Альберт Зарипов - Дембельский аккорд 1
— А как ещё по другому? — кипятился я. — Стоит строй группы и я перед ним! Вдруг этот Полун вздумал выпендриться перед всеми остальными, то есть плюнуть прямо на мой ботинок! При всех! Понимаете?! Да я вот эти свои звёздочки уважаю больше, чем самого себя! И плевать на них никому не позволю…
Для большей убедительности мои пальцы несколько раз постучали по старлейским звёздам. Демонстрируя своё истинное отношение к ним… Но после этого откровенного моего признания замполит резко переменился в привычно суровом лице и сразу же ослабил свой натиск.
— Запомни, Зарипов! — быстро проговорил он. — Надо больше всего именно себя уважать, а потом уже погоны… И тогда ты даже пальцем никого не тронешь… Сам себе не позволишь! Понял меня?!
Он быстро исчез после этих слов, а я ещё несколько минут стоял на том же месте и размышлял над нашим разговором, вернее обдумывал всё сказанное мне замполитом батальона. Однако же… Так и не пришёл к окончательному выводу, то есть к полному осмыслению…
«Вот умеют же они языком работать! Без ста грамм после них не разберёшь… Хотя…»
Хотя мои сегодняшние злоключения начались с того момента, когда майор Чернов притащил ко мне в караулку пьянющего военного водителя. Ведь этот Грицюк первым высказался по поводу моей национальности. Всё это услышали и хорошенечко запомнили мои дембеля, которые особо обратили своё внимание на моё бездействие в отношении данного РМОшника.
«Так что Королёв лишь повторил всё то, что тогда высказал мне пьяный водитель и что потом наверняка очень горячо обсуждали мои подчинённые. Вот так и никак иначе!»
Затем я проигнорировал многочисленные залёты водителя БТРа из второй роты. Тогда же произошла моя словесная стычка с полковником из притормозившего УАЗика, то есть с начальником Моздокской оперативной зоны, с которым я затем так старательно не хотел столкнуться. Но самым венцом моей персональной оплошности был тот ВеВешный старлей, с которым я повстречался у Моздокского переговорного пункта.
«Потом на следующий день водила второй роты вообще совершил преступление и всё это тоже сошло ему с рук! Мои солдаты всё это запомнили, хорошенечко обмозговали и решили повторить. А вдруг у них тоже получится внаглую наехать на меня… А вдруг и им это сойдёт с рук?!.. Да только вот, хрен вам всем!.. Обломаетесь!.. Так! А где же этот стукачок-телеграфист?»
Но прапорщика Меркулова не было нигде: ни в офицерской столовой, ни в нашей роте, ни в других соседних подразделениях. Однако через час я с передней линейки наших палаток заприметил начальника штаба батальона Майора Грибок, который шёл по асфальтовой дороге к солдатской столовой. Шагал он размеренно и слушал при этом то, что ему втолковывал идущий рядом прапорщик Меркулов. Ну, само собой разумеется… Что… Кроме моей скромной персоны им естественно больше не было о чём поговорить…
Я стоял на своём месте и продолжал руководить дневальными, наводившими порядок на передней линейке наших палаток. Но и не терял из виду идущих по дороге начальника штаба и пока ещё моего заместителя… Сейчас мне следовало проявить спокойствие, уверенность и выдержку… Чтобы более чем наглядно показать свою твёрдость в данном вопросе… И своеобразный поединок всё-таки состоялся… Проходя мимо, Грибок бросил на меня долгий взгляд, который я спокойно выдержал. Бояться мне ничего не следовало, так как правда была на моей стороне…
Майор Грибок первым отвёл свой взгляд и пропутешествовал дальше… Настырный прапор продолжал ему что-то талдычить… Естественно, что не о любовной лирике поэта Роберта Рождественского… А о беспощадной жестокости Альберта Маратовича…
«Да-а… — думал я. — Раз он уже успел пожаловаться на меня замполиту батальона Чернову и сейчас в-открытую ябедничал начальнику штаба… То этот Меркулов наверняка предпримет и другие «шаги»! Если уже не предпринял! Ведь у него в запасе остались комбат Сухов и его заместитель Каменнюка. Второй хоть и не так мне опасен, ведь Каменнюка является замом по боевой подготовке, но зато у него память хорошая! А вот с Суховым — это уж как повезёт! Тут как говорится пятьдесят на пятьдесят!.. Ну, Меркулов!.. Ну, прапорюга чёртов! Снюхался с дембелями, нарвался на отпор и теперь бегает за командованием батальона… Кляузничает, стервец!»
