Юрий Стрехнин - Наступление продолжается
— Как же ты очутился в конуре, из которой мы тебя вытащили? — спросил шеф.
— Я прятался. Это дом моего отца.
— Дом твоего отца? — Шеф окинул взглядом комнату. — Ну, извини, не знали… Едем мимо, видим — вывеска: «Кооператив». Вот и решили пощупать. Пусть потом мужики русских ругают! — Шеф с хохотком похлопал себя по погону. — Удивляешься, как я советским майором стал? От Бухареста в таком виде еду. Вместе со своими адъютантами. А ты как сюда добрался?
— Пешком.
— А мы почти всю дорогу на попятных русских машинах. Какой шофер откажется подвезти майора?
— Откуда же у вас это? — Марчел показал на погоны шефа.
— Есть заботливые люди… Выпьем, Петреску, за них!
Шеф шевельнул поднятым пальцем, и тотчас же один из его спутников наполнил стаканы из стоявшего на столе оплетенного соломой жбана.
Чокнулись.
Марчел понемногу отделывался от испуга. Видимо, у шефа дела идут хорошо, если он такой веселый.
— А русских в селе нет? — вдруг спросил шеф. — Мы днем каких-то трех советских обогнали.
— Не те ли это самые, которые мне повстречались? Но они, наверное, проехали дальше. Я слышал — они торопились выбраться на шоссе.
— Ну, ладно. Петреску. Нам здесь задерживаться долго не приходится. Переночуем — и в путь. Поедешь с нами?
— Куда? — с опаской спросил Марчел: не заставит ли шеф делать что-нибудь опасное?
— В Трансильванию, в Брашов. Хорошую должность дам.
Марчел изумленно воззрился на шефа.
— Что ты на меня так смотришь? Поедем! Примарем сделаю или начальником полиции!
Снисходительно улыбаясь, пояснил:
— Этот наряд нам только по дороге нужен. — Подмигнув своим спутникам, вдруг расхохотался: — Горшки-то, а?..
— Какие горшки? — полюбопытствовал Марчел.
— Да как сюда ехали. Попадается навстречу навозник один с бабой, на каруце. Кланяется: «Здравствуйте, товарищи!» А мы остановились — и к нему: «Куда едешь, что везешь?» — «На рынок — масло». — «Ах, на рынок? А разрешение коменданта есть?» — «Нет. У нас и коменданта нет». — «Нет, так будет!» Забрали горшки, дали ему на прощание по шее — и дальше. А горшок за горшком — об землю… Да и здесь уже кое-что сделали в пользу русских. Вот это, например. — Шеф вытащил из кармана несколько желтых листков и один из них бросил через стол Марчелу. Тот пробежал листок:
— Хитро придумано!
Дряблые щеки шефа шевельнулись в улыбке:
— Будут твои односельчане помнить русского майора! Но это так, попутно, только для начала… Мы для того и задержались — посмотреть, как мужички это скушают. А поедешь с нами в Трансильванию — там продолжение увидишь!
— Да я бы с удовольствием, господин начальник, только вот… — соврал Марчел, — нога у меня болит. С палкой я…
— Палка знакомая! — усмехнулся шеф, вновь наполняя стаканы. — И не хромому тебе нужна… Жаль, что сейчас ехать не можешь. Мне свои люди требуются. Что ж, приезжай потом, как выздоровеешь. Ищи меня в Брашове, в префектуре. Маскарад этот я переменю. Обязательно приезжай, Петреску. Не прятаться же тебе все время? В Бухаресте красные теперь осмелели. Новые власти хотя и не очень старательно, а все же ищут таких, как мы с тобой… Могут и в родных местах нащупать. А в Брашове тебя никто знать не будет. Со мной не пропадешь.
Шеф был определенно в хорошем настроении.
Заметив взгляд Марчела, устремленный на отцовскую шкатулку, он, порывшись в карманах, извлек оттуда зажатые в горсть бумажные деньги, бросил их на стол. Туда же швырнул вытащенные из кармана часы па цепочке и несколько золотых монет.
— Верни отцу, пусть не очень-то сердится на нас, — проговорил шеф, улыбаясь: в кармане у него осталась еще изрядная доля содержимого шкатулки. — Только не говори ему, кто мы.
Марчел быстро подобрал все, выложенное шефом, моментально сообразив: «Не стоит отцу возвращать. Все равно — пусть думает, что русские и это забрали». А шеф, следивший за ним, нахмурился, подумав: «Дьявол меня забери, расчувствовался! Теперь назад отбирать неловко».
— Вот что, — сказал шеф. — Отец твой в погребе заперт. Пока не уедем — не выпускай. Потом скажешь ему: в доме были советские. Пусть жалуется всем побольше, что они его ограбили. Из лавочки вести всего быстрее расходятся.
— А насчет этого, — шеф кивнул на желтый листок, лежавший на столе, — скажешь отцу, что сам видел по дороге, как русские заставляют такие приказы строго выполнять. Пусть об этом рассказывает всем, кто в лавку приходит.
