Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести)
И вдруг словно взрыв бомбы раздается сзади. Автоматная очередь угодила в камеру.
После падения Пан Чак лишь на минуту теряет сознание. На руках уже стальные кольца, а вокруг десятки тупоносых башмаков, покрытых белыми гамашами.
— Быстрей, быстрей! — кричит офицер. — Нельзя собирать толпу!
Едва его втолкнули в «виллис», как стальные кольца оказались и на ногах. Впереди и сзади мотоциклы и машины — целый моторизованный батальон.
Но что творится в городе! Неужели это он успел так исколесить все дороги? Улицы и переулки в надписях: «Американцы, вон из Кореи!» На площадях полиция. Она не пускает людей на «зараженные» участки. Но повсюду словно врезана в асфальт его печать. Люди просачиваются из ворот и переулков. Они забрались на крыши, высыпали на балконы, они смотрят из окон и с чердаков. И из края в край несется через весь Сеул:
— Вон из Кореи!
Вся полицейская колонна неистово гудит, воют сирены, но машины движутся медленно: проехать трудно.
Пан Чак видит на крыше огромное полотнище:
«Американцы, вон из Кореи!»
Успели ведь написать и вывесить!
Чувство великого счастья заполняет его душу: ему машут руками, его приветствуют!
Родные люди! Исстрадавшиеся, измученные… Но вот полоснул по передним машинам пулемет с какого-то чердака, полетели булыжники, брошенные невидимыми руками. Пан Чак вскакивает в «виллисе»:
— Защищайте родину!
Удар по голове валит Пан Чака с ног. Промелькнуло лицо Мен Хи… В ужасе раскрытые глаза, тянущиеся к нему руки.
Больше он ничего не видит и не слышит…
Уже брошен в тюрьму на каменный пол Пан Чак, а город бурлит:
— Американцы, вон из Кореи!
* * *Утро было хмурым. Густые тучи плыли над Сеулом. Народ тревожно смотрел в небо, на черную стену, закрывшую горизонт. Надвигался тропический ливень.
Грозы ждали еще с вечера. Население уходило с берегов Хангана, уходило в горы, таща за собой свой скарб. Даже в домах, стоявших на возвышенности, люди наглухо забивали досками окна, замазывали цементом щели, укрепляли заборы.
К полудню в городе стало темно, и с неба упали первые крупные капли. А вслед за ними ринулись на землю стремительные потоки.
Ливень все усиливался, все чаще раздавались удары грома. Потом его раскаты слились в сплошной нескончаемый грохот; молнии, прорезая черное небо, освещали чудовищные глыбы туч.
Понеслись на Сеул горные потоки. Вода устремлялась к реке, смывала все, что люди не успели укрепить.
Ханган вышел из берегов, залил тысячи хижин на окраинах Сеула, поглотил огороды, поднялся до второго этажа каменных зданий. Густая, глинисто-желтая вода шла к морю, неся на себе горестные трофеи: вырванные с корнем деревья, смятые крыши домов, поломанные сундуки, столы, арбы.
Три дня бушевал ливень.
А теперь небо чистое, светлое, радостное. Ярко и щедро светит солнце.
Тоненький луч пробился сквозь узкую щель решеток Содаймуна и заиграл на черной каменной стене.
Пан Чак не видит луча. Он не может поднять голову. Он сидит, широко расставив согнутые в коленях ноги. Один конец канги опирается о пол, другой давит на плечи.
То ли забыли о нем, то ли ливень, помешал, но четвертый день его не трогают. Он теперь хорошо знает, как обращаться с тяжелой доской. Самое главное — не поворачивать голову, не вертеть шеей. Хотя какое это имеет значение? Теперь уже не выбраться отсюда! Что о нем скажут Ван Гун и Ким Хва Си? Разве они поступили бы так безрассудно? Сколько раз предупреждали его, сколько учили выдержке!.. А он снова сорвался, не оправдал доверия.
Знакомый звук отпираемой двери. На пороге две пары ног: белые офицерские гамаши, а сзади узкие носки башмаков.
— Готовы ли вы отвечать на мои вопросы? — спрашивает Чо Ден Ок.
Пан Чак поднимает голову:
— Я уже ответил на асфальте сеульских улиц.
Белые гамаши скрываются за дверью. Чо Ден Ок оживляется.
— Вот мы и опять встретились, господин Пан Чак, — говорит он, потирая руки. — Но это не в последний раз. У нас будет еще одна встреча, господин Пан Чак, последняя, в корпусе номер тринадцать.
— Последняя будет возле твоей виселицы, предатель!
Длинная шея Чо Ден Ока краснеет.
— Теперь я с тобой рассчитаюсь! — говорит он. — Ты еще не видел, каким стал Содаймун, я тебе покажу его! Ты теперь не узнаешь корпус номер тринадцать! Я тебе уже сейчас кое-что покажу.
