Феликс Миронер - Ладога, Ладога...
Он выпрыгнул на снег, Петя слышал скрип его шагов, потом скрип досок кузова и голос:
— Ну что вы притихли, как мышата, пошевелитесь хоть! Ну, ну, потопайте ножками! — Он появился у дверцы кабины без полушубка, в ватнике, коротко сказал Сапожникову: — Давай свой полушубок!
Петя без слов снял полушубок и тоже остался в ватнике, Чумаков исчез и вернулся еще с двумя детьми. Сел. сказал Пете хрипло:
— Нажми-ка! — И умостив всех четверых, одного прикрыл полон ватника, другому стал отогревать руки дыханием.
Петя гнал машину навстречу колющему ветру. Чумаков, прижимая детей к себе, говорил:
— Приедете в теплую-теплую Среднюю Азию, а там дыни с корзину, арбузы с колесо, в арыках вода, как в ванне. Скинете пальто — и на песок, загорать. Стой! — попросил он Петю, выскочил из кабины.
Петя слышал сквозь порывы ветра его голос:
— Ну, потерпите еще немножко!
Чумаков вернулся в одной гимнастерке и еще с маленькой девочкой, лицо его сморщилось от стужи.
— Ватник скидывай! Три километра дотянем! И ушанку давай!
Поехали. Чумаков тормошил вновь посаженную:
— Скажи что-нибудь! Ну не молчи! Ну… как тебя зовут?
— Хлебуска… — с трудом разомкнув губы, сказала остроносая с глазами-бусинками девочка.
Уже виден был восточный берег и кресты Кобонской церкви, как вдруг мотор чихнул и заглох. Полуторка проехала несколько метров и остановилась.
— Черт, что такое?
Выскочили из кабины. В гимнастерках на ветру их обожгло морозом. Едущие вместе с ними две другие машины были далеко впереди.
Петя поднял капот.
— Что у тебя за машина! — в сердцах сказал Чумаков. — Свечи… Контакта нет! Отвертку! — приказал Пете и оглянулся на молчавший кузов. — Сейчас, дети, поедем!
Там едва слышно пошевелились.
Петя подал отвертку. Чумаков лихорадочно орудовал стынущими пальцами, крикнул:
— Заводи!
Мотор не заводился.
— Шланг продуй!
Петя поднес к губам резиновый шланг бензоподачи, отвернувшись от пронизывающего ветра, продул. Чумаков сел в кабину и безуспешно пытался завести мотор стартером.
— А ну, ручкой крутани!
Петя изо всех сил крутил ручку, пар валил изо рта — мотор молчал.
Чумаков спрыгнул на снег. Оглянулся — пусто вокруг на озере, ни одной машины не видно, только ветер метет снег.
— Пристыл мотор, греть надо!
Петя понял сразу. Насадил на заводную ручку свои толстые рукавицы, полил их из шланга бензином.
— Давай! — торопил Чумаков, присев на корточки. — Мертвых привезем!
Петя зажег рукавицы, обмотал конец ручки подолом гимнастерки.
Чумаков, пригнувшись, командовал:
— Дальше, правей! Под картер!
Рукавицы горели, металл ручки мгновенно передал жар, гимнастерка задымилась, руки больно прижгло. Петя скривился от боли.
— Ближе! Держи! — приказывал Чумаков.
Петя еле удерживался от вскрика. Чумаков вскочил в кабину, стал действовать стартером. Машина чихнула, мотор заработал. Петя бросил в снег зашипевшую ручку, топтал остатки рукавиц, тер снегом дымящуюся прожженную гимнастерку.
— Поехали, я к ним! — И Чумаков полез в кузов, где тихо, почти не шевелясь, сидели дети.
— Замерзнете, — сказал Петя.
— Ничего, под одной овчиной одним теплом согреемся! Жми!
У Пети нестерпимо болели обожженные ладони. Кое-как разместил детей в кабине, чтобы не упали с сиденья. Взялся за баранку, тронул машину и не смог вести. Оторвал покрытие волдырями ладони от баранки, дул на них. Машина вильнула и чуть было не врезалась в сугроб. Он обхватил баранку локтями, выровнял. И так локтями стал вести машину, кривясь, но не позволяя себе вскрикнуть. Машина шла, точно пьяная, а Петя видел только одно — приближающийся восточный берег, церковь Кобоны, где размещался эвакопункт восточного берега.
— Ты что, малый, окосел?! — шарахнулся прочь регулировщик.
Машина, взревев, вылезла на берег и остановилась в десятке метров от церкви. С паперти, поняв неладное, к ней бежали люди, санитарки.
Чумаков выпрыгнул из кабины с двумя детьми на руках, ноги у него не гнулись, глаза были страшные.
— Живые! Все живые! — крикнул он.
У него забрали детей, кинули ему на плечи тулуп. — Слышишь, Сапожников, наряд по кухне придется с тебя спять!
Петя, обессилев, лежал лицом па баранке — он был почти без сознания.
