Ты для меня?
— Но и на улице спать – не вариант! Я тебе не позволю!
— Почему нет? Мне здесь… спокойно.
— А в доме? — спросил, внимательно наблюдая за ее реакцией. — Неспокойно?
Валерия приняла сидячее положение.
Притянув колени к груди, укутала ноги одеялом и пробубнила:
— Там я чувствую себя сумасшедшей.
— Вот как? — он присел рядом на освободившуюся половину кушетки. — Почему?
— Потому что… слышу голоса из прошлого. Раз за разом. Раз… за разом. Но я ведь не должна их слышать, правда?
Давыдов потянулся к графину, стоящему на столике.
Наполнил стакан прохладной чистой водой и подал девушке.
— Выпей. Тебе сейчас нужно употреблять как можно больше жидкости.
Она безразлично хмыкнула:
— Не хочу…
— Выпей! Я кому говорю?
И вновь:
— Не хочу…
— Ну, как знаешь!
Герман раздраженно швырнул бокал обратно на столик.
Тот с грохотом приземлился на столешницу, но ни капли не пролилось.
Лера судорожно выдохнула:
— Завтра я пожалею… да? Пожалею о словах, которые говорила тебе в машине?
— Откуда мне знать?
— Ты не дашь забыть о них…
— Возможно. Скорее всего.
«Черт! Да я и сам их не забуду!»
Спирина плотнее обернула вокруг себя одеяло.
— Почему, Герман?
— А это не очевидно? Чтобы впредь так не напивалась!
— Я не об этом! — девушка уткнулась лбом в колени и тихонько пробубнила: — Почему ты отказался от меня? Почему так легко вычеркнул из своей жизни?
Герман замер.
«Сука! Только не это! Только не сейчас…»
— Ты одним махом обрубил все концы! — продолжала Лера. — Я сходила с ума, пытаясь понять, чем заслужила такую жестокость?
«О, я тоже сходил с ума, девочка! Меня, черт подери, наизнанку выворачивало! Ломало, как гребаного Щелкунчика!»
— Я отказывалась верить, что тот случай… что все только из-за этого!
— Лера, хватит! — предостерегающе.
— Из-за одной глупой ошибки так сурово не наказывают, Герман!
— Я сказал: хватит!
Но она будто не слышала его. Продолжала гнуть свою линию.
— Глеб прилетал регулярно – два раза в год. Сначала с родителями, а потом и один. Он находился рядом, когда происходили значимые события в моей жизни. Он. Не ты! После похорон мамы я… я тебя не видела! Ни разу! Почему? Неужели мой поступок оказался для тебя столь… чудовищен, столь… противен, что ты не смог простить меня? Я ведь была дорога тебе!
«Ты и сейчас мне дорога, дурочка!»
Не в силах вынести ее испытывающий взгляд, Давыдов отвернулся.
— Тогда я не видел другого выхода. Мне казалось, что поступаю правильно.
— Ты просто струсил!
— Может быть!
— Прошло столько лет, а ты… даже не обнял меня при встрече! — ее голос дрогнул. — Это равносильно пощечине, Герман!
— Довольно! — от напряжения на его висках взбугрились вены. — Прошлого не изменить. Хватит оглядываться назад – живи настоящим!
В голосе девушки появились металлические нотки:
— Не могу! Мне так не хватало тебя все эти годы!
— Лера…
«Твою мать! И откуда столько нежности взялось в моем осипшем голосе?»
Давыдов сам себя шокировал. Осторожно заправил ей за ухо прядь волос, спавшую на глаза. Обрисовал костяшкой указательного пальца овал ее лица.
— Я старше тебя на целых семь лет! — отозвался шепотом. — Я просто вырос. Тебе не приходило это в голову?
Лера усиленно пыталась сфокусировать на нем свой поплывший взгляд.
А Герман продолжил:
— У меня появились другие дела. Работа. Ответственность. Интересы.
— И… женщины! — язвительно выдохнула Лера.
— И женщины, — вторил он ей, подтверждая.
— Жаль! — горько улыбнулась она. — Я часто думаю, как бы сложилась моя жизнь, будь ты рядом – мой грозный старший брат!
Герман отдернул руку, словно она его ужалила.
В каком-то смысле так и было. И от этого яда в крови каменели мышцы.
Он нашел в себе силы встать и отойти на безопасное расстояние, чтобы не придушить на хрен, и прогромыхал:
— Запомни уже, наконец! — чеканил каждое слово, буравя неистовым взглядом. — Вбей в свою прелестную головку и никогда не забывай! Я тебе не друг! Не брат! Не сват! Не… муж! Не старший! Не грозный! Никакой!
Девушка вскочила на ноги, переступая через упавшее покрывало.
Она все еще была в своем греховном умопомрачительном платье.
Ее щеки полыхали. Ее глаза горели шальным блеском, а руки сжимались в кулаки. Ни капли страха не было на лице Леры. Лишь ярый протест.
В несколько шагов она преодолела разделявшее их расстояние и встала…
«Близко… слишком близко!»
— Мне плевать на твои слова! — гневно зашипела Спирина. — С того дня я больше ничего для тебя не значу? Чужая? Пусть так! Но ты… ты для меня значишь, и очень многое! Ты по-прежнему мой бра…
— Заткнись, Лера!
Девушка, не особо церемонясь, ударила его ладонями в грудь:
— Сам заткнись, Герман! Заткнись и слушай!
От ее дерзости и ярости в жилах воспламенилась кровь.
По венам точно расплавленная лава потекла.
— Годы потеряны, понимаешь? Я ничего от тебя не требую. Ничего не прошу. От моих слов ничего не изменится, и я этому даже рада. Пусть для тебя я и умерла после того, как…
Лера запнулась, судорожно втягивая в себя кислород. Потом продолжила.
— Неважно! Для меня Герман Давыдов все равно… будет жить вечно. В моей душе. В моем неадекватном искореженном мире. И никто не заставит меня его забыть! Никто не заставит разлюбить! А любой, кто попытается, клянусь, получит от меня по морде! Даже если это окажется он сам!
«Твою мать…»
Разум помутился. От мгновенно взревевшего пульса потемнело в глазах.
Не контролируя силу, окончательно осатанев, Герман рванул эту настырную девчонку к своей груди и крепко вдавил в себя ее податливое мягкое тело. Глаза закатились от удовольствия, как у маньяка, настигнувшего жертву.
