Николай Далекий - Ядовитое жало
Последние слова были сказаны, казалось бы, самым благожелательным тоном, но Серовол не был столь наивным, чтобы принять их за чистую монету.
Комиссар засмеялся, не подымая головы, лукаво покосился на молчавшего разведчика.
— Дело не в этом, — поморщился начальник штаба, также понявший, в чей огород был брошен камушек. — Допустим, остроумнейшее предложение нашего начальника разведки достигнет цели, мы поймаем шпиона, расстреляем его. Но где гарантия, что шпион один, что ему на смену не придет другой? Нужно определить причины, порождающие возможность проникновения в отряд вражеских агентов, определить и устранить их. Причины! Это единственный радикальный способ. Единственный.
— Бдительность, — как бы отвечая на свои мысли, сказал комиссар. ― Нужно повысить бдительность.
— Я не против бдительности, — почти плачущим голосом возразил начальник штаба. — Поймите! Я обеими руками голосую за самую высокую бдительность. Это наша альфа и омега, истина, не требующая доказательств. Но у каждой медали есть своя обратная сторона. Чрезвычайная, чрезмерная бдительность неизбежно вызовет у партизан неуверенность, болезненное недоверие друг к другу, панику, если хотите.
— Гильдебрандту только это и нужно… — тихо, будто про себя, сказал молчавший до этого времени Серовол.
— Вот именно! обрадованно блеснул глазами Высоцкий, не ожидавший такой Поддержки со стороны молодого, задиристого и упрямого начальника разведки. ― Вот именно! Нашему приятелю гауптштурмфюреру только этого и надобно.
— Хорошо! — рассердился командир отряда, которого всегда раздражало изысканное многословие бывшего преподавателя экономики. — Короче, что ты предлагаешь?
— Минуточку! Сперва немного статистики. Всего несколько цифр. С тех пор, как отряд обосновался в этих лесах, мы потеряли убитыми…
Начальник штаба быстро нацепил на нос очки, собираясь заглянуть в блокнот, но помрачневший при упоминании о потерях командир отряда подсказал ему:
— Спрячь свой поминальник. Тридцать два человека мы потеряли за два месяца. Убитыми.
— Большинство из них погибло совсем недавно в ночном бою у аэродрома, — огорченно произнес комиссар.
— Ну, этот бой на совести… — командир отряда не договорил, залпом выпил свою простоквашу и стукнул пустой кружкой о стол.
Наступило неловкое молчание. Серовол стоял стиснув зубы. У него в затылке снова появилась знакомая боль,пока еще легкая, терпимая, но он знал, стоит что‑либо принять к сердцу―боль станет мучительной. Командир отряда был прав: в каждой их неудаче в первую очередь повинен он, начальник разведки ― глаза и уши отряда.
— Прошу меня выслушать, — торопливо, словно стараясь замять бестактность командира, воскликнул начштаба. —Мы потеряли тридцать два человека, тем не менее численность отряда возросла почти вдвое, точнее, в ряды отряда влилось сто двадцать семь человек. Пестрота… Кого только нет! Кроме русских, украинцев, белорусов — поляки, чехи, два немца, француз и даже один цыган.
— А чем тебе цыган плох? — недовольно спросил командир отряда, принявший личное участие в судьбе этого бойца. — Спроси ротного — не нахвалится, отличный, сообразительный боец. Или те же немцы. Успеху двух удачных операций мы обязаны им.
— Вы предлагаете закрыть двери в отряд перед теми, кто ненавидит гитлеровцев и желает сражаться с ними? сердито спросил комиссар.
— Откуда нам известно его желание? — тотчас же возразил Высоцкий. — Приходит какой‑то Янек или Юзик. Он, видите ли, желает стать советским партизаном. Немцы брата убили, отца, мать или ещё кого там. А то вдруг является бежавший из лагеря военнопленный… Проверь того и другого! Ни документов, ни свидетелей. Да что документы! Если нужно, начальник гестапо может снабдить своего агента любыми документами. Вот и ищи в стоге сена иголку.
— Нужно искать! — комиссар снова покосился на начальника разведки.
Командир отряда схватил бороду в кулак.
— Слушай, начштаба. Погляди в свой поминальник. Сколько там старичков значится, и сколько этих самых Янеков и Юзиков? Я тебе скажу: старичков всего семь погибло, остальные Янеки. Ты и этих, кто жизнью своей за доверие к ним заплатил, тоже подозреваешь и проверять собираешься? Нет, на анкеты, заверенные в соответствующих организациях, рассчитывать не приходится. Проверять нужно на деле, в бою.
