Михаило Лалич - Облава
— Сюда, Шако, сюда!
— Ты ничего не видишь, — сказал ему Ладо, когда он подошел к нему. — Тебя, наверное, ранило в голову.
— Нет, это из-за солнца. В тени я вижу.
— Чего же ты не скажешь, чтобы я шел по тени. Еще немного, и всюду будет тень.
— Ты видел, как мне не везет?
— Это им не повезло, надо было дождаться конца этого бедлама.
— Лес рубят — щепки летят!
— Ну, перевел дух?.. Отдохнешь потом…
Они зарысили по тропе, в тени горного выступа. Придорожный источник привлек их к себе, они смочили губы и глаза. Ладо хотел напиться, но Шако его оттолкнул:
— Нельзя пить холодную воду в такое время да на голодный желудок!
Ощетинились друг на друга, заспорили. У каждого свои доводы, головы упрямые, нервы разгулялись — каждый ждет, что другой уступит и диву дается и выходит из себя, что тот не желает уступать. Спорят молча, только лица искажаются да зубы скрипят. Наверняка подрались бы, ослепленные бешенством, если бы с горы над ними не прозвучал голос невидимого и всевидящего осведомителя:
— Вон они, возле Авдова источника, пьют во-о-оду!
И с этого мгновения, упорный, как проклятье, глашатай не спускал с них глаз, сидя на своем невидимом наблюдательном пункте. Все их попытки уйти от него ни к чему не приводили. Куда бы они не сворачивали, что бы не делали, он тотчас все обнаруживал и сообщал во все стороны по воздушной почте:
— Вон они, подались к Криводолу, до леса думают добраться… Сейчас они у ручья, у Фатина ручья, не пускайте их вниз!.. Так, так, загородите им дорогу! Вернулись, некуда податься… Подошли к обрыву, перескочили через обрыв, а спрятаться негде… Тот, что поменьше, ранен, хромает, опирается на винтовку, далеко не уйдет… Вон сели передохнуть… Опять встали, не до отдыха, брат!.. Пошли через пашни Аджича, идут совсем открыто… Эй, есть кто живой у Крша, чтобы пересечь им дорогу!.. Бегут к Дервовому откосу, сейчас выйдут на Откос. Теперь им деваться некуда, должны пройти мимо дома, мимо каменного белого дома… А-а-а! Встречайте их там!..
Возле белого каменного дома, который они увидели лишь после глашатаева пророчества, их встретил ураганный огонь из леса, растущего на горных откосах. Они попали в ловушку — по крыше защелкали пули, взметнулся снег вокруг стогов соломы и кукурузы. Пулеметная очередь в щепы раздробила забор над головой Шако, прорешетила амбар из прутьев, разнесла пугала с воловьими черепами, забарабанила по пустой кадушке возле дома. Ладо прополз возле поленницы, перебежал двор и бросился со склона вниз. Шако воспользовался поднявшейся тучей щепок и прошел под пулями. Зашли за дом и остановились перевести дух. Молча смотрят на котловину под откосом: внизу шоссе и река, кусты и овраги. Надо идти вниз, можно бы еще немного и здесь повертеться, но им все до чертиков надоело. Вдруг над ними открылось окно, и мусульманка средних лет, высунув непокрытое чадрой лицо, сказала:
— Не ходите вниз!.. Таир с отрядом там — прошли недавно.
У Шако подогнулись колени и задрожали руки. Пытаясь скрыть это, он сказал:
— Таир не дурак, он пропустит нас.
— Пропустил бы, если бы не итальянцы. Лучше идите задами…
— Какими задами? — спросил Ладо.
— Вот вдоль стены, здесь тропа есть. До дубравы, а там уже легко.
— Спасибо тебе, сестра, — сказал Шако.
— Закрой окно, — сказал Ладо. — Еще увидят, всякое может быть.
Тропа вдоль стены, незаметной под снегом, вывела их из простреливаемой зоны. Сверху продолжали вести огонь по двору, по дому, саду и лугу. Сзывают друг друга, подходят новые силы, все кипит и клокочет. Подгоняют себя, кажется, вот-вот двинутся, но никто с места не трогается. Трещит дранка на доме, изрешетили крышу и дверь, а все мало — такой удобный случай отомстить мусульманину, который посмел построить каменный дом. Ему месть, а другим урок: пусть знают, что их ждет, если они останутся без защиты! Пусть переселяются в Турцию, или в Сирию, куда хотят, а эти долины и горные отроги испокон веку сербская земля. А за землю у сербов, да и не только у сербов, брат брату горло перережет, а сын отцу проломит мотыгой голову; не так уж трудно истребить турецкое семя, если нельзя завладеть землей по-иному.
— Ура-а! Бей! Ломай! Не давай дыхнуть!
