Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.3. Дружба

И уже шутит кто-то:

— Один только раз и услышал от старого черта ласковое слово. Все величал меня Дмитрием Степановичем, а тут обернулся, глянул и так мягко говорит: «Митя! Ты пьешь без закуски?! Я тоже пью и не закусываю».

В укрытии гремит смех. Улыбается и Аржанов. Под берегом все чувствуют себя дома.

— Здравствуйте, Иван Иванович! — сказала Варвара радостно.

Она сидела на скамеечке у постели раненого и дремала, облокотясь на колени и подперев ладонями поникшую голову, повязанную марлевой косынкой.

Доктор сразу узнал ее, хотя другие сестры вот так же дежурили по ночам. Чутко настороженная поза Варвары и ее опущенные плечи тронули его. Целыми сутками на ногах в операционной, да еще здесь приходится. А ведь она не обязана дежурить возле больных. Значит, очень плохо стало бойцу после операции!

— Всю ночь с нами промучилась сестренка! — слабым голосом произнес раненый, взглянув на подошедшего хирурга. — Со мной и с товарищем лейтенантом… Поздравляю с наступающим праздником, Иван Иванович! Дожили!.. — Раненый двинулся и застонал.

От сдержанного его стона Варя сразу встрепенулась. Тут-то она и сказала свое «здравствуйте» доктору Аржанову.

— Как себя чувствуешь, Пташкин? — спросил Иван Иванович, подсаживаясь на табурет, придвинутый Варварой.

— Плохо! Был человек, а теперь в самом деле пташка, да к тому же дохлая. — Пташкин пошевелил пересохшими губами, покусал их. — Чуть-чуть сегодня…

— Ну-ну! Такой герой, и такое намерение никудышное!

— Да я-то вовсе не намерен вас огорчить… Сестричка знает, как я цеплялся. Зайдется сердце… Вроде провалишься куда, вроде топит тебя кто, а ты выныриваешь да выныриваешь.

— Ладно, помолчи! Не умер на операционном столе, а на койке мы тебе не позволим умереть, — грубовато-ласково прервал Аржанов, осмотрев повязку на груди раненого, и вопросительно взглянул на Варвару.

Она вполголоса сообщила все об этом больном, оперированном Ларисой Фирсовой. Иван Иванович слушал внимательно. Да, если бы не сестра Громова, умер бы ночью солдат Пташкин. Все правильно, по-настоящему сделала она. «Отчего же вы его выводили из шока, а не Лариса?» — чуть было не сказал хирург, но вспомнил о каком-то столкновении между ними и промолчал. Девушка поняла сама.

— Я с дежурным врачом советовалась.

«Значит, не ради меня дежурит она возле моих больных», — подумал Иван Иванович. Мысль эта заставила его еще внимательнее всмотреться в помощницу. Другой стала Варя. Исчезла детская жизнерадостность, затушевалось выражение доброты, смягчавшее прежде живой и страстный блеск ее глянцево-черных глаз. Они сделались как будто еще чернее, слегка раскосый разрез их удлинился. Все черты стали строже и, пожалуй, еще красивее. Медсестра, а наблюдение за больным — можно пожелать любому врачу!

— Спасибо, товарищ Громова! — сказал доктор, но сорвался с делового тона, добавил сердечно: — Молодец, Варюша!

— С приездом, Иван Иванович! — обратилась к нему подошедшая Паручиха. — С наступающим праздником!

Она вымыла пол в палате, сменила по возможности простыни, наволочки и белье на раненых, надела новый платок, чистый фартук и выглаженную юбку, и вид у нее был в самом деле праздничный.

— Спасибо, вас тоже поздравляю. Как ваш сынишка?

Сухонькое лицо Паручихи с острым носом и бледным ртом расцвело в улыбке.

— Медаль ему нынче обещали.

— Вы приехали?! — обрадовался подбежавший Алеша и, завладев опущенной рукой доктора, доверчиво прислонился к нему.

Иван Иванович даже вздрогнул от этого нежного прикосновения, взглянул на Варвару, смутился, но тут же, рассердясь на себя, взял мальчика на руки и поцеловал.

— А я тебе игрушку привез. — Он порылся в одном кармане, в другом и наконец извлек яркую круглую коробочку.

Алеша принял подарок с недетской серьезностью.

— Господи! У нас в подвале таких вот четверо, — воскликнула Паручиха со вздохом. — Пообвыкли уже в этом аду, а как налетит, как начнет кидать — попритихнут, личики у всех вытянутся. Подумаешь: за что эта кара детям?! Вчера бойцы приходили с «Красного Октября» — раненого в госпиталь принесли. Посидели немножко у нас. Один, здоровенный парнюга, веселый такой говорун, на губной гармошке играл, пронзительно этак, и песни пел. Рассмешил детишков. А их сейчас нелегко рассмешить! — Паручиха взглянула на Варвару и как бы между прочим добавила: — Про тебя тот парень выспрашивал. Очень даже интересовался.

