Марк Захаров - Путь на моря (из сборника "Ради жизни на земле")

Сыграли учебную тревогу, корабли начали экстренное приготовление к бою и походу… А через полчаса ветер стих, даже солнце проглянуло. Вот что это такое, оркан!

Донимала жара. На экваторе палуба нагревалась до семидесяти градусов. Но боевая подготовка шла как положено, самолеты взлетали. Мы даже в океане юбилей отметили: пятисотый вылет. Его произвел командир полка, а я распорядился соответствующую печать изготовить.

На острове Маврикий мы отдали якорь в Порт-Луи. На подходе, как положено, произвели салют наций, спустили парадный трап.

Красота там необыкновенная, пальмы прямо в небо упираются… Меня пригласил на обед премьер-министр республики. Я дал согласие и в последний момент узнал, что вместе со мной приглашен командующий седьмым американским флотом адмирал Фолли.

Фолли оказался человеком спортивного склада. Увлекался игрой в теннис, гольф. Пришлось ему сказать, что когда-то я имел первый разряд по водному поло.

Разговор зашел о делах текущих. «Мы — моряки и политикой не занимаемся», — сказал Фолли. Я ответил, что, напротив, занимаюсь политикой…

Прошло несколько дней, и я припомнил этот разговор.

Мы уже покинули Порт-Луи, когда в пределах визуальной видимости оказался американский ударный авианосец «Форестолл». От него оторвался вертолет и направился в сторону «Минска». Чтобы не допустить облет корабля, я приказал поднять в воздух наш вертолет. Его экипаж оказался на высоте… Маневрируя, летчики не дали возможности вертолету пролететь над палубой. Второй вертолет американцы не подняли. Мы тоже…

Владимир Федорович показал дневник, который он вел во время похода. В толстую тетрадь каллиграфическим почерком заносились все события повседневной жизни отряда. И тут же схемы, графики, расчеты. Выполненные разноцветной тушью, да так, что хоть бери — и на стенку вешай в качестве наглядного пособия…

Естественно, что меня заинтересовал тропический циклон. Увы, никаких картин разъяренной стихии я в дневнике не обнаружил.

История с циклоном уместилась на двух страницах. На первой — признаки циклона, на второй — необходимые действия.

Варганов не просто фиксировал события. Он извлекал уроки. Правда, возникал вопрос: когда он находил время для всего этого?

— Я спал четыре часа в сутки, — ответил Варганов.

В тот вечер я почти не видел хозяйку дома. Лилия Вячеславовна собиралась в гости. Крейсер, на котором служил их сын, командир зенитно-ракетной батареи капитан-лейтенант Андрей Варганов, приходил с моря.

СОЛЕНЫЕ ПЯТНА

Вернуться в молодость невозможно. Разве что в город, где ты был молод. Каждая такая встреча волнует донельзя, из глубин памяти всплывают воспоминания, одно ярче другого, и вот уже улица наполняется гулом полузабытых голосов, трепещет впереди знакомая до боли косынка и поют, перезваниваются на рейде рынды не чьих-нибудь — твоих кораблей…

Я шел по Балтийску — и мои каблуки отбивали позывные минувших лет…

В этот знойный августовский день город был удивительно молод. Он упрятал красно-кирпичные стены фортов в узорчатую листву каштанов и тополей, развернул по ветру бело-голубые флаги… Навстречу шли моряки: матросы — в белых форменках, офицеры — в кремовых отутюженных рубахах. Они не оглядывались на зеленую благодать. Они спешили по делам службы. Балтийск жил по флотскому, выверенному до минуты распорядку, а все, кто были к нему не причастны: дети, женщины, отпускники, — блаженствовали на пляже..

Я чувствовал себя неуютно. Разлечься на песке в разгар флотского дня было неловко, лезть в разогретое солнцем пекло отсеков и кают — и того хуже, груз лет неслышно давил мне на плечи…

Неожиданно быстро наступил вечер. Засемафорили огни на рейде, на черное масло неподвижной воды опустились золотые и серебряные нити… И, главное, посвежело. То ли ветер завернул на норд, то ли залив, жадно дыша темно-синими жабрами, выдохнул из глубины прохладу.

Допоздна бродил я по голубому от луны молу. С моря тянуло горьковатым запахом водорослей, устало покрикивал портовый буксир…

А утром я уже был в гавани. У причала стоял, поблескивая только что окаченными бортами, средний десантный корабль. Было слышно, как под надстройкой работают дизеля. СДК-444 готовился отдать швартовы.