Ладо и Шако остановились в дубраве. Осмотрелись по сторонам — чудо какое-то: пули не сбивают ветки над головами, никто их не преследует, умолк и горластый глашатай с наблюдательного пункта. Вокруг почти тихо, слышно только их тяжелое дыхание. Бешено колотятся сердца, подгибаются колени. Болит грудь и внутри и снаружи. Больше всего хочется лечь и тут же в кустах уснуть. Ладонями они утирают пот, чтобы не стекал в глаза, все тело покрыто липким потом, ноги утопают в слякоти талого снега.
— Спасибо тебе, сестра, — вдруг брякнул Ладо.
Шако резанул его взглядом и зарычал:
— Насмехаешься надо мной?
— И над собой, весь день только и делаем, что бежим и благодарим.
— Скажи лучше, где твоя шапка.
Ладо схватился за голову и спросил:
— Ты взял?
— Нет, пулеметная очередь. Я видел, как сорвало ее с головы, до земли и клочка не долетело.
— Что ж, спасибо и ей, что не взяла чуть пониже! Будет голова — будет и шапка.
— И еще на выбор, только бы с этим разделаться.
На Дервовом откосе, перед белым каменным домом вдруг кишмя-закишело: высыпали ватаги преследователей, бранятся, кричат, суетятся. Кто-то захотел попугать домочадцев и выстрелил в окна — зазвенели стекла; другой зажег сено и ограду — поднялась суматоха, беготня. Потом вспомнили про итальянцев и приказ, затоптали и загасили огонь снегом. Нестройными толпами повалили вниз, мимо сада, через луг. Наткнулись на след, который оставил Таир Дусич со своим отрядом, нагнулись над ним, словно вынюхивая, и, уже не оглядываясь, заторопились, перегоняя друг друга, в низину к шоссе и реке; и там, где недавно все кипело и бурлило, стало безлюдно и тихо. Кругом ни души, как в пустыне, никто не отстал, всюду глушь и безлюдье. Кольцо замкнулось и покатилось в глубину, в безвозвратность, лишь звучало еще, подобно загробным голосам, эхо.
Шако посмотрел на Ладо и попытался улыбнуться. Но почувствовал, что лицо свело на полпути в судороге. По лицу Ладо тоже скользнуло что-то мало похожее на улыбку, которая тотчас была подавлена. Наступила минута, о которой они так долго мечтали, но мечта эта осуществилась слишком поздно; да, они вне кольца, живые и свободные, но жизнь их — мрачная пустыня, а свобода в пустыне бессмысленна. Радость умерла прежде, чем родилась.
— Может, так же будет, когда кончится война? — спросил Шако.
— Будет еще хуже. Куда теперь?
— Поман-вода недалеко, под ней сразу и село.
— Значит, возвращаемся туда, где мы были утром?
— Ближе перехватить еды нигде не удастся.
— Может, и лучше так — замкнем этот злосчастный круг, чтоб ему больше не отомкнуться.
Размокший на солнце снег на теневой стороне смерзался и превращался в зернистый. Зерна прилипали к мокрой обуви, к лохмотьям, обрывкам шнурков и позванивали, как стеклярусные бусы. Ладо шел впереди, шел медленно, часто оглядываясь по сторонам. Он не боялся, просто все время казалось, что где-то позади судьба затаила какой-то коварный подвох, решив, что смеяться последней должна она. Ничего не видно, ничего не известно, но именно это и страшно…
На долину под ними уже спустилась тень, и она напоминает морской залив с черной водой, которая разливается все шире. Над водой свисают и колышутся гигантские тени откосов — распущенные паруса горных вершин. Лишь на гребнях и соединяющих их седловинах осталась серебристо-алая солнечная пена; скалы, залитые ею, кажутся крепостными башнями, из которых страшные чудовища высовывают свои кудлатые головы и длинные лапы. Они машут черными платками и пронзительными голосами кричат:
«Идите, плывите прочь, жалкие бренные людишки, гонимые и гонители, убирайтесь со своим дурацким грохотом и постыдным скулежом. Ваш век быстротечен, и вы делаете все, чтобы его укоротить, а мы остаемся здесь встречать и провожать другие диковины, прощайте, с богом!..»
«Глупый бред какой-то», — сказал про себя Ладо и принялся искать по карманам табак. Отыскав влажный пакетик, он разворошил его и вытащил из середины щепотку посуше. Скручивая цигарку, он вдруг поднял голову и взглянул на седловину горы с небольшой полянкой над Дервовым откосом и белым каменным домом. Ладо вздрогнул, и глаза его загорелись огнем: три человека рядышком, а четвертый чуть в стороне, стояли в закатных лучах солнца и смотрели на темную долину. За плечами поблескивали винтовки. «Это и есть наблюдательный пункт, — подумал Ладо, — вот откуда они кричали; а тот посредине, с шалью, наверное, и распоряжался…»