Начальник штаба не сдавался, начал приводить доводы, но спор утратил горячность. Все чаще возникали паузы, все чаще спорщики впадали в раздумье. Серовол почувствовал облегчение, ― боль в затылке исчезла. С внутренней улыбкой он наблюдал за своими старшими товарищами. Он любил и уважал каждого из них. Они были ему словно родные, эти такие разные по характеру люди: мужественный добряк Бородач ― бессменный командир отряда со дня его возникновения; педантичный, словно бухгалтер доброй выучки, начальник штаба Высоцкий, поражавший своим трудолюбием, тщательностью разработки и подготовки каждой операции; бывший педагог и директор детдома Колесник, уравновешенный и отзывчивый человек, комиссар, душа отряда. Они были дружны, но споры между ними возникали нередко, и в полемическом пылу то тот, то другой впадал в крайности, но эти‑то крайности и помогали находить золотую середину.
— А начразведки молчит, как мудрый Соломон, — сказал вдруг Бородач. — Нет новостей? Взял бы да и обрадовал…
«Почуял. Ну и интуиция!» ― удивился Серовол и невольно покосился на закрытые ставнями окна.
— Ого! — понял этот взгляд комиссар. — В портфеле нашего министра внутренних дел, кажется, имеется на этот раз что‑то серьезное.
Три пары глаз уставились на начальника разведки.
— Не тяни, —тихо сказал Бородач. — Выкладывай. — Он наклонил тяжелую голову.
Серовол приблизился к столу. Негромко, четко выговаривая каждое слово, он произнес:
— Не позже чем вечером вчерашнего дня гауптштурмфюреру Гильдебрандту стало известно о нашем мнимом решении напасть на Будовляны. Он готовит там ловушку для нас.
Сообщение начальника разведки произвело на командиров сильнейшее впечатление, но каждый из них прореагировал на него по–своему. «Что?» ― вскрикнул Бородач, поднимая голову и недоверчиво глядя на капитана. Комиссар сложил губы трубочкой и свистнул. Каждая черточка на лице начштаба замерла, точно это было не лицо, а фотография, только острый кадык на тонкой шее качнулся вверх и вниз.
— Это что, твои предположения или… — сурово и очень тихо произнес командир.
Серовол положил перед ним записку.
— Донесение Верного. Записка пошла по рукам.
Командиры рассматривали ее сосредоточенно, в полном молчании.
— Бу–до–влян–с, — по складам, точно прислушиваясь к своему голосу, прочел командир отряда и обратился к начальнику штаба, комиссару: — Вы что‑нибудь поняли, товарищи?
— Секрет изобретателя… — пожал плечами комиссар. — Не будем вмешиваться в технику. Это дело разведки.
— Это наше дело. Когда‑нибудь Серовол сам запутается в своей абракадабре и нас запутает.
— Минуточку! — потянулся за запиской начштаба. — Сейчас я разгадаю этот ребус. Так… Речь идет о Будовлянах.
— Это понятно, — согласился Бородач.
— Большая буква «В» в середине слова — Верный. Последняя буква подозрительна… Возможно, дата. Какой сегодня день?
— Ну, четверг… — Бородач насмешливо смотрел на начальника штаба. Он не верил, что Высоцкому удастся расшифровать записку.
— Проверим, — Высоцкий вынул из полевой сумки немецкий табель–календарь. — Точно, четверг. Значит, буква эс в конце — день. Среда. Так, капитан?
— Так, — кивнул головой Серовол.
— Донесение прибыло сегодня, следовательно, Верный написал его вечером вчера, ночью положил в почтовый ящик.
— Следовательно, следовательно… — нахмурился Бородач, самолюбие которого было задето той легкостью, с которой начштаба разгадывал «ребус». — Ты мне Гильдебрандта и ловушку давай. Где они тут значатся, под какой буквой?
— Минуточку, минуточку, — затряс головой Высоцкий. — Дайте подумать, дайте сообразить.
— Василь Семенович, так это же ясно как дважды два, ― сказал комиссар. ― Откуда Верный узнал о том, что мы собираемся напасть на Будовляны? От немцев или полицаев, конечно. Если он решил предупредить, значит…
— Мы теряем время, товарищи, — обеспокоился Высоцкий и начал вынимать из сумки карту. Когда разговор переходил в практическую плоскость, начштаба не мог обойтись без карты, карта для него была словно весло для рулевого.
— Хорошо, убедили, все правильно, — вынужден был согласиться Бородач. — Но все‑таки я не понимаю, почему донесение следует отгадывать, как ребус?
— Потому, что я дорожу своими разведчиками, Василий Семенович… — сказал Серовол.
— Я тоже дорожу, капитан. Но раз мы отгадали, то и немцы смогут. Что они, дурачки, по твоему?