Переход предстоял недолгий — в Н-ск, где мы должны были встретиться с моряками. Мы — это группа поэтов-маринистов, приехавших на Балтику по случаю юбилея нашего флагмана, замечательного певца флота Алексея Лебедева. И хотя такая градация предполагала, что кроме нас есть еще просто поэты, мы безропотно принимали дополнение. Маринисты так маринисты… В конце концов большая часть написанного нами принадлежит флоту. В этом у нас сомнений не было…

Мы поднялись по сходне, она зябко дрогнула, и тут морзянка аврала известила об отходе. Раздвигая бледно-голубую гладь, СДК не спеша двинулся к боковым воротам. Он был похож на транспорт в балласте: осевшая в воде кормовая надстройка, слегка вздернутый вверх бак, а между ними гулкий, как орган, пустынный трюм. Не поделенный никакими переборками. Трюм от носа до кормы.

Командир был высок, худощав, узколиц. Он негромко бросал команды рулевому, спокойно поглядывал по сторонам. Для капитана 3 ранга вывести в открытое море СДК труда не составляло. Это, кстати, и насторожило меня: в таком звании командуют куда большими кораблями…

С другой стороны, СДК-444 считался одним из лучших кораблей в соединении, а следовательно, командир — перспективным офицером…

Мои сомнения разрешил сам Поливец. Когда выход из морского канала неразличимо слился с берегом и только башня поста СНИС продолжала белеть над желтой линией пляжа, он облокотился на обвес мостика, давая понять, что отныне бразды правления в руках у вахтенного офицера, и, обращаясь ко мне, сказал:

— Хорошо, что отошли! Я в море чувствую себя лучше, чем у стенки.

— И на берег не тянет?

— Когда как… И все же… Я, наверное, потому и предпочитаю быть командиром корабля третьего ранга, чем, скажем, командиром дивизиона и капитаном третьего ранга.

Поливец любил свою работу (он так и сказал: «работу») и не делал из этого тай «ы. Он показался мне излишне категоричным, даже суховатым. Но только поначалу.

Солнце уже пялило рыжие глаза на белый квадрат мостика, ветерок неслышно перебирал ванты, и то ли оттого, что день занимался погожий, то ли просто потянуло поговорить с приезжим человеком, но Александр Иванович стал увлеченно рассказывать о тральщике, которым довелось командовать, о теперешнем своем корабле. Он одним из первых на Балтике освоил вертолетное траление. Был отмечен главкомом, получил внеочередное звание. На СДК пришлось переучиваться…

— Главное, нужно было преодолевать психологический барьер. Еще с первой, курсантской практики закрадывается в душу боязнь мелководья. Пусть все что угодно: шторм, течение, рифы, — лишь бы глубины хватило! «Семь футов под килем» — это ведь самое что ни на есть первое пожелание на флоте. А тут надо не то что избегать мелководья, а наоборот — искать его… И суметь немедленно сняться с любой мели. Во время последнего учения пришлось через два бара переползти. Ничего, обошлось. БЧ пятая у меня отличная, ничего не скажешь.

Александр Иванович рассказал мне не все. Не посчитал нужным. Или просто не придал значения: чего в море не бывает… А случилось так, что СДК на мелководье намотал на винты капроновый трос — очевидно, рыбаки упустили, — и пока очищали лопасти от белых петель, корабль пять часов лежал в дрейфе. И это в шестибалльный шторм!

Поливец спустился вниз. Ну что же, решил я, знакомство с командиром состоялось, теперь в самый раз познакомиться с его заместителем. И спросил у вахтенного офицера, по какому борту каюта замполита.

— Его там нет, — невозмутимо ответил лейтенант.

— А где он?

— На ходовой вахте.

Признаюсь, такого я не ожидал. Впрочем, на СДК-444 мне пришлось столкнуться и с другими неожиданностями. Лишнее доказательство того, что инициатива и неординарное мышление не зависят ни от воинского звания, ни от места службы…

Юрий Леонтьевич Багинский (так величали лейтенанта) был убежден, что каждый корабельный офицер должен в дополнение к своим функциональным обязанностям делать еще какое-то вполне конкретное дело. Для себя, например, он считал таким делом ходовую вахту.

— Мне после этого неизмеримо легче говорить с моряком. Я имею полное право сказать: мы с тобой оба только что сменились. Почему я могу готовиться к проведению политинформации, а ты не можешь помочь товарищам красить надстройку?

Багинскому было двадцать восемь лет, возраст далеко не лейтенантский. Прежде чем поступить в училище, он отслужил три года котельным машинистом на крейсере «Мурманск». Вот откуда шла житейская умудренность!