Санитарки бегом уносили в церковь миновавших Ладогу детей.
Зимним погожим утром по ладожскому льду с Большой Земли в Ленинград шли солдаты — длинные колонны солдат. Шли невдалеке от автомобильной трассы по целине, переваливая через торосы. Впереди — бывалые ладожские проводники.
У солдат были молодые раскрасневшиеся на свежем воздухе лица, добротная амуниция. В такт шагам покачивались винтовки. Впереди колонн лежал нетронутый снег, а позади оставалась вытоптанная множеством ног тропа.
— Пополнение Ленинграду! — проводил их взглядом, высунувшись из кабины полуторки, Петя Сапожников. — Теперь полегче будет!
Впервые за эту зиму он ехал в кабине полуторки пассажиром. Ладони его рук были перевязаны бинтами. А вел машину Коля Барочкин, одетый в новенький полушубок и высокие валенки. Он сочувственно поглядывал на Сапожникова.
— Невезучий ты, Петька.
— Зато ты везучий, — с завистью вздохнул Петя. — В Ленинграде бываешь… Что же мои-то молчат?
— Подожди, напишут. На вот, перекури. — И вынул пачку «Казбека».
— Ого, — удивился Петя, оглядывая новый наряд Барочкина. — Где обзавелся?
— Друзья — махнулись, не глядя, — шутливо ответил Барочкин.
— Да я вижу, у тебя связи, — улыбнулся Петя.
— Вовремя налаженная связь — залог успеха па войне, — весело подмигнул Барочкин.
Впереди показалась заснеженная палатка медпункта.
— Останови, — попросил Петя.
— «Ко мне подходит санитарка, знать»… Как звать-то? — засмеялся Барочкин. — Ну, лечись!.. Эх, черт, редко видимся, жаль! — И тронул машину.
А Петя направился в медпункт.
— Что с тобой, опять обморозился? — с сочувствием встретил его пожилой санитар, разгребавший снег у входа в палатку.
— Теперь обжогся.
— Изо льда да в огонь? — качнул головой санитар. — За медпомощью?
— Медпомощь я уже получил, просто в гости пришел. За баранку нельзя — вроде бюллетеня. Вот и решил тут помочь, может, воды натаскаю… или… как-нибудь пригожусь?
— Пойди, пойди, — санитар улыбнулся. — Там у проруби стирка идет, может, и пригодишься.
Петя завернул за угол медпункта. Невдалеке у проруби стояла Надя и полоскала белье. А рядом с ней огромный плечистый солдат выкручивал стираное и что-то оживленно ей рассказывал. Надя смеялась белозубо, от души — такой Петя ее еще не видел. Петя подошел как раз в тот момент, когда солдат говорил:
— А парубок пидийды до ней и обиймы, — и показывая, обнял Надю за плечи. — «Серденько мое!»
Надя дернула плечами, освобождаясь.
— Ну, ну, Семен! — И шутливо замахнулась на него мокрой простыней.
— От и вона му тэ самэ, — кивнул солдат, отбирая у нее простыню и выкручивая. — «Щоб тебе трычи, каже, перевернуло, гепнуло та й перекондубасыло!»
Надя смеялась, и солдат вместе с ней. Пете совсем не по душе была эта идиллия.
— Эй, друг, — он постучал солдату по плечу ладонью.
Солдат удивленно оглянулся, и Надя тоже.
— Ты не из ремонтной летучки?
— Шо, машина встала? — спросил солдат. — Не… я сапер.
— Я так и думал, — кивнул Петя и показал назад. — Оттуда?
— Не… видтиля, — солдат показал вперед.
— Ну, значит, это ты! — убежденно сказал Петя.
— Шо я?
— Меня командир твой остановил: «Увидишь на трассе моего сапера, — и Петя показал рукой изрядный рост, — Семеном звать»… Правильно?
— Ну?
— «Гони ко мне. Чтоб немедленно прибыл. На рысях!»
— Так вин же сам мене послав за…
— Не знаю за чем, а только злой, как черт. Давай на попутную и дуй. А то вкатает!..
— Шо ж, тоди я пишов, — солдат побежал к дороге. — Ще побачимся, Надя.
Петя молча смотрел на Надю. А она на него. Потом резко отвернулась к проруби.
— Зачем вы человека обманули?
— Так у вас ведь таких сто…
— Я сама сосчитаю…
— Двое ко мне с подозрением относятся, — помолчав, вздохнул Петя. — Старшина Чумаков и вы… — И взял из корыта простыню, чтобы выкрутить. Надя оглянулась, посмотрела на его перевязанные руки:
— Пусти, помощник…
— А что? У меня левая действует…
Надя, качая головой, глядя на сползшую повязку, положила выкрученную простыню и стала поправлять ему бинты.
— Надя…
— Что Надя?
— Возьмите меня… в подружки. — Он смотрел на нее, все больше очаровываясь. — Откуда вы такая?
— Из медпункта.
Они уже вместе выкручивали белье.