Теперь смутилась Варвара: «Здоровенный парнюга. Говорун… Наверно, Растокин».

Иван Иванович, заметив ее смущение, подумал: «Кто же этот парень?»

— А мы пойдем сегодня слушать Москву, — сказал Алеша. — Потом я буду играть на рояле. Я уж пробовал вчера.

— Ну и как? — искренне заинтересовался Иван Иванович.

Алеша повел плечиками, обтянутыми пестрой безрукавкой, сшитой из шарфа Софьи Шефер.

— Ничего, маленько получается. Мне жалко, что не будет моего папы, — добавил мальчик с выражением нежности и грусти. — Я при нем играл понарошку. Он еще не знает, как я научился!

— Вернулись! — вскричал тоже обрадованный Решетов, увидев Аржанова в операционной. — Ну, что там было, на конференции? Как ваш доклад приняли! Рассказывайте!

— Мы здесь так волновались за вас! — призналась, выслушав все новости, Софья Вениаминовна.

Только Лариса ничего не сказала. Иван Иванович заранее решил не смотреть на нее, но именно на нее и посмотрел в первую очередь. Да, видимо, все между ними было кончено: она держалась не только отчужденно, но и спокойно.

— Где же Леонид Алексеевич?

— Отдыхает. Ранило его вчера в ногу: осколком мины разбило плюсневую кость. Наложили ему гипсовый сапожок. Но работал почти весь день. Поставили под табурет ящик, так и работал — сидя. Силен! — Решетов светло улыбнулся: он очень любил Злобина. — Поступил к нам раненый, пулеметчик Оляпкин, этот нуждается в вашей помощи.

— Что у него? — спросил Иван Иванович, подходя к Оляпкину, которого санитары уже укладывали на стол. — Слепое пулевое ранение в голову? Что же тут можно сделать без рентгена?

Все неожиданно заулыбались, а Решетов достал и показал рентгеновские снимки.

— Откуда здесь рентген?

— Подарок от моряков Волжской военной флотилии. Скоро ледоход, будем оторваны от Большой земли. Надо и об этом подумать. Вчера вечером доставили с того берега переносный аппарат и движок. Сразу все и оборудовали. Сейчас нас не так трясут, как в сентябре и октябре.

Иван Иванович вспомнил разговоры раненых бойцов в заволжском госпитале.

— Ура морякам!

Николай Оляпкин, пулеметчик из штурмовой группы Коробова, лежал на левом боку, слегка поджав ноги; голова у него — сплошной ком марлевых бинтов. Муслима Галиева хотела снять эту повязку.

— Лучше срезать бинты, чтобы меньше его тревожить, — сказал Аржанов. — Возьми вот эти ножницы, голубушка!

Муслима, сморщив черные брови, осторожно подтолкнула ножницы под край повязки, простригла ее послойно и сняла, точно колпачок лесного ореха. И так же, как светлое донце ореха на смуглом загаре скорлупы, показалась свежевыбритая кожа головы, разительно отличавшаяся от лица, выдубленного солнцем и степными ветрами. Хирурги стали осматривать рану.

Самое сложное вещество — головной мозг человека, — материя, способная мыслить. Это изумительная организация массы нервных клеток, руководящая всей духовной и физической деятельностью высшего существа на земле. И вот шальной осколок металла разрушает гармонию…

Николай Оляпкин? Ну кто в обороне не знает этого пулеметчика?! Говорят, он один заменял целый взвод, когда группа Коробова обороняла дом возле вокзала. Сам командующий армией генерал Чуйков лично благодарил Оляпкина, который сейчас лежит перед врачами на операционном столе. Его принесли с «Красного Октября». Бесстрашный Коробов плакал, увидев, как тяжело он ранен. Это они заявили на всю страну, что за Волгой для них земли нет… Пуля пробила череп с левой стороны — маленькое кровоточащее отверстие, — прошла наискось через лобные доли мозга и застряла, немного не дойдя до кости с противоположной стороны. Здесь, с правой стороны, и должна быть трепанация.

Раненый внешне спокоен, но говорит с трудом, путая слова. Софья Шефер сообщает о его поведении, о всех болезненных симптомах, замеченных ею. Каждый из этих признаков, подтверждая показания рентгена, уточняет местонахождение пули и характер разрушения, сделанного ею. Иван Иванович слушает, держа в руках рентгеновские снимки, как бы сверяя с ними то, что говорит невропатолог. Не легко было выбрать минуту затишья, когда не дрожит земля, чтобы сделать снимки. Без них раненого отправили бы в заречный госпиталь, несмотря на его протест.