Андрей Серба - Тихий городок
Дверь приоткрылась, и в помещение первым шагнул Хлобуч, за ним — подпоручник. В тот же миг Махоматский левой рукой захлопнул за вошедшими дверь и одновременно с этим опустил кулак на голову Хлобуча. Молниеносный взмах — и кулак-кувалда эсбиста обрушился на голову подпоручника. Не вскрикнув, оба офицера свалились у ног Махоматского. Эсбист знал надежность своего удара. Прошлой осенью на Львовщине он выиграл пари у немецкого штурмфюрера из зондеркоманды, похвалявшегося своей силой. Перед каждым из них выстроили по два десятка пленных итальянцев из бывшего львовского гарнизона «Ретрови итальяно», который после капитуляции Италии отказался воевать на Восточном фронте и потребовал отправки на родину. Штурмфюрер, наносивший удары бывшим союзникам в висок, лишил сознания восемнадцать из них. Махоматский, который бил сверху и вгонял голову жертвы чуть ли не в грудную клетку, вышиб сознание у всех поставленных перед ним итальянцев. Сейчас он тоже вложил в удары всю силу и теперь мог спокойно и без всякой опаски творить с оглушенными аковцами все, что ему заблагорассудится. Эсбист опустился возле Хлобуча на корточки, схватил его обеими руками за голову и крутнул ее влево-вправо так, что у майора затрещали шейные позвонки. Вот теперь полная гарантия, что первая половина задания выполнена успешно — Хлобуч больше не будет мешать никому и никогда. Пора приступать ко второй половине задания, в успехе которой заинтересован больше всего именно он, Махоматский, — уносить с места «акции» ноги.
Подоткнув под ремень выбившуюся полу мундира и поправив на голове конфедератку, Махоматский приоткрыл дверь и вышел наружу. Дежурный о чем-то весело разговаривал с часовым, и эсбист чуть заметно подмигнул ему. Получил в ответ понимающий кивок, сунул руки в карманы брюк и не спеша направился к своему «стену». На ходу достал из левого кармана яблоко, надкусил его, скривил губы. Отшвырнул яблоко в сторону, вытащил из того же кармана второе и тоже бросил в траву. Теперь в кармане остались лишь гранаты, и Махоматский нащупал пальцами предохранительную чеку одной из них. Надвинул правой рукой на лоб козырек конфедератки и задержал руку у внутреннего кармана, где находился парабеллум. Сейчас, как только он поравняется с тем кустом бузины, дежурный, отводя от себя всякие подозрения в причастности к убийству Хлобуча, должен поднять тревогу. Вот и куст…
— Убит! Командир бригады убит! — раздался за спиной испуганный крик хорунжего.
Махоматский пригнулся, метнулся к кусту. Присел, оглянулся по сторонам. В его правой руке уже был парабеллум, в левой — граната с выдернутой чекой. Дежурный, распахнув дверь землянки, стоял в ее проеме и рвал из кобуры пистолет. Часовой ловил на мушку Махоматского.
— Стой! Стрелять буду! — истошно вопил он.
Махоматский дважды выстрелил в часового и швырнул гранату в охранников Хлобуча, сбрасывавших с плечей свои «виллар-перозы». Часовой упал, гранатный разрыв разметал в стороны прибывших аковцев. Тотчас из кустов, обступивших поляну, заговорили два МГ. Длинными очередями они строчили по облаку пыли у бьющихся на земле лошадей, откуда трещал один «виллар-пероза», по штабной землянке…
Махоматский вскочил на ноги, добежал до оставленного «стена», схватил его. И бросился в лес, но не к пулеметчикам, а вправо от них. «Нет, хлопчики-пулеметчики, разные у нас с вами дороженьки! Через минуту-другую вам придется иметь дело с целым батальоном, и какими меткими стрелками и шустрыми бегунами вы не были бы, ваша песенка спета. Однако покуда хоть один из вас жив, аковская погоня будет вестись по вашим следам. Только по вашим. Об этом позаботятся дежурный по батальону и лично Сивицкий, головой отвечающие за безопасность Махоматского[47] перед проводником надрайонного провода ОУН Шершнем».
16Женщина остановилась у порога кабинета, придержала за плечо невысокого худенького паренька лет четырнадцати-пятнадцати, державшего в руках большой букет цветов. Приветливо, не без доли кокетства улыбнулась поднявшемуся из-за стола Серенко.
— Здравствуйте, Виктор Лукич.
— Добрый день, Анна Ильинична. Рад видеть вас снова.
Женщина взяла из рук мальчика букет, подошла к Серенко и протянула ему цветы.
— Вам, Виктор Лукич. Как напоминание о далекой, но столь близкой нам обоим родине. Посмотрите внимательнее на букет. Я старалась подобрать цветы, которые должны расти у вас, на Кубани. Мне это удалось?
