Владимир Першанин - «Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота (сборник)

Каждый остался при своем мнении. Я верил Щербатому, хотя тот имел три или четыре судимости. А вот с Пекарем стычка все же случилась. Достал он меня, когда начал подминать под себя молодых, кому-то поставил синяк, отобрал гимнастерку получше. Конечно, это была не «дедовщина» в современном понимании. Пекарь утверждал свое превосходство, и его явно побаивались.

На занятиях по штыковому бою (деревянные винтовки без штыков) я лично провел два-три учебных боя, объяснил бойцам, как правильно действовать. Пекарь демонстративно на меня не глядел, даже свернул самокрутку, хотя курить разрешалось только на перерывах. Я сделал ему замечание, на что тот вполне резонно ответил:

– Чего мы этими деревяшками махаемся? Лучше бы в цель постреляли.

Но боевых стрельб со штрафниками не проводилось. Во избежание чрезвычайных происшествий начальство их запретило, делая упор на теорию.

– Боитесь патроны нам выдавать? – наседал на меня Пекарь.

– Получишь перед боем, – коротко отозвался я. – А сейчас бери учебную винтовку, посмотрим, как ты ею владеешь.

– Учебную! – фыркнул Пекарь. – Деревяшку, что ли?

– Ее самую… Не телись. Быстрее.

Физически крепкий парень, с мощными плечами, как игрушку, перехватил деревянную винтовку и пошел на меня. Конечно, он знал, что я опытнее, владею различными приемами, и выбрал наиболее простую тактику. Он работал деревяшкой, как тяжелой палкой, быстро вращая ее одной рукой.

– Не по уставу! – выкрикнул начальник отделения Егор Луза.

Я на долю секунды отвлекся, и мощный удар едва не выбил винтовку из рук. Силен бродяга!

– Немец не выбирает уставы! – выкрикивал Пекарь, примериваясь, как лучше нанести очередной удар.

Все могло закончиться для меня позорно. Вместо штыкового боя, с выпадами и ударами, у меня перед глазами, как пропеллер, вращалась деревянная палка. Еще один такой удар, и Пекарь просто выбьет винтовку у меня из рук. Потом раза два врежет, чтобы остались приличные синяки, и даже извинится за горячность. Это читалось в заплывших глазах уголовника.

Я пока уворачивался, выжидая момент. У здоровяка затекла кисть руки, и он сменил угол вращения, раскручивая винтовку над головой. Я отклонился назад и, сделав ложный выпад, заставил Пекаря обрушиться на меня справа. Потом, перехватив винтовку за ствол и ложе, подставил ее под удар «пропеллера».

Крепко! Моя винтовка треснула, а у Пекаря сломалось ложе. Удар едва не отсушил руки. Но теперь я мог пользоваться приемами рукопашного боя, не опасаясь дубины. Ударил ступней в массивную голень. Такой удар по кости сгибает человека от боли, заставляя кататься по земле. На войне как на войне! Так? Навалившись сверху, вывернул руку в локте. Наигрались?

– Пусти, – рычал Пекарь.

Я дал ему остыть и, отряхивая траву, сказал:

– Сейчас ты дурь свою показывал. Пока винтовкой размахивать будешь, тебя три раза пристрелить успеют.

– Еще посмотрим, кто кого, – буркнул уголовник.

Западники. То есть штрафники из Западной Украины. Их во взводе около десятка. Все осуждены за одно и то же. Дезертирство. Кое-кому приплюсовали утерю оружия. Сроки соответственные – два или три месяца штрафной роты.

Настроение свое не показывают. Я и без того знаю – враждебное. Удрать бы снова, но ведь не пощадят. Расстреляют без всяких судов. Хоть и кривятся, но воевать будут. Это их последний шанс вернуться к семьям. Если повезет.

Занимаются они старательно. Устройство винтовки (да и другого оружия) они знают неплохо. Война, прокатившаяся в здешних краях, оставила много оружия. Крестьяне его старательно подбирали, впрочем, как и все остальное: одежду, ботинки, обмотки, даже белье погибших красноармейцев.

С западниками любит побеседовать наш агитатор капитан Бутов. Прямо на занятиях, в поле. Великодушно объявляет перекур и пускается в «задушевные» разговоры с крестьянами. Этакий все понимающий в жизни комиссар.

Его послушать, хоть прыгай от радости. Такая привольная жизнь впереди. Все крестьяне землю получат. Советская власть с лошадьми поможет, дети в школу пойдут, ох, как весело все заживут!

– В колхозы загонять будут? – следовали непременные вопросы.

– Сами решите. А работать вместе веселее. Как говорится, гуртом и батьку хорошо бить.