Марчел слушал шефа без особого восторга, и тот заметил это:
— Что нос повесил, Петреску? Не унывай! Мы еще дождемся лучшего времени. Но смотри, — шеф сдвинул брови, глаза его блеснули металлом. — Избави тебя бог проболтаться хоть отцу родному, кто мы!
— Будьте покойны.
— Ну, ну… Я рад, Петреску, что ты нашелся. Кое-что для нас и здесь сделаешь.
Марчел с готовностью наклонил голову. Решившись, спросил:
— Позвольте, господин начальник, попросить ваших людей помочь мне, пока есть время, управиться с товаром?
— С каким товаром?
— Овчины. Кооперативные закупки… — Марчел открыл шефу замысел отца.
— Ох, эти мне коммерсанты! — расхохотался тот. — Из всего выгоду извлекут! Ну, хорошо. Ребята тебе помогут.
Вместе с двумя молчаливыми верзилами в русских гимнастерках Марчел вышел. Через несколько минут вернулся. Помогавшие ему остались во дворе.
— Все в порядке, господин начальник!
— Благодари меня! — осклабился шеф.
* * *— А ну, пошли! — решительно сказал Гурьев Федькову и Опанасенко. Все трое направились через площадь к лавочке. За ними от примарии потянулись селяне.
— Будьте начеку, — на ходу предупредил Гурьев своих спутников.
Отворявший калитку солдат испытующе посмотрел на нежданных гостей и, чувствовалось, нехотя пропустил их. Бросив торопливое: «Один момент!», быстро скрылся в доме.
— Ждите здесь! — приказал Гурьев Федькову и Опанасенко. Следом за солдатом поднялся на крыльцо и в дверях лицом к лицу столкнулся с майором.
— Что стряслось, старшой? — спросил тот, бросив взгляд на солдат Гурьева, остановившихся у калитки. Из дверей дома выглянули два солдата с автоматами. Майор обернулся к ним, словно безмолвно приказывая что-то, и они встали возле него.
Вытащив из кармана желтую бумажку, Гурьев показал ее майору.
— Ну и что? — с пренебрежением скривил губы тот.
— А вы знаете, что это за приказ? — спросил Гурьев. — Всё село переполошилось. Говорят, вы его привезли.
Он пристально следил за лицом майора, но оно оставалось внешне спокойным, чуть насмешливым. Лениво-снисходительно майор ответил:
— Приказ этот мне в комендатуре дали, попросили по пути сюда подкинуть. А что в нем — не знаю. Путают чего-то…
Майор казался невозмутимым:
— Плюнь, старшой, на все эти дела, иди ложись спать. А утром, старшой, заезжай пораньше…
«Не может наш человек к такому делу безразличным остаться. Что он меня — «старшой» да «старшой»… Нашел словечко, старается на своего походить… Но как задержать? С наскока не возьмешь, — пронеслось в голове. — У них два автомата, у нас — один карабин. Надо выйти и сообразить побыстрее, как быть».
И он сказал:
— Ясно, товарищ майор. Спокойной ночи.
— Спокойной! — бросил тот.
— Майор — фальшивый! — сразу сказал Гурьев Федькову и Опанасенко, как только они вышли на площадь. — Федьков с карабином — к воротам! Опанасенко…
Но в эту секунду ворота кооператива распахнулись и из них на площадь вырвалась пароконная повозка.
— Стой! — крикнул Гурьев, выхватывая пистолет, но повозка уже прогромыхала мимо и скрылась за углом.
«Упустил!» — ругнул себя Гурьев.
— Трофим Сидорович! — рванулся Федьков. — На коней! В догон!
— Ихни кони швыдче. Не догнать все одно, — сказал Опанасенко.
Подбежал Матей:
— На гора! На страда! — он возбужденно махал руками, показывая куда-то в темноту.
— Ведите! — крикнул ему Гурьев, поняв Матея с полуслова.
Тот ринулся в проулок, Гурьев и солдаты — следом.
На бегу Матей успел объяснить: те, на повозке, убегают в горы, больше некуда. Сейчас, по мостику на окраине, переедут ручей. А дальше их путь пойдет петлями, вдоль ручья. А ручей — вот он, на задворках. Совсем близко. Пожалуй, можно успеть перехватить.
Пробежали проулок. Перемахнули через каменную ограду. Спотыкаясь не то о тыквы, не то о камни, путаясь в ботве, промчались по огороду. В темноте впереди шумел ручей. Матей, что-то крича, вбежал в него. Гурьев не отставал. Холодная вода сразу хлынула в сапоги. Поскользнулся на каменистом дне. Падая, схватился за карман гимнастерки: не промочить бы партбилет и карточку Лены. Но устоял, не упал. Минутой позже они уже карабкались вверх, цепляясь за ветви, натыкаясь на колкие кусты.