Тщательно и дотошно взвесив все «За» и все «Против» я пришёл к единственно правильному выводу: Мне следовало принимать меры по изгнанию этого недостойного элемента из рядов Российской Армии. Поэтому при первом же появлении Меркулова в роте, предупреждённый мной дневальный сразу же направил его в канцелярию.
— Прапорщик Меркулов, где вы были в служебное время? — официальным тоном спросил я. — До обеда и после него?
— Я ходил в санчасть снимать побои, которые вы мне причинили. — нагло произнёс прапор. — Или вы уже забыли?
Меня это хамоватое заявление совершенно не впечатлило, хоть оно и содержало в себе потенциальную угрозу дальнейшего разбирательства. Я был абсолютно чист со всех сторон и поэтому меня ничего не пугало. А раз это действительно так, то поэтому я спокойно продолжил задавать ему свои дальнейшие вопросы.
— Ну, и что? Сняли? Где ваша медицинская книжка с записью врача?
Как и следовало того ожидать, никаких записей у этого прапора на руках не было, ведь в санчасти никого не было и Меркулов прождал там целый день.
«Ну, конечно! — подумалось мне. А к замполиту бегал кто-то другой! И с начштаба батальона гулял тоже не он!»
Пока он рассказывал мне свои прапорские сказки, я напряжённо думал. Такого ушлого проходимца следовало давить строго по закону. То есть с непременной бумажной волокитой…
— Понятно! — вздохнул я. — Вот вам бумага. Садитесь и пишите Объяснительную записку! Поподробнее… Почему вы пошли в санчасть в служебное время… Тогда как прапорщики должны посещать медпункт в строго отведённое им время… Во сколько вы туда пришли… Что вы там делали… Кто из врачей вас принял… Какое лечение назначено… Кто вас видел в санчасти… Во сколько вы оттуда ушли.
Меркулов попытался было отбрыкнуться от Объяснительной… Но я настоял… Пригрозив ему вызовом командира роты. И прапор с недовольным выражением всё же уселся за стол… И начал строчить на листе Объяснительную Записку…
— В правом верхнем углу… — подсказывал ему я. — Пишете… Командиру первой группы первой роты старшему лейтенанту такому-то…
— Знаю! — огрызнулся Меркулов.
Кто бы сомневался в его способностях!.. Но вот его тональность требовала принятия дополнительных мер воздействия…
— Повежливее! Товарищ прапорщик! — порекомендовал ему я. — После этой Объяснительной напишете ещё одну… По поводу вашего хамского поведения… Когда командир группы диктовал вам то, кому адресована ваша Объяснительная записка и от кого именно…
Мои «рекомендации» были учтены и больше Меркулов не издал ни единого возгласа… Слышался лишь характерно пренеприятнейший звук, когда шариковой авторучкой пишут на одном листе… Лежащем вдобавок на очень твёрдой столешнице…
Получив от прапора исписанные листы, я убрал две Объяснительные Записки в свою папку.
— Меркулов! За каждое ваше нарушение воинской дисциплины и военной субординации вы будете писать вот такие объяснительные… А потом я вас постараюсь уволить из армии… Ясно?
Прапорщик Меркулов ответил утвердительно «Так точно!» и после моего разрешения покинул ротную канцелярию. Гонора в нём заметно поубавилось. Это в лишний раз показывало то, что я теперь нашёл правильный способ борьбы с оборзевшим заместителем. Пачкать об него свои руки я больше не собирался, так как этого стукачка можно было вышвырнуть из армии спокойным канцелярским путём… Чем больше будет объяснительных, тем легче это будет сделать…
«А что делать? Нам здесь такие не нужны… Это факт…»
Вечером появился командир роты. Весёлый и злой…
— Ну, ты и писатель! Хоть бы предупредил меня… — сразу же с порога заявил он мне укоризненно.
— Что там ещё? — спросил я, оторвавшись от телевизора. — Ну, чего?
Вместо ответа Пуданов достал из кармана сложенный листок бумаги, развернул его и стал громко цитировать мою Объяснительную:
— …«чтобы не очернять высокое звание российского офицера нецензурными выражениями и матом, я в качестве отрицательного ответа показал прапорщику Меркулову общеизвестный международный жест отказа, то есть согнутую в локте руку»!
— Ну, и что? — насторожился я.
Если моё дело действительно очень плохо, то почему тогда Пуданов такой весёлый?!.. Непонятно…
— А то! — рассмеялся Иваныч. — Меня Сухов чуть не сожрал сначала. Что это за жест такой «международный»? Я же ему почитать дал. Вот он и докопался до меня… а я же твою писанину не смотрел… Вот и пришлось ему показывать…
