Василий Алексеев - Россия солдатская
Глава четвертая.
НА ОКОПАХ
Поезд тронулся под визг, смех, всхлипывания и звонкие возгласы. Вагон был полон девушек, начиная с 17-ти летних подростков и до 25-26-ти летних. Григорий и старичок-бухгалтер, севший рядом с Григорием, были единственными мужчинами в вагоне. Катя не провожала — она была на службе. Григория уже больше месяца, как уволили с электростанции, военкомат зловеще молчал, на другую работу не брали, хотя работников везде не хватало. Григорий ежеминутно ждал ареста и спал на дворе в сарае, чтобы, в случае ночного прихода НКВД, успеть убежать. — Достается-таки мне от большевиков, — думал Григорий, глядя в окно на пробегающие телеграфные столбы, — даром, что сын рабочего! Мелькнула юность, увлечение комсомолом, потом ясное сознание, что комсомол и партия не то… бессонные ночи, решение бороться, подбор единомышленников среди спортсменов, встреча с Павлом, слишком уже религиозным и интеллигентным, как тогда казалось Григорию. Вспомнились бесчисленные трудности и тупики, соединение двух маленьких организаций, сомнения — можно ли положиться на Павла и его друзей, затем арест, тюрьма, лагерь, тысячи новых встреч, вся антибольшевистская Россия, Николай и религиозный переворот под сосной в тайге — жизнь тогда началась заново. Пришло, наконец, и освобождение из лагеря, а за ним соблазн ухода в обывательскую жизнь, но и он прошел. Потом было упорное продолжение борьбы и… Катя. Сначала Катя просто дочь товарища по несчастью, тоже бывшего заключенного, вынужденного работать вольнонаемным на строительстве канала Москва-Волга, потом сближение с ней, как с серьезным другом, который все понимает и чувствует, как Григорий, потом женитьба и вот теперь, в такой страшный момент, разлука. — А момент действительно страшный! Григорий перестал думать. Сидевшая напротив девочка лет 17-ти всхлипнула и спрятала в угол между стенкой вагона и лавочкой круглую физиономию с ямочками на щеках.
— Не плачь, Манюшка, — очень курносый нос подруги наклонился над девушкой, — не плачь! — Быстрые задорные глаза с вызовом пробежали по лицу Григория. — С работы убечь можно, все так делают. Я уже третий раз еду… Первый раз со станции убегла, второй раз с окопов… Правда, не трудно, не плачь.
Манюшка еще более съежилась и громко шмыгнула носом.
— Боюсь я, Тамара, — пролепетал неуверенный голос.
— А чего бояться-то? — Тамара опять покосилась на Григория, — нам с тобой хуже не будет, только успеть домой во время вернуться!
Манюшка утерла концом платка слезы и недоверчиво посмотрела на Тамару, но плакать перестала. На соседней лавочке расположились «торфушки» — пензенские девчата и молодые женщины с торфоразработок. Этих тревожил другой вопрос: от семей они уже давно оторвались и целью их жизни был заработок.
— На окопы гонют, — возмущалась широколицая бабенка, — а расчету не дали! Теперь, если немец придет, то с кого получишь?
— Только на нас и ездют! — вторила ей соседка, — подмосковные как приедут, так и разбегаются, а нам потому и расчету не дают, чтобы мы убечь не могли.
— А на Волге, у перевоза, свинью можно купить за пять рублей — долетел голос из соседнего купе. — Ей Богу, правда! Что скота гонют… половина дорогой дохнет.
Через вагон прошла группа мужчин с портфелями. Разговоры прекратились. Это были профсоюзные и партийные представители, сопровождавшие поезд, будущие руководители работ. Вид у них был далеко не самоуверенный, по всему поведению можно было заметить, что они боятся, боятся попасть к немцам прямо на окопах. Что тогда делать? Только маскироваться под общую массу. Во всяком случае, обычного тона в отношении массы не было.
— Покурим? — обернулся Григорий к бухгалтеру.
— Покурим, — ответил тот почему-то радостно.
Когда закуривали, Григорий посмотрел в глаза соседа. Они были большие, детски ясные и в них светилось почти нескрываемое торжество. Старик понимал то же, что понимал Григорий. Григорий отвел глаза в сторону и стал пускать большие, расходящиеся вширь, клубы дыма.
