Алекс фон Берн - Колонна Борга
Ева с ужасом глядела на труп незнакомой женщины.
— На ней мое платье! — вскричала она.
— Да, но его надо снять, оно все в крови, — сказал Борман. — Вы мне поможете.
— Нет! — вскричала Ева. Она хотела выбежать из спальни, но дорогу перегораживал труп, а перешагнуть через него у нее не хватало духа.
— Да! — усмехнулся Борман и снял со спинки кровати голубое платье. — Нам надо торопиться.
Ева, словно в гипнотическом трансе, помогла переодеть труп в свое платье и, пошатываясь, пошла к выходу. Увидев на диване Гитлера с выпученными глазами и полуоткрытым ртом, Ева упала на колени и зарыдала. Здесь ее увидел Штумпфеггер, усадил на диван и сделал укол успокаивающего. Отбросив пустую ампулу, он сказал:
— Идите, фрау Ева. Вас ждут у запасного выхода.
Несостоявшаяся самоубийца медленно побрела к выходу. Борман проводил ее взглядом и сказал Штумпфеггеру:
— Посадите тело рядом с фюрером, а я схожу за остальными. Да, коронка при вас? Поставьте ее на место. Только поставьте, в остальном дантист поработал заранее.
Штумпфеггер вставил коронку Евы, которую та так и не установила, в рот мертвой женщины и перенес труп на диван.
Когда Борман вышел в вестибюль, все обсуждали смерть фюрера. Борман с суровым лицом и со всей возможной торжественностью произнес:
— Фюрер умер достойно, как подобает солдату… на своем посту!
Он отодвинулся в сторону, приглашая всех остальных убедиться в правоте его слов. Толпившиеся в вестибюле прошли в комнату и увидели сидящего на диване фюрера и светловолосую женщину рядом с ним. В полумраке аварийного освещения трудно было понять, что это не Ева, — впрочем, никто и не присматривался.
Тогда это было неважно. Это потом те их них, кто остался в живых, будут излагать путаные и противоречивые версии, меняя их в зависимости от собственной фантазии и ретивости следователей. Правду знали только Линге, Гюнше, Штумпфеггер и Борман. Двое первых давали показания следователям Смерша и Разведуправления Генштаба Красной армии. Но в свете известных фактов эти неоднократно менявшиеся показания, мягко говоря, неубедительны. Линге с Гюнше так и унесли с собой в могилу тайну смерти фюрера. Как же они боялись того, кто запретил им рассказать правду!
Глава 23
Первое следствие вести о смерти фюрера, разнесенной Линге по верхнему бункеру: все дружно закурили. Смерть фюрера открыла дорогу к спасению, и падение дисциплины среди оставшихся без работы охранников фюрера приостановилось, что несказанно обрадовало Раттенхубера.
Раттенхубер и Борман занялись организацией «похорон» фюрера. Из гаража рейхсканцелярии еще накануне по распоряжению Бормана в угольный подвал доставили несколько канистр с бензином, и теперь настало время использовать их содержимое. Трупы уложили в воронку недалеко от запасного выхода, облили бензином и подожгли. В импровизированных похоронах участвовали Шедле, Кемпка, Гюнше, Линге и еще двое человек из охраны, которых прислал в помощь Раттенхубер, проворчав: «Фюрер оставил нас одних, а теперь еще надо его труп тащить наверх».
Шарфюрер Тарнов пришел к повару рейхсканцелярии Ланге за пищей для щенков и сказал ему:
— Фюрер умер.
Ланге ошеломленно сел на стул и тупо спросил:
— Что же теперь мы будем делать?
— Я буду кормить щенков, — ответил Торнов и ушел.
Какой вопрос, такой ответ.
Занимаясь «похоронами», Борман решил занять и Геббельса, чтобы тот не путался под ногами и подбросил ему коварную мысль: начать переговоры с русскими о перемирии и условиях капитуляции. Фюрера больше нет, и почему бы русским не начать переговоры с теми, кто теперь представляет новое руководство рейха? Геббельс живо ухватился за эту идею и оживленно обсуждал ее с Кребсом как специалистом по России. С целью обсуждения организации переговоров с русскими и был вызван в бункер генерал Вейдлинг.
Вейдлинг целый час преодолевал расстояние чуть больше километра от своего командного пункта до рейхсканцелярии. Когда он в начале седьмого вечера вошел в бункер, то был огорошен известием о самоубийстве Гитлера и воспринял это как дезертирство командира с поля боя. Впрочем, он не дал воли чувствам, а лишь спросил:
— Нет ли у кого сигареты? Ведь теперь здесь можно курить.