Так ли или по-другому звучит украинская пословица, но «насчет батьки» разговор западники не поддерживают. Еще те мужики! Упорно, без шуток, снова толкуют о земле. Осторожно, чтобы под антисоветскую статью не попасть, но бьют в точку. Бутов, связанный по рукам и ногам директивами, тоже боится ляпнуть лишнее.

Среди западников выделяется независимым характером Максим Мережко, крепкий парень лет двадцати пяти.

– Чего веселого, поле с утра до ночи вспахивать? Не пробовали, товарищ капитан? – Не дожидаясь ответа, рассуждает: – Мы не дети, чего нас прибаутками кормить. Лучше прямо скажите, землю отбирать в колхозы будете?

– Как сами решите, – жизнерадостно повторяет Бутов. У него имеется прямое указание не дразнить «отсталых» крестьян насчет земли.

– Чего мне решать? Нам с отцом и братьями еще от деда сорок шесть десятин досталось. Он ее со своим отцом от камней очищал да деревья корчевал. Полста лет на этой земле кормимся, зачем мне ее кому-то отдавать? И чужой земли нашей семье не надо.

– Отец-то где сейчас?

– На хозяйстве. Семья – одиннадцать душ: брат, две сестры да детей четверо.

– А брат где?

– Чего вам мой брат сдался? Я в вашей роте числюсь, меня и спрашивайте.

– Слушай, Мережко, а ты воевал? – допытывается Бутов.

– Воевал. Трех фрицев из винтаря уделал, а одного – ножом.

– Вот, – агитатор поднимает палец вверх. – В оуновском отряде воевал, а призвали в Красную Армию, сразу дезертировал.

– На сенокос ушел, – не желая продолжать беседу, Мережко поднимается и отходит в сторону.

По штату мне положен заместитель и ординарец. Заместитель – офицерская должность, а офицеров в роте, как всегда, не хватает. Зато ординарец Ваня Назаров у меня замечательный. Мастер на все руки. Хотя ему всего девятнадцать, умеет и печь соорудить, и отремонтировать мотоцикл. Еще он славится тем, что мастерски делает всякие штучки: ножи, зажигалки, портсигары. Через что и погорел.

Однажды он подвернулся начальнику политотдела дивизии. Сидя возле подбитого истребителя Як-7, Назаров выпиливал куски плексигласа для всяких поделок.

Полковник приказал остановить джип и сурово спросил красноармейца, что он делает. Ваня простодушно ответил, что собирает заготовки для рукояток ножей. Заказал товарищ командир роты и кто-то из батальона.

– А где вся рота?

– На занятиях.

– А ты, значит, курочишь советскую технику?

Полковник не добавил слово «разбитую», зато минут

пять поливал матом Ваню Назарова и командира роты. Затем отвез его в особый отдел, где особисты очень удивились. Чего страшного натворил солдат? Но дело закрутили, и Назаров загремел под трибунал, где ему отвесили два месяца штрафной роты.

Он попал ко мне во взвод. Я сразу взял его ординарцем. Был он добросовестным, исполнительным бойцом и никак не мог понять, за что его судили.

Командир 3-го взвода, Леня Святкин, почти мой земляк. Из города Ахтубинска, что километров двести от нас. Старательный, розовощекий мальчишка. Его хотели взять на место заболевшего делопроизводителя (была у нас такая должность), но тот, испугавшись, что угодит на передовую, сразу выздоровел.

Святкин уже участвовал в боях и, несмотря на молодой возраст, считался бывалым командиром. Со Святкиным мы дружим, но молодого лейтенанта сильно опекает Бутов, и нам это не нравится.

– Чему он его научит? – пожимает плечами Петя Фалин. – Языком молотить?

Время на формировке идет быстро. Во взводе у меня уже 95–97 человек. Немного до сотни не хватает. По слухам, вот-вот начнется наступление. На склад привозят оружие. Как и раньше, большинство – винтовки, немного автоматов, ручные пулеметы. Знаменитых скорострельных «горюновых» с воздушным охлаждением и металлической лентой нам, конечно, не дадут. Обещают давно знакомые «максимы».

Двадцатого августа 1944 года началось совместное наступление 2-го и 3-го Украинских фронтов. Сводки Информбюро передавали, что наши войска уже в первые дни прорвали оборону на глубину до 70–80 километров. Перечислялись названия взятых городов, потери немецких и румынских войск.

Рота, получив дополнительные боеприпасы, станковые пулеметы, находилась в ожидании приказа. Дня через три нас посадили на грузовики, и мы двинулись в путь. На коротких остановках, разговаривая с другими бойцами, узнали, что южный фланг наших армий натолкнулся на сильную оборону. На северном направлении уже 24 августа был взят Кишинев, форсирована река Прут, за день до этого пало фашистское правительство Антонеску.