Сергей Герман - Штрафная мразь
— Во-ооо!.. И хомут уже дали! — радостно кричал Клёпа, разглядывая карманы брезентового подсумка. — Теперь только запрячь осталось!
Обмундирование было разномастное, ношеное. На многих шинелях и гимнастёрках, небрежно и торопливо заштопанные дырки.
Не было большой разницы между новым и старым обмундированием, потому что уже через несколько дней все эти ворохи выданной одежды будут вываляны в осенней грязи и размокшей траншейной глине.
Будут по-новой пробиты пулями и осколками. Испачканы кровью, грязью и испражнениями.
— Следующий! Как фамилия? Швыдченко?
Старшина торопливо кинул перед собой на стол ворох заштопанной одежды:
— Следующий!
Но коровий вор продолжал неторопливо копаться в приторно воняющей куче старых ботинок.
— Не спи, Швыдченко! Победу проспишь!
Тот оскалил редкие от цинги зубы:
— Мой батя говорил, что обувку, как жену, надо выбирать с умом. Тщательно. Жену — по душе, сапоги — по ноге. Абы, какие взял — ноги потерял!.. Так ведь, товарищ старшина?
Старшина загоготал. Лицо у него красное, наглое. Сразу видно, что старшина ворюга из ворюг.
Подошёл Гулыга. Бросил на стол гимнастёрку с дырой на груди.
— Я бы на месте товарища Сталина после войны вас всех расстрелял поголовно от замкомандующего по тылу до последнего повара… Замени лепень! Ну!.. Я дважды не повторяю.
Старшина оглядел его татуированный торс.
Умерил своё веселье и небритое лицо его стало напряженно-несчастным.
— Ну-ну, вижу, люди вы бывалые. Не пропадёте ни за грош!
Потом вытащил из мешка почти новую гимнастёрку. Бросил её на стол перед Гулыгой.
— Носите товарищ боец на здоровье. Помните мою доброту!
Вытер рукавом гимнастёрки пот со лба, сказал устало и печально:
— Вы же, ребятки, только того… в ящик сразу не спешите…
Весь оставшийся день прошёл в суете. Десять раз на дню строились. Слушали политинформацию, занимались строевой.
Бух-бух-бух! — печатали шаг каблуки.
— Выше ножку! Рота-ааа! Запеееевай!
Несколько минут стояла тишина, нарушаемая лишь буханьем двух сотен ног. Потом чей-то отчаянный голос рванул:
Я вспоминаю старину,Как первый раз попал в тюрьму, —Кошмары, блять, кошмары, блять, кошмары!Как под Ростовом-на-ДонуЯ в первый раз попал в тюрьму,На нары, блять, на нары, блять, на нары!
Тут же двести лужёных глоток подхватили:
Настала лучшая пора,Мы закричали все «Ура!»Кошмары, блять, кошмары, блять, кошмары!Один вагон набит битком,А я, как курва, с кипятком —По шпалам, блять, по шпалам, блять, по шпалам!
Лейтенанту, проводившему строевую подготовку, песня понравилась. Он шёл сзади, покуривая и улыбаясь.
Из-под ботинок летели грязные брызги. Вечером усталые и замордованные штрафники разбирали и собирали винтовку.
Инструктор с двумя красными лычками на погонах рычал:
— Что у вас в руках, товарищ боец?
— В-винтовка!
— Винтовка?.. А то я подумал, что это чьи-то муди!
Общий смех.
Поняв свою оплошность, боец виновато потупил голову. Младший сержант с ненавистью глядел на придавленную тяжестью вещмешка фигуру, мокрую, испачканную осенней грязью шинель. Весь неказистый жалкий вид штрафника выражал вину и покорность.
Грозный взгляд в сторону потешающегося строя.
— Отставить смех, рогомёты! Швыдченко, какая винтовка?
— М-мм… — обречённо тянул красный и вспотевший Швыдченко, глядя на отполированный руками красноармейцев приклад винтовки.
— Железная, — шёпотом подсказывает Клёпа.
— Железная, — обрадованно повторяет Швыдченко.
— Кто железная? — Охренел младший сержант.
— Винтовка железная, — чеканит воспрявший духом боец.
Инструктор вздохнул.
— Сам ты дубина железная. А в руках у тебя русская трехлинейная винтовка Мосина образца 1891 года. Вес — четыре и две десятых килограмма. Обойма на пять патронов. Стрельба производится с примкнутым штыком.
По лицу Швыдченко от напряжения мысли стекал пот. Он послушно кивал головой.
— Понял? Ну ничего. Если я научить не сумею, немец живо научит. Встать в строй!
На котловое довольствие должны были поставить только на следующее утро. Весь день ели сухари и селёдку.
