Андраш Беркеши - Последний порог
Вебер показал Радовичу на стул, стоявший перед письменным столом.
— Садитесь. — Милан повиновался и сел, сразу же почувствовав боль в плечах, груди: это давали о себе знать заживающие раны. — Вы меня помните?
— Да, помню, — ответил Милан. — Вы заставляли меня писать автобиографию.
— Вы написали, а затем исчезли. — Вебер хохотнул: — Это было некрасиво с вашей стороны.
В комнату вошел Эккер. Милан остолбенел, сразу же поняв, каким образом здесь мог очутиться профессор Эккер. Но как только Вебер встал и хотя не совсем по-военному, но все же с подобострастием и готовностью вытянулся перед ним, многое сразу прояснилось. Восемь лет подряд Милан старался ответить на некоторые абсолютно непонятные ему, по взаимосвязанные вопросы и не мог найти к ним подходящего ключика. И вот теперь этот ключик известен — это профессор Отто Эккер. И сразу же стало понятным исчезновение Пауля Витмана, загадочное освобождение Эрики Зоммер, разгром организации «Белая роза» и провал Элизабет Майснер.
В неожиданных ситуациях Милан всегда умел сосредотачиваться. Он великолепно владел своими чувствами. Собственно говоря, он и раньше вполне бы мог предположить, что Эккер — агент гестапо. Но он не додумался до этого, да и не мог додуматься, так как это было бы чересчур. Радович знал, что после организационных преобразований, проведенных нацистами в тысяча девятьсот тридцать шестом году, гестапо прибегнуло к новым способам маскировки, размещению своих агентов под хитрыми, не вызывающими подозрения «крышами», внедряло их в торговлю и бог знает куда еще, но он никак не мог предполагать, что и Эккер всего лишь «воробей».
Профессор уже не один год мечтал об этой встрече, готовился к ней, мысленно переживая волнующие моменты, однако теперь, когда она наконец состоялась, он, как ни странно, не обнаруживал и тени волнения. Он не мог недооценивать способностей Радовича, знал, что ему не придется много объяснять этому молодому человеку, который на лету схватывал обстановку, и если уж не всю целиком, то, во всяком случае, ее суть.
Опершись руками о стол, Эккер победно улыбнулся. Точно так же, как он обычно улыбался на семинарах, он даже головой точно так же покачал из стороны в сторону.
— Ну, дорогой сынок, как вы себя чувствуете?
— Относительно хорошо, — ответил Милан. — Теперь я понимаю, чему или, вернее, кому я обязан тем, что со мной обращаются несколько иначе, чем принято в этих стенах. — Эти слова он постарался произнести как можно спокойнее и легкомысленнее, чтобы Эккер — упаси боже! — не подумал, что Милан испугался, увидев его.
— Господи, а ведь вы были моим любимым учеником! — проговорил Эккер. — Да и почему мне было не любить вас, когда вы этого заслуживали?! — Он посмотрел на часы: — Правда, должен признаться, что довольно часто вы своим поведением заставляли меня задумываться. Но я вам многое прощал. К сожалению, позже мне это припомнили.
— Я сожалею, что причинял вам неприятности, — сказал Милан, прислушиваясь к уличному шуму, доносившемуся из окна.
Обойдя стол, Эккер сел. Сняв часы, он положил их перед собой.
— Неприятности я причинял себе сам. Хотите верьте, хотите нет, а я еще тогда догадывался о том, что вы не симпатизируете национал-социализму. Правда, я не доходил до того, чтобы считать вас членом коммунистической партии и тем более агентом советской разведки.
Милан указательным пальцем дотронулся до нижней губы:
— Я тоже не предполагал, что вы являетесь агентом гестапо. О том, что вы нацист, я знал, но ведь не каждый нацист симпатизирует гестапо. Я жил в убеждении, что и вы принадлежите к их числу. Мы оба заблуждались, господин профессор. Прошу прощения, но я не знаю ни вашего звания, ни вашей должности.
— Штандартенфюрер, — скромно вымолвил Эккер.
— Что вы говорите! — Милан действительно был удивлен до крайности. — Таким званием не каждый может похвастаться.
Некоторое время оба молча смотрели друг на друга. Милан, наклонив голову, уставился в ковер, рассматривая его рисунок, думая о том, что вот он и прибыл на свою последнюю станцию. Эккер выдал себя, а это означает, что его, Милана, приговорят к смертной казни.
