Олег Селянкин - Они стояли насмерть

Наблюдая за мостом, он нарочно вертелся около командира: надеялся, что на разведку пойдет его группа. А Норкин в это время думал о том, кому идти к мосту. Если послать разведку, то сможет ли она точно передать отдельные детали?.. Если нет, то заряды могут пройти мимо… Невозможно! В первый раз должна быть обязательно удача!

— Никишин! Останешься за меня. Готовьте плавающие фугасы.

— А вы?

— К мосту.

Норкин снял автомат, сапоги и, взяв в зубы нож, вошел в воду. Матросы, не спуская глаз, следили за его сутуловатой спиной. Вот он прощупал ногой дно. Пошел вперед. Вода уже стала по пояс. Споткнулся, волны закрыли его, он поплыл и скоро скрылся из виду.

— Чего стали? — прикрикнул Никишин. — Готовь фугасы!

Александр лег у самой воды и, напряженно вглядываясь в волны, прислушивался, не донесет ли ветер призыв о помощи. Волны с белыми гребнями то и дело набегали ему на плечи, но он не замечал струек воды, попадающих за ворот бушлата.

Каждый матрос точно знал свои обязанности, и работа спорилась без суеты, без слов.

Только Пестиков чувствовал себя плохо. Он лежал рядом с Крамаревым в охранении. В отряд он напросился сам. Командир, знавший его го службе в тылу, дал положительную характеристику, и Пестиков попал в отряд. Эта был первый его выход на фронт. Он думал, что, встретившись с врагом, не струсит, не задрожит, не попятится. Но здесь всё было не так, как представлялось ему, не так, как пишут в книгах. Врага не видно, и оттого он кажется страшнее. В шуме косого ливня, в яростных вздохах ветра и рокоте волн Пестикову чудятся шаги подкрадывающегося врага. Кажется, что отовсюду смотрят на него злобные глаза, что вот-вот грянет выстрел и первая пуля попадет именно в него, Пестикова.

— Страшно, — прошептал он, наклоняясь к Крамареву.

— Заткнись!

Крамарев не видел ничего особенно страшного кругом, его интересовал лишь противник, и он не хотел отвлекаться на пустые разговоры. Но Пестиков его ответ истолковал иначе. Ему стало жаль самого себя, и он затрясся мелкой дрожью.

— Что дрожишь, как цуцик? — сердито прошептал Крамарев.

— Холодно…

— Командиру, думаешь, тепло? Ему еще хуже, а он дело делает.

Пестиков представил себе командира, одиноко плывущего среди волн. «А вдруг он утонул?» — мелькнула мысль, и Пестиков всхлипнул. Вся операция ему казалась проигранной, а товарищи и сам он — погибшими. Плечи непроизвольно задёргались.

— Ты чего? — набросился на него Крамарев. — Смотри, рот быстро заткну!

Никишин услышал поднятый ими шум и в несколько прыжков оказался рядом.

— Что случилось?

— Трусит. Терпеть не могу слёз, старшина. Я лучше поплыву встречать командира.

Крамарев разделся и бросился в воду, а Никишин на-: клонился над Пестиковым.

— Ты чего испугался? Ночь сегодня словно по нашему заказу. А за командира не бойся: он ушёл не в первый раз. Это тебе с непривычки страшно, а пройдет денька два, и сам над собой смеяться будешь. — Голос Никишина звучал ласково, успокаивающе. — На Крамарева особенно не обижайся. Его отец был председателем колхоза на Украине, ну и… фашисты его семью живьем сожгли… Вот немного и огрубел человек… Порой резковато говорит. Ты, главное, не думай о враге, найди дело… Краснофлотец Пестиков! Идите и сдвиньте фугасы в воду.

Пестиков никак не ожидал такого заключения и растерянно посмотрел на старшину. Шутит или нет?

— Кому говорю? Больше повторять не буду. Идите!

Пестиков вздохнул я нехотя полез в воду. Он знал, что слова старшины не расходятся с делом и следующего приказания ждать нечего.

«Дернула меня нечистая сила напроситься в отряд! Воевал бы, как все люди на фронте, так нет! В тыл забрался!»— рассердился на себя Пестиков, А рассердившись, забыл о страхе.

Едва он окончил работу, как с берега раздался повелительный шепот Никишина: — Не туда поставил! Сюда сдвинь!

И снова работа…

А Норкин тем временем плыл и плыл. С каждым взмахом рук мост становился все ближе. Временами доносился шум идущих по нему машин, и Норкин на слух определял, что движется по мосту… Грузовик… Легковая… Опять грузовик… Грузовик… Тягач…

Около устоев моста волны бились с особой силой, налетая друг на друга и на сваи. Случай помог Норкину: течение нанесло его точно на сваи, и, хлебнув несколько раз воды, он ухватился за скобу, соединяющую скользкие бревна. Вглядываясь в ночную темь, он определял, где свал воды и куда надо пускать фугасы.