Наконец вечерняя поверка.
— Шайфутдинов.
— Я!
— Герасименко.
— Я!
— Клепиков.
— Здесь.
— Не здесь, а, я, надо отвечать.
— Ну, я.
— Один наряд вне очереди.
Здоровенный сержант, исполняющий обязанности старшины роты, что-то помечает карандашом у себя в тетради.
— Завтра дневальный.
— Бля! Я что в карты проиграл?
— Два наряда!
— Е-ееесть!
— Шелякин.
— Я!
— Лученков.
— Я!
Через десять минут все забылись тяжелым сном на трехъярусных деревянных нарах.
Едва остриженные под ноль головы коснулись тощих подушек как раздался крик дневального:
— Подъем! Строиться на зарядку.
— Бегом! Бегом, бисовы дети! — стоя у двери, кричал старшина.
— Черт те что удумали! — возмущённо шипел Клёпа. — На войне зарядка! А может я завтра погибну!?
— На войне, не на войне, а в армии всё по уставу! — невозмутимо отвечал старшина.
И началась армейская жизнь. Утром, ещё затемно — зарядка, туалет, приборка.
В солдатской столовой в окошки, называемые амбразурами, гладкие повара швыряли бачки с синюшной перловкой на завтрак. Не мамкины пирожки конечно, но и не хуже чем в лагере.
Клёпа уминал завтрак раньше всех.
— А добавку защитнику Родины? — весело орал он на всю столовую.
Потом развод, построение.
Стояли последние погожие деньки октября. Земля была устелена сухими опавшими листьями. Вдалеке синела даль, на деревьях висела паутина, хоть и слабенько, еще пригревало солнце.
Сержанты выстраивали роту. И несколько часов в воздухе слышались команды:
— На пле-чу!
— К но-ги!
Затем маршировали, преодолевали полосу препятствий, бросали гранаты, лазали через стенку, а перед обедом кололи штыком чучело.
На обед жиденький картофельный суп, пшённая каша и чуть сладкая бурда, вместо чая. Построение, опять строевая, хозяйственные работы, опять построение, снов перловка на ужин. И как манна небесная, как избавление от дневных мук — вечерняя поверка.
На следующий день то же самое, только вместо строевой пришёл замполит пересыльного пункта младший лейтенант Рутштейн.
Держался свысока. Полгода назад окончил военное училище. Еще не воевал, пороха не нюхал. Но должность занимал капитанскую.
В обязанности Рутштейна входило проведение политинформации.
— Товарищ Сталин точно определил предмет и задачи, при освещении основ ленинизма, товарищи. Перейдя к определению сущности ленинизма, товарищ Сталин, дал сжатое и глубокое научное, известное теперь всему миру определение: «Ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции. Точнее: ленинизм есть теория и тактика пролетарской революции вообще, теория и тактика диктатуры пролетариата в особенности».
Это — поистине гениальное определение, которое характеризует ленинизм в историческом разрезе, указывает также на органическую связь ленинизма с марксизмом.
Это — главный, ключевой, основополагающий и коренной вопрос нашей с вами сегодняшней лекции, или, если быть точным, политинформации…
Замполит монотонно бубнит, перебирая какие-то мятые бумажки.
Сам он длинный, тощий и унылый.
Бойцы устали. Слова об основах ленинизма и победоносном наступлении Красной армии падали в пустоту. Штрафники кивали головами и дремали, прикрыв глаза.
Клёпа в это время под столом перетасовал колоду, перевернул рубашкой вверх и сунул Сизову, предлагая снять верх.
В это время он почувствовал болезненный пинок по щиколотке.
— Товарищ боец, встать!
Клёпа не торопясь поднялся, выпрямил спину.
Успел сунуть колоду в рукав гимнастёрки. Подслеповатый замполит ничего не заметил.
— Фамилия?! — выдохнул он, стараясь выглядеть грозно.
— Штрафник Клепиков.
— Не штрафник, а боец переменного состава!
Клёпа сразу понял, что за человек стоит перед ним. К таким людям, как этот комсюк он относился со злой настороженностью, которую научился скрывать под текучим, воровски — скользким равнодушием. И чтобы лучше удавалось скрыть, заговаривал собеседника, опутывая его паутиной слов.
Вслед за младшим лейтенантом послушно повторил, — боец переменного состава.
— Почему вертитесь на политзанятиях? — строжился замполит. — Вас что, не интересуют задачи ленинизма?
— Никак нет… — Клёпа решил повысить замполита в звании, — товарищ лейтенант… Задачами ленинизма очень интересуюсь. Но имею профессиональное заболевание шеи, по причине которого вынужден вертеть головой, иначе инвалидность и уже не смогу бить врага.