Он вынимает из кармана пустотелый стеклянный шарик величиной с грецкий орех.
— Вот это для тебя, для таких, как ты. Одумайся, пока не поздно.
Чо Ден Ок выходит из камеры. Пан Чак слышит, как щелкает в замке ключ. Потом открылся глазок. В воздухе мелькнул стеклянный шарик, ударился о каменный пол и разбился на мелкие кусочки. Желтое облачко взлетело к потолку, потом, рассеиваясь по камере, начало медленно оседать.
Пан Чак чувствует, как что-то острое щекочет в носу, он вдруг чихает, второй раз, третий… Он старается не шевелить шеей, но это невозможно. Газ проникает в нос, и Пан Чак чихает, сотрясаясь, всем телом. Кожа на шее уже содрана, и рана кровоточит.
Через полчаса два американских солдата и корейский тюремщик снимают кангу.
— Поднимайся!
Пан Чак напрягает все силы и встает. Его выводят из камеры. Едва передвигая ноги, он тащится за солдатом. Вдоль коридора, на поворотах американские часовые.
Его выводят на тюремный двор. Вода здесь достигает верхней площадки высокого каменного крыльца. После ливня двор превратился в озеро. Через всю территорию вдоль корпусов проложены деревянные мостки на резиновых понтонных лодках. Это тоже американская техника.
Пан Чака ведут по мостикам в корпус номер тринадцать. Один часовой — спереди, другой — сзади.
Пан Чаку трудно идти. Он не поспевает за первым часовым, и второй подталкивает его сзади автоматом. Вот знакомый корпус номер тринадцать. За ним ущелье. Сейчас там бурлит поток. Сквозь отверстие, куда после пыток сбрасывают трупы, доносится шум воды.
И вдруг Пан Чак почувствовал, как напряглись мышцы. Мысль бежать отсюда, казалось, пришла позже, чем он прыгнул.
Воды родные! Родина! Выручи!
Как стальная стрела, рассекло воду тело Пан Чака. Даже брызги не поднялись. Вода поглотила его, и только широкие круги, все увеличиваясь, плавно расходились в стороны. Стража схватилась за автоматы. И в ту же минуту пузырьками от пуль покрылась поверхность воды, как от капель крупного дождя.
Смысл жизни
Мен Хи идет по узким кривым переулкам, по трущобам Сеула. На голове у нее круглая корзина с бельем.
Пан Чак, Пан Чак, где же ты? Что они с тобой сделали?
Нет, она не плачет, она не будет больше плакать. Она помнит его последние слова: «Защищайте родину!» В этом теперь смысл ее жизни.
В ее маленьком теле много сил. Она не боится больше улыбки Чер Яка, ей не страшна поминальная доска Ли Ду Хана.
Чан Бон посылает ее туда, где не пройдет мужчина. Она может долгое время не есть и не спать. Она появляется в фабричных и заводских бараках и рассказывает, что сегодня написано в подпольной газете, она знает, что происходит на Севере: промышленные предприятия, принадлежавшие японцам и предателям родины, будут переданы народу. Все должны знать об этом.
Ее фигурка мелькает в трамвайных депо: американцы разгромили конфедерацию профсоюзов… Рабочие ответили на это забастовкой.
Она появляется в торговом районе на Хон Маче: из Советского Союза в Северную Корею пришли первые тракторы… На Юге крестьяне присоединились к восставшим рабочим города Тэгу… Они требуют земельной реформы, как на Севере… Партизанские отряды в горах недоступны для американских войск…
Худенькая фигурка движется вдоль университетских коридоров: сегодня американцы вывозят ценности исторического музея… Торопитесь туда, остановите их тяжелые грузовики!..
Мен Хи не дает себе отдыха. Она должна работать за двоих. За себя и за Пан Чака.
Попав в центральный район города, Мен Хи внимательно осматривает стены домов и заборов. Вот приказ Ходжа о запрещении забастовок. Она ставит на землю корзину с бельем. В мгновение извлекает листовку и заклеивает ею приказ.
«Рабочие! Присоединяйтесь к бастующим! Уже прекратили работу железнодорожники и текстильщики, печатники и горняки. Конфедерация труда призывает к всеобщей забастовке. Американцы, вон из Кореи!»
Она идет дальше. Идет не торопясь, не оборачиваясь. Впереди — длинное здание районной полиции. Часовой ходит взад и вперед, от угла к углу.
На стене приказ Ходжа, — значит, надо заклеить его.
Она идет вдоль стены.
— Стой, что несешь?
Она улыбается доверчиво и просто. На щеках ямочки, глаза наивные, бесхитростные. Спокойно снимает с головы корзину.