Настил моста то и дело прогибался под тяжестью машин. Норкин внимательно осматривал сваи. Нельзя сказать, чтобы они были очень крепкие. Сразу видно, что на строительство пошел лес, долго лежавший на берегу: вдоль свай идут большие трещины. Один фугас перешибет сваи, но как попасть в них?

А что, если связать веревкой пару фугасов, да так и пустить? Ведь площадь захвата будет больше?.. Да, так и надо сделать.

Решение принято, и, отдохнув немного, Норкин оттолкнулся от бревен Обратно плыть было значительно труднее: мешало течение, волны ударяли в лицо, вода попадала в рот, а намокшая одежда тянула ко дну.

Казалось Норкину, что он давно-давно в воде. А сколько еще плыть, неизвестно. Так, чего доброго, и место пуска проплывешь: на воде знаков нет, а Дон большой… Может, выйти на берег здесь? Еще этого недоставало! Провалить всю операцию! Впереди что-то мелькнуло… Огонек как будто… Откуда ему быть? Наши не зажгут…

И снова вперед, вперед… К рукам словно гири привязаны. Они становятся тяжелее с каждым взмахом. Теперь уже не хватает силы поднять руки над водой. Движения стали вялыми, расслабленными. Норкин попробовал думать о доме. На секунду появились перед глазами зеленые горы и снова темно… Нет сил плыть, не хочется думать… А ведь как глупо умирать вот так, посреди реки…

И вдруг что-то затемнело впереди. Почудилось, что кто-то плывет.

Чтобы сберечь силы, Норкин еле шевелил ногами. Он совсем прижался к воде… Плывущий близко. Норкин сжал правой рукой нож и приготовился к броску, но знакомый голос произнес:

— Я… Крамарев.

— Далеко?

— Метров сто…

Сто метров! Да разве это расстояние для моряка?! Но Михаилу они показались бесконечными. Правда, с появлением Крамарева сил словно прибавилось, но их хватило ненадолго. Норкин видел, что Крамарев умышленно плывет рядом, что он порой даже не гребет руками, поджидая его, но сам плыть быстрее не мог.

И когда казалось, что еще взмах, другой и наступит конец, рука коснулась дна. Норкин с трудом встал на ноги и зашатался. Крамарев поддержал его, а несколько рук вытащили на берег. Минуты две он сидел ни песке и не мог сказать ни одного слова. Затем, отдышавшись, позвал:

— Никишин.

— Есть.

— Готово?

— Так точно.

— Крамарев запомнил, где встретил? Иди вместо буйка.

— Есть.

— Начать пуск. Веером. На каждую пару — бечевку длиной метра три. Крамарев — середина.

Скоро первая пара фугасов была отбуксирована к Крамареву и пущена вниз по течению.

Норкин, сдерживая дрожь, следил за работой матросов. Он продрог в мокром белье, нужно было двигаться, но силы еще не восстанавливались, да и наблюдать необходимо. В это время к нему подошел Копылов.

— Раздевайтесь, товарищ старший лейтенант, — сказал он.

— Зачем, Копылов?

— Переоденемся. Мое бельё сухое.

Норкин не заставил себя упрашивать; в стороне и другие матросы охранения снимали одежду: они ждали товарищей, работающих в воде.

План работы на первую ночь был выполнен, и моряки ушли в облюбованную ими балку. Склоны ее поросли густым кустарником, а между его корнями в глинистом обрыве ножами и руками были вырыты глубокие узкие ямы — новые «кубрики». Правда, много неудобств, но приманкой служил немецкий дозорный: его пост в сотне метров от убежища.

— Мы с ним на пару охраняем вас, — сказал Никишин матросам. — Пока прошу его не трогать.

И фашист не только спокойно стоял на посту, но даже безнаказанно спускался в балку.

Не успели моряки дойти до своего жилища, как сзади одновременно раздались два взрыва.

— Сработали! — радостно сказал кто-то, но на него зашикали.

Усталые, промокшие, но довольные первым успехом, забрались моряки в норы, свернулись калачиком и уснули. Только два наблюдателя мокли под дождем.

Несколько дней не меркло кровавое зарево над Сталинградом. Матросы с тральщика Маратовского видели его, слышали артиллерийские раскаты, ходили хмурые, злились. Теперь им хотелось быть только в своей бригаде, воевать вместе с другими в осажденном городе, а не утюжить здесь минные поля.

— Видно, забыли про нас, — сказал кто-то из матросов. — Бахчи нам здесь, что ли, караулить?

В его словах была доля правды. По берегу реки к городу все время шло пополнение, а сама река почти бездельничала, пароходы не приближались к фронту, где их подкарауливали вражеские танки и бомбардировщики. К тралению все привыкли, оно стало таким же обязательным и привычным, как ежедневные утренние подъемы или завтрак. Однако эта работа не могла удовлетворить матросов, когда их товарищи сражались в полную силу, когда раненые, которых приходилось перевозить с одного берега на другой, говорили, что катеров в городе не хватает, что их там много, но надо еще больше.