Плеяда - Алексей Сергеевич Суконкин
Дорошенко несколько минут разглядывал представленные документы, используя время не столько для их изучения, а сколько для обдумывания своего дальнейшего поведения, так как разговор приобретал всё более для него неудобный, и даже опасный оборот.
- Ну, хорошо, - его ладонь легла на документы. – Здесь практически всё верно. Чего вы хотите?
- Тесного и плодотворного сотрудничества, - сказал Эльбрус.
- Ещё один нюанс, - сказал Чингис. – Так исторически сложилось, что спецслужбы воюющих сторон никогда не закрывают каналов связи друг с другом – на всякий случай. Как вы понимаете, по этим каналам данная информация может быть передана на ту сторону, и тогда вы лишитесь почти двухсот миллионов евро. Но если вы окажете нам помощь в объёме двух-трёх миллионов, мы с вами полностью закроем этот вопрос, и безусловно позволим сохранить контроль над «Стальзаводом» после его освобождения.
Дорошенко откинулся на стуле и отпустив галстук, расстегнул верхнюю пуговицу.
- С такими искусными вымогателями я ещё не сталкивался, - сказал он, тяжело вздохнув. – Как вы ловко обо мне всё узнали…
- Чего не сделаешь ради Родины, - усмехнулся Эльбрус. – Вы готовы нам помогать?
- Или продолжим? – добавил Чингис, указав на свою папку, в которой, по всей видимости, лежали ещё более веские аргументы, способствующие налаживанию конструктивных и доверительных отношений.
- На какой счёт нужно перевести деньги? – спросил Дорошенко.
- На счёт генерала Тарнавского, - сказал Чингис.
- Как? – удивлению собеседника не было предела. – При чём здесь генерал Тарнавский?
- Он командует группировкой, засевшей на вашем заводе, - сказал Эльбрус.
- И зачем я буду переводить ему деньги? – осторожно спросил Дорошенко.
- Чтобы он сохранил ваш завод, - пояснил Шаталов.
- Каким образом?
- Нам известно, что генерал Тарнавский в узком кругу неоднократно высказывался о приближении конца режима Зеленского и ставил под сомнение целесообразность дальнейшей службы в рядах украинской армии. Очевидно, что он готовит себе безопасный отход, чтобы в нужный момент отскочить в сторону, когда режим рухнет окончательно. Вы войдёте с ним в контакт и сделаете предложение, от которого он не сможет отказаться.
- Какое предложение? – настороженно спросил Дорошенко.
- Вы предложите ему достойный выход из войны, причём, в безопасное место и за очень хорошее вознаграждение.
- Ну, допустим, - кивнул собеседник. – А как это может быть связано с заводом?
- Вы предложите ему вывести войска из окружения, чем сохраните предприятие от разрушения, которое неминуемо произойдёт в ходе его штурма.
- Основание для вывода?
- На том основании, что сопротивление бесполезно – иначе мы раскатаем в пыль сто десятую и сто двадцать седьмую бригады. Дайте Тарнавскому понять, что бессмысленная гибель десяти тысяч человек в самом конце войны – это уже не героизм, а преступление. Не стоит сохранять верность правителю-наркоману, который по указке запада ведёт войну «до последнего украинца». Стоит подумать о будущем Украины, - последние слова генерал сказал с нажимом, и может быть, даже с некоторым пафосом. – Тем более, если за это он получит два или три миллиона…
- Я сомневаюсь в успехе, - сказал Дорошенко, спустя несколько мгновений тишины. – Генерал на хорошем счету у командования ВСУ. Об этом ежедневно твердят в «телемарафоне».
- Это не меняет его отношения к происходящему, - заметил Чингис. – Более того, это даже отводит от него подозрения в измене, когда СБУ носом землю роют и чуть не ежедневно арестовывают кого-то из старших офицеров. Вот вчера, например, арестовали бывшего командующего группировки «Таврия», позавчера – начальника штаба группировки «Харьков». Тарнавского давно бы уже приняли, если бы не… - полковник замолчал, порождая короткую интригу.
- Что? – спросил гость.
- В группе СБУ, занимающейся его разработкой, работает наш агент, который делает всё, чтобы подозрения в отношении Тарнавского не нашли своих подтверждений. Но это пока… если генерал откажется от вашего предложения, агент прекратит эту работу. Последствия для него понятны. Если он согласится, и выполнит все требования, тогда мы и наши турецкие коллеги обеспечим его инфильтрацию в одну из нейтральных стран, где его будет ждать предоставленный вами «золотой парашют» и новый паспорт. И в вашей жизни тоже не произойдёт никаких потрясений.
- Под каким предлогом я буду на него выходить?
- Как под каким? – Чингис тронул свою папку с документами. – У вас разве нет совместного бизнеса на продаже западной помощи и закупке в учебные подразделения вещевого имущества?
- Вам и это… - Дорошенко уже принял неизбежное и перестал удивляться. – Хорошо, так и сделаю. Сколько у меня есть времени?
- Если поедете прямо сейчас в Шереметьево, то успеете уже сегодня из Турции прилететь в Польшу, а оттуда заехать в Незалежную. А там и рукой подать до его штаба, - ответил Чингис.
- Не будем тратить попусту время, - предложил Шаталов. – Приятно было с вами пообщаться. Хотелось бы, чтобы и в предстоящем деле вы оставили о себе настолько же приятное впечатление.
Попрощавшись, Дорошенко вышел.
- Полковник, - Эльбрус чуть прищурил свой взгляд. – Что с Диксоном?
- А что с Диксоном? – Чингис сделал невинное лицо и пожал плечами. – Следствие работает. Он наворотил слишком много чего, чтобы можно было оставить это без внимания.
- Я всё это знаю, и понимаю, - вдруг генерал заговорил по-свойски. – Но, может быть есть варианты…
- Насколько я знаю, в его отношении возбуждено несколько уголовных дел, в том числе по убийствам подчинённых и гражданских лиц.
- Он может выйти, подписавшись под «Шторм-зет»?
- Нет, он привлечён за воинские преступления, и этот порядок в его отношении не действует. Он в любом случае будет осужден. Как – это уже решит суд. Я бы, - Чингис встал, - за то, что он натворил, вынес бы ему смертный приговор. Это я вам, товарищ генерал-полковник, говорю, зная, кем он вам приходится, так что уж извините меня, но он людоед, заслуживающий кары, а не снисхождения.
- Я многое не знал, из того, что вскрылось сейчас, - признался Шаталов. – Но если так, то вы, пожалуй, правы. Преступник должен быть наказан. Успокойте следствие – я не буду ставить им палки в колёса, у меня ещё осталась
