вчера и показательно утянул на этот диван? Кто-то другой целовался со мной этим утром?
Меня распирает от несправедливости обвинений, но я понимаю - что-то объяснять сейчас бесполезно, поэтому просто сердито взмахиваю рукой.
- Вот именно. Возразить тут нечего.
- Есть! Только вы не поймете.
- Я все прекрасно понимаю, София. Даже больше, чем ты можешь себе представить. И знаешь что? - он прикладывает ладонь к шее, - меня тошнит от твоего лицемерия и от этих дешевых игр! Играй с кем-нибудь другим, а ко мне больше не приближайся, поняла? Никогда!
Ответить не успеваю - он разворачивается и быстро выходит из номера. В ярости хватаю из вазы апельсин и запускаю им в дверь, которая уже успела захлопнуться. Чувствую, как по щекам катятся слезы.
Странно. Очень странно.
В этом человеке я ненавидела всё. Взгляд, движения, манера разговаривать, - абсолютно всё в нем было невыносимым. Меня раздражало то, как он ходил по кабинету, как водил машину, как сидел в кресле и стучал пальцами по столу. То, как высокомерно кивал, небрежно смотрел на часы, поправлял галстук.
То, как он хмурился. То, как умел улыбаться.
Хотя мне он не улыбался никогда. Я даже не знаю, что было хуже - когда он пристально смотрел на меня, слегка прищурив глаза, или когда вел себя так, будто я - пустое место. Когда его язвительные замечания ранили сердце или когда оно стало нечувствительным к ним. Только конец боли не означает конец ненависти, вовсе нет. Ни на минуту, ни на секунду я не переставала ненавидеть этого человека и мечтать, чтобы он поскорее исчез из моей жизни.
Тогда почему мне сейчас так плохо?
Ноги слабеют. Покачнувшись, с трудом дохожу до дивана. Присаживаюсь, закрываю лицо руками... и вдруг слышу смешок.