Неужели действительно идет свобода? Так или иначе, но всеобщий страх, один из столпов, на котором стоял строй, рухнул. Исчезла уверенность, что «сильнее кошки зверя нет», Гитлер оказался сильнее Сталина. Конечно, это только начало новых испытаний: большевизм будет сопротивляться, на зиму фронт где-то остановится. Самое страшное — это оказаться на стороне, где он будет готовиться к новому этапу борьбы. Будет голод, неразбериха и террор. Самое главное — террор. Если только немцы остановятся и дадут нашим перевести дух, начнется террор. Надо непременно попасть на ту сторону и сразу за дело: на занятой немцами территории свободы будет больше и там надо будет во что бы то ни стало создавать русскую армию… За окном стало темнеть и Григорий задремал, облокотившись на вещевой мешок. Поезд шел всю ночь. Никто, кроме партийцев, сопровождавших эшелон, не знал станции назначения. Несколько раз останавливались на каких-то станциях и маневрировали — очевидно прицепляли новые вагоны. Григорий только заметил, что переехали на Октябрьскую железную дорогу и поехали к Ленинграду. Под утро поезд остановился на станции Мга. Быстро выгрузились. Пестрая толпа пошла в сторону от железной дороги. — Однако, собрали несколько сот человек, — посмотрел Григорий на растянувшихся по дороге женщин.
— Идем по направлению к Ильменьскому озеру, — догнал Григория старичок, сосед по вагону.
В глазах старика опять блеснул молодой задор. Григорию стало приятно, что этот человек снова здесь и он протянул ему руку:
— Давайте познакомимся.
— Очень рад. Александр Владимирович Розанов, — обрадовался старичок.
— Вам помочь что-нибудь нести? — посмотрел Григорий на тонкую, высокую фигуру Розанова.
— Благодарю. Я хоть и не молод, но могу сам носить, тем более, что взял ровно столько, сколько способен унести на большое расстояние и без чего обойтись совершенно невозможно.
Готовится возвращаться пешком после краха советской власти, — усмехнулся про себя Григорий. Заметив улыбку на лице Григория, Александр Владимирович весело подмигнул и зашагал еще бодрее.
— В случае чего, будем держаться вместе и друг другу помогать, — обернулся он пройдя несколько шагов. — Вы не бойтесь, я вам обузой не буду, а в случае чего и помогу, — заговорщически улыбнулся старичок.
Миновав станцию и поселок, вошли в первую деревню. У домов стояли притихшие бабы и мрачные бородатые старики, подозрительно и враждебно глядевшие на пришельцев. Девчата стали заходить в дома: напиться или купить яиц. Движение само собой остановилось.
— Граждане, не останавливайтесь! В следующей деревне будем ночевать, — безнадежным тоном уговаривал девчат мужчина в серой кепке и короткой ватной куртке. Вид у него был еще более прибитый, чем у вчерашних партийцев, обходивших вагоны.
Тоже готов ко всему, — подумал Григорий, глядя на ватную куртку партийца. — Не знаешь, папаша, где здесь укрепления строят, — спросил Григорий, подойдя к широкоплечему, крепкому старику, стоявшему у ворот.
Старик посмотрел на него из-под козырька картуза, надвинутого на самые глаза, холодным злым взглядом. — Принимает за партийца, — понял Григорий, — думает, если я молодой и не в армии, то наверное партийный работник.
— А мы разве знаем! — процедил старик сквозь зубы, закончив осмотр Григория.
— Мы ведь не зря спрашиваем, сам небось понимаешь, что беспокоимся, как в случае чего домой возвращаться, — подошел сзади Григория Александр Владимирович.
Крестьянин сразу помягчал и, еще раз покосившись на Григория, кивнул в сторону леса:
— Там вон, верстах в 17-ти от нас уже начали окопы копать. Верно и вас туда же направят.
В этот момент к Григорию подошел скромный молодой человек с симпатичным лицом и очень внимательными глазами.
— Молодых мужчин просят вернуться на станцию, — сказал он, — прибыли инструменты, кухня и продукты. Надо их разгрузить.
При виде молодого человека крестьянин сразу принял прежний непроницаемый вид.
— Я хоть и не молодой мужчина, а пойду с вами, — сказал Розанов.
— Если хотите, вещи можно оставить у председателя колхоза, — сказал молодой человек.
— Нет, уж лучше мы их возьмем с собой, — ответили Григорий и Розанов, одновременно. — Может быть, замешкаемся и придется ночевать.
Молодой человек ничего не ответил и пошел по направлению к станции. Григорий и Розанов немного отстали.
— Смотрите, сам тоже свой вещевой мешок захватил, — тихо шепнул Розанов, кивнув в сторону молодого человека.
Надо будет завести знакомство с железнодорожниками, — думал Григорий шагая по дороге, — в случае паники могут помочь добраться до Москвы.
Проходя по станционному поселку, Григорий вдруг увидел надпись, на которую утром не обратил внимания: «Столовая для партизан». Надпись, сделанная от руки на куске картона, была прибита у двери небольшого дома.