— Вы волшебница, Анна Ильинична, — улыбнулся Серенко, принимая букет и любуясь им. — Представляете, я даже не помню, когда последний раз видел подобное чудо. Огромнейшее спасибо.
— Не за что, Виктор Лукич.
— Знаете, Анна Ильинична, у меня для вас тоже есть приятный сюрприз. Прошлый раз вы интересовались, каким образом русская женщина в вашем положении может принести пользу Красной Армии. Я обещал дать вам ответ, и сегодня делаю это. Прошу познакомиться.
С кресла, стоявшего сбоку от стола коменданта, поднялся офицер. Мешковатый китель с единственной медалью, золотые погоны с капитанскими звездочками, широкие синие галифе. Светлые редкие волосы, зачесанные на косой пробор, пенсне на длинном носу.
— Капитан Лаптев Иван Львович из политуправления фронта, — представился он. — Командирован в ваши края для налаживания связей с местным населением.
— Петрова Анна Ильинична, вдова. Бывшая русская дворянка, волею судьбы оказавшаяся вдали от родины, но желающая по мере сил своих служить ей.
— Присаживайтесь, Анна Ильинична, — указал капитан на соседнее кресло. — Почему скучает ваш сын? У меня с собой свежий номер «Крокодила», пусть полистает его.
— Спасибо вам, Иван Львович, — растроганно проговорила женщина, прикладывая к глазам кружевной платочек. — Только не сын он мне, а круглый сиротинушка. Родителей его немцы на Украине за связь с партизанами расстреляли, а самого угнали на работу в Германию. Он из лагеря сбежал, пошел на восток и в пути занемог. Пропал бы, да добрые люди его в лесу подобрали и ко мне привели. Вылечила его, выходила, на ноги поставила. Уже почти год он при мне, матерью зовет… Ну да ладно, чего это я с вами разоткровенничалась. — Анна Ильинична спрятала платочек, позвала подростка. — Слава, Иван Львович хочет дать тебе интересный журнал. Почитай, пока я буду занята.
Взяв журнал, юноша уселся у противоположной стены кабинета на диван, зашелестел страницами. Капитан достал из портфеля папку, раскрыл ее, поправил на носу пенсне.
— Уважаемая Анна Ильинична, — тягучим, монотонным голосом начал он, не отрывая глаз от папки, — органы военной администрации Красной Армии оказывают посильную помощь населению освобождаемых территорий продовольствием и топливом, в налаживании работы промышленности и транспорта, в медицинском обслуживании. В свою очередь, Красная Армия с благодарностью принимает ту помощь, которую получает от местного населения. В налаживании добрососедских отношений между Красной Армией и польским населением большую роль можете сыграть вы, бывшие подданные Российской империи. Естественно, если вы желаете в меру сил быть полезными своей отчизне.
— Для вас, Анна Ильинична, — капитан окинул взглядом женщину, словно взвешивал ее возможности, — открывается много интересных и увлекательных дел, начиная от помощи медперсоналу советских госпиталей и кончая участием в проведении культурной и отчасти идеологической работы, призванной содействовать более тесному сближению советского и польского народов. Ведь вы, образованная русская женщина, прожившая столько лет в Польше и знакомая с культурой и обычаями обоих народов, можете быстрее найти доступ к сердцам поляков, чем большинство наших офицеров, впервые вступивших на польскую землю.
— Иван Львович, я не нахожу слов! Наконец-то смогу хоть что-то сделать для России! Мы, русские женщины в Польше, готовы сегодня же помогать Красной Армии. Виктор Лукич уже знает, что этим желанием горю не только я, но и другие ваши соотечественницы. В моем лице вы видите больше двадцати таких патриоток!
Женщина захлебывалась словами, на глазах выступили слезы. Серенко с интересом наблюдал за ней.
«Кто ты такая, Анна Ильинична? — думал он. — Высокая, крепкая, с милым русским лицом. Из дворянок, воспитанница Смольного института, вдова надворного советника, сбежавшего в восемнадцатом из Питера в панскую Польшу… Вражды к Советской власти не имеешь, за границей очутилась из-за мужа, готова добровольно сотрудничать с Красной Армией, мечтаешь возвратиться в Россию. Это сообщила о себе ты сама, когда несколько дней назад впервые явилась на прием к советскому военному коменданту. А что представляешь на самом деле? Выдаешь себя за другую? Или действительно Петрова, но своим приходом в комендатуру преследуешь совершенно не те цели, о которых говоришь? Ведь неспроста твоей персоной заинтересовались в «Смерше» и попросили Серенко познакомить с тобой под видом офицера Политуправления фронта своего сотрудника старшего лейтенанта Пушкова».