Геббельс угостил всех присутствующих английскими сигаретами и предложил обсудить детали переговоров о капитуляции. Вейдлинг обратился к Кребсу:
— Верите ли вы, что русские пойдут на перемирие? Завтра или послезавтра Берлин все равно падет в руки русских, как спелое яблоко. По моему мнению, русские согласятся только на безоговорочную капитуляцию.
Кребс промолчал, но Геббельс дал свободу фантазии:
— Предатель Гиммлер безуспешно пытался вести переговоры с англичанами и американцами. Русские тоже охотнее согласятся вести переговоры с легальным правительством, чем с предателем. Возможно, нам удастся заключить с русскими особый мир. Все зависит от того, как скоро сформируется легализованное правительство, а для этого нам необходимо перемирие.
Борман молчал: ему было важно увидеть смерть Геббельса и выиграть время для организации бегства. Геббельс отчаянной попыткой переговоров сам загонял себя в тупик, а организацией побега занимался Краузе. Поэтому ему теперь оставалось только ждать и молчать.
В 13 часов 1 мая Кребс вернулся в рейхсканцелярию и сообщил: русские отклонили предложение о перемирии и требуют безоговорочной капитуляции.
Вейдлинг получил разрешение Геббельса и Бормана на прорыв, но счел, что изменившаяся обстановка не позволяет даже мечтать о прорыве, и в ночь с 1 на 2 мая капитулировал вместе с теми частями, с которыми еще имел связь.
1 мая около 9 часов вечера зубной врач рейхсминистра пропаганды СС-штурмбаннфюрер Кунц уступил настойчивым просьбам четы Геббельсов и сделал шестерым детям инъекции морфия. Когда дети уснули, Магда Геббельс вложила каждому ребенку в рот ампулу с цианидом и раздавила ее уже испытанным Хаазе и Штумпфеггером способом. Самой старшей девочке исполнилось 12 лет, самой младшей не было и четырех.
СС-бригаденфюрер Монке назначил для своей боевой группы время начала прорыва из окружения на 21 час 1 мая. Он разделил свои войска на семь групп. Вместе с ними могли попытаться уйти все, кто еще оставался в рейхсканцелярии.
Наступил час бегства.
Не все обитатели рейхсканцелярии присоединились к Монке в его отчаянной попытке прорыва. Геббельс с женой покончили с собой в саду рейхсканцелярии, и адъютант Геббельса Швагерман, выполняя последнюю волю шефа, в спешке попытался сжечь их тела. Трупы лишь слегка обгорели, но Швагерману уже не хватало времени: нужно было заботиться о своем собственном спасении.
Бургдорф, Кребс и Шедле застрелились в бункере. Оставшиеся охранники начали переодеваться в гражданское и разбегаться кто куда еще 30 апреля. Те, кто остался в бункере, пытались заглушить спиртным страх перед пленом и возможной смертью. Ужасное будущее и беспробудное пьянство, а также чрезмерная скученность сделали их абсолютно бесчувственными: несколько охранников в ночь с 1 на 2 мая сбросили тела мертвых детей Геббельса на пол и прилегли вздремнуть на освободившихся постелях.
Маршрут групп прорыва был примерно одинаков, и обитатели бункера присоединились к первым трем группам, собиравшимся идти на север в одном и том же направлении, но в разное время. Фактически, прорыв осуществлялся наобум, поскольку Монке не знал даже расположения наступающих советских войск, а единственной действующей линией связи была лишь та, которая связывала штаб Монке со штабом генерала Вейдлинга, находившимся менее чем в полутора километрах от рейхсканцелярии. Монке определил общее направление движения на северо-запад, поставил задачу нащупывать слабые звенья в кольце окружения и прорываться самостоятельно.
СС-бригаденфюрер Монке лично возглавил первую группу, идущую на прорыв, во главе второй встал Раттенхубер, а третьей командовал помощник Бормана Науман. Большинство нацистских чиновников уже избавились от партийной формы, некоторые надели форму поверх гражданской одежды. Кое-кто был пьян в стельку, многие тащили с собой большие тюки с имуществом.
Монке решил, насколько это будет возможно, идти по тоннелям метро. Русские солдаты предпочитали передвигаться по улицам, а если плотный огонь делал это невозможным, то они проходили по подвалам, пробивая стены подвальных помещений соседних домов. Там, где и это было невозможно, русские подводили тяжелые орудия на прямую наводку и разносили укрепленные и упорно обороняемые здания в щебень. Но в тоннели метро они пока заходить не рисковали, опасаясь ловушек и внезапного затопления. Монке решил этим воспользоваться при разработке общего плана прорыва.
Самым опасным участком движения представлялся путь из бункера до ближайшей станции метро «Кайзерхоф»: надо было пройти сотню метров по занятой советскими войсками территории. Группа Монке преодолевала этот участок перебежками по четыре человека.
