Обязан побеждать - Владимир Георгиевич Нестеренко
Константин, чутко прислушиваяс, быстро покрыл плечо до засады, свернул в густой березняк, где стояли на привязи лошади, присоединил свою к остальным, обошёл секреты, которые к этому времени уже находились на своих местах. Он придирчиво пытался при помощи бинокля определить местонахождение своих бойцов и, если бы не знал заранее ориентиры, не обнаружил бы. Маскировка в кустарнике была отличная. Пошёл устраиваться в своей засаде, где с нетерпением его поджидала Таня.
– Как ты тут? – улыбаясь, спросил, укладывая под берёзу гранаты и маскируя ветками пулемёт.
– Нормально. Обзор прекрасный. Проводил колхозников?
– Проводил. Дружный наш народ, сердечный. Друг другу помогают.
Замолчали, вслушиваясь в лесные звуки. Они в эту пору скупые, в основном от ветра. Серебро паутин играло в лучах солнца, заглядывающего меж деревьев, да прибывала цветная постель с берёз, ольхи, осин, тополя и листопадных кустарников, особенно на той стороне балки. Тане не верилось, что в этой красоте и покое вот-вот ураганом пронесётся смерть. Она до боли в глазах всматривалась в ленту дороги, ожидая появления ненавистных карателей.
Прилетевший ожидаемый гул моторов не снял напряжения диверсантов, а усилил его: силы идут намного превосходящие. Константин взглянул на часы. Около десяти утра. И приник к окулярам бинокля. Первыми на макушке невысокого взлобка показались три мотоцикла. За ними с небольшим интервалом гудел легкий, с открытым кузовом, броневик, ощетинившись крупнокалиберным пулемётом. За бронированным кожухом стоял офицер, прощупывая открывшийся косогор и ленту дороги с помощью бинокля. Дорога там поворачивала на северо-запад, и его окуляры блеснули на солнце. Ничего опасного офицер не высмотрел, и колонна, не сбавляя обороты, устремилась в низину. За броневиком пылили два крытых трехтонных грузовика с солдатами. Враг быстро приближался. Бой должен произойти на отрезке не более чем в пятьдесят метров. Секреты ждали сигнал к атаке – подрыв броневика.
Командир находился в центре засады между старой берёзой и молодой ольхой. Рядом у высокого соснового пня, затянутого лишайником и мхом, устроилась Татьяна. У неё в руках рычаг адской машинки, рядом автомат, она, замерев, вела взглядом бронемашину, пропуская мотоциклы. Вот задние колеса наехали на обозначенную точку. Последовал резкий, надтреснутый взрыв. Командир не поскупился, заложили тол с гранатами с таким расчетом, чтобы взрыв перевернул броневик. Что и последовало. В уши ударила взрывная волна, сорвала с головы маскировочные ветки, изукрашенные осенью. И тут же заговорили пулемёты засад, полетели гранаты.
Внезапная и мощная огневая атака ошеломила врага. Командир для верности метнул в броневик гранату и, не дожидаясь взрыва, схватил свой верный «дегтярь» и ударил бронебойно-зажигательными по бензобаку первой машины, оказавшейся от него немного выше наискосок в нескольких метрах. Он отчетливо видел этот бензобак, прошитый пулями, и в ту же секунду перенёс огонь на бензобак второй машины и слышал, как ухнул бензин, обдавая жаром и его, а тенты грузовиков вспороли пулемёты Степана и Крушины. Ниже сначала ахнули две гранаты, затем загавкали немецкие пулемёты в руках Ботагова и Никиты – добивают уцелевших от гранат мотоциклистов. На секунду взглянул туда, увидел опрокинутые коляски. От таких стрелков не уйдешь, не спасёшься, причём огонь почти в упор. Через паузу услышал, как пули нижнего секрета впились в грузовики. Пулемёты рвали с обеих сторон тенты машин, охваченных пламенем от взрывов бензобаков. Чадный дым захлестнул грузовики, заклубился над дорогой грязными султанами. И все же командир почувствовал неладное. Таня била из своего автомата по броневику, лежащему на правом боку и днищем в их сторону.
– Костя, там остались живые! – крикнула она.
Белухин молниеносно отреагировал: схватив трофейную с длинной ручкой гранату, он бросил её через машину. Она, ударившись о землю, несколько секунд лежала куклой, затем взорвалась, окутав броневик пылью и землей.
Пулемёты продолжали работать с обоих сторон около минуты.
– А-а, не нравится! Это вам не безоружную женщину истязать, не безоружных стариков стрелять! – раздался над боем мощный неистовый бас Никиты Ивановича, вставшего во весь рост, всаживая пулю за пулей в грузовик. Он кричал что есть мочи, и голос его долетел до лейтенанта, и того удивило, что он и его бойцы дрались молча, с великим настырством и остервенением, а этот, можно сказать, в истерике изливал свою накопившуюся ненависть к врагам не только меткими пулями, но и голосом, всем своим существом. Такого не покорить! И хотя пулемёты соседей смолкли, он продолжал бить уже в мертвецов, не в силах остудить свой праведный гнев. И осекся, когда кончились патроны. Он повернулся к сержанту и виновато, извиняющимся тоном сказал:
– Прости, сержант, не сдержался.
Ботагов подошёл, похлопал по плечу Никиту Ивановича:
– Всё правильно, отец, патроны только надо беречь и себя. Пошли, осмотрим врагов: нет ли живых, соберём трофеи. Сухой паёк реквизируем. Что-то я чертовски проголодался. – На его разукрашенном йодом лице озорно горели молодые серые глаза.
– Отбой атаки, осмотреть место боя! – раздался зычный голос командира.
Бойцы вышли на дорогу с оружием навскидку. На месте осталась только Таня. Закрыв ладонями лицо, она некоторое время сидела зажмурившись, ещё раз переживая перипетии боя, вздрагивая от одиночных пистолетных выстрелов.
– Командир, – услышала она голос сержанта Ботагова, – водитель броневика жив, видимо, только контужен.
– Как офицер?
– Убит наповал.
– Вытаскивай водилу из броневика, допросим. Товарищ Таня, иди сюда, окажи помощь.
Татьяна энергично поднялась, подхватила свою сумку, автомат и заторопилась на зов. Водитель, извлеченный из броневика, лежал на обочине дороги и судорожно хватал ртом воздух, из правого уха тянулась струйка крови, в светлых глазах с рыжими ресницами Таня не увидела страха. Напротив, между вздохами она уловила ледяной холод с затаенной злобой. Может потому, что он молод, получил хорошую муштру оголтелых нацистов и не знал