Профессор подвинул к себе сигаретницу, закурил, а затем знаком показал Веберу, чтобы он угостил и Милана. Молодой человек от сигареты не отказался. Он не курил с момента ареста и теперь, затянувшись несколько раз, почувствовал легкое головокружение, зато он сразу же повеселел, на лице снова появилась хитроватая улыбка, из-за которой он столько вынес во время первого ареста.
— Сожалею, что я разочаровал вас, господин штандартенфюрер.
— Разочаровали? — Эккер нахмурился. Потный лоб его влажно блестел. — Собственно говоря, ваше поведение меня нисколько не разочаровало. — Он сделал несколько затяжек. — Знаете, дорогой сынок, за прошедшие годы, особенно с начала войны, я много думал о связи, существующей между жизнью и смертью в судьбе человека, разумеется. Более того, я даже написал кое-что по этому поводу. Жизнь, как период между рождением и смертью, есть не что иное, как совокупность различных по уровню и качеству категорий. Жизнь — это постоянное движение и переход из одного состояния в другое, из уже известного к неизвестному, а поскольку каждое конкретное состояние отделено от другого множеством порогов, человеку, прежде чем он перейдет в новое состояние, необходимо переступить через какой-то порог. Но мы имеем возможность выбирать некоторые пороги. Правда, этот выбор обусловлен теми или иными последствиями, за которые нам придется нести ответственность. Однако трагедия наступает тогда, когда мы допускаем ошибку в выборе.
Милан молча слушал разглагольствования Эккера, не имея желания вступать с ним в спор по этому поводу. Он был знаком с теорией Эккера о порогах и считал ее глупой и мистической. Она хороша только для того, чтобы вносить в головы неумных людей неразбериху. Свобода воли... Когда-то давно, еще в детском возрасте, Милан верил в бога и одновременно верил в свободу воли человека, однако он уже расстался с теми иллюзиями. Какое комическое зрелище представляет собой этот стареющий человек, который здесь, в тюрьме, в такое время болтает о какой-то свободе воли, о свободе выбора у человека!
— Вы следите за ходом моих мыслей? — с интересом спросил Эккер.
— Разумеется.
— Хорошо было бы проследить все фазы состояния вашего жизненного пути, но, к сожалению, у нас нет для этого времени. Попав в заключение, вы оказались, так сказать, в новом состоянии.
— И сколько же порогов имеются у этого состояния, через которые я могу перешагнуть по доброй воле? — В голосе Милана звучала издевка.
— Только два, дорогой друг, и вы должны выбрать один из них.
— По доброй воле, разумеется?
— Так оно и есть. Вы свободно, или добровольно, выбираете один из порогов, вернее, последний порог и переступаете через него. За одним из порогов вас ждет свобода, а за другим...
— ...состояние смерти, — перебил профессора Милан.
— Совершенно верно, — кивнул Эккер. — Вы лично с юношеских лет все время плохо выбирали и потому оказались вот здесь. Возникает, естественно, вопрос: какой же из порогов вы переступите?
— Я уже выбрал, господин профессор, — ответил Милан. — И не сейчас, а еще десять лет назад. Вот тогда я и переступил свой порог, а теперь мне только необходимо нести ответственность за последствия. Решать же мне пришлось тогда, когда мне исполнилось всего восемнадцать лет. Мои друзья говорили мне, что я могу передумать. Меня никто не принуждал к тому, чтобы я пошел именно по этому пути. «Я все знаю, — ответил я им. — Я выбрал именно этот путь, хотя сознаю, что меня ждет, если меня схватят». И с тех пор я каждый день и каждый час помнил об этом.
Эккер встал и, выйдя из-за стола, остановился.
— Радович, — сказал он, — в данном случае я являюсь представителем власти, точнее говоря, властью над вами. Вы же передо мной бессильны. Вы — мой враг. Разумом мне нужно ненавидеть вас, но на протяжении многих лет я был для вас профессором и потому не могу избавиться от мысли, что человек, который сейчас находится передо мной, мой бывший ученик. Вы, возможно, обратили внимание на то, что я уже несколько дней все оттягивал встречу с вами? А спрашивается — почему? Быть может, потому, что я испугался Радовича? Нет, дорогой мой, я вас не боюсь. Я до сих пор не встречался с вами только потому, что не хотел спорить с самим собой и собственной совестью. Должен признаться, что я чувствую себя виноватым в том, что вы до этого дошли. Если я и сейчас, так сказать, в последний момент хочу вам помочь, то тому одна причина: я хочу хоть немного успокоить собственную совесть. Хочу помочь самому себе. Возможности для этого у меня пока имеются. Достаточно будет вам ответить на несколько моих вопросов, и я в обмен на это спасу вам жизнь.
