Петр Лебеденко - Красный ветер
— У фашистов совсем другие, — проговорил летнаб.
— А тебя не спрашивают, сын шакала! — бросила все та же женщина в черном. — Вы все, когда попадаете в руки честных людей, прикидываетесь своими. Не верь им, Лопес, у них даже на рожах написано, что они фашисты.
— Связать! — снова приказал старик. — И отберите у них оружие.
Им связали руки, на шею каждому накинули веревочную петлю и повели к оливковой роще. Они не сопротивлялись: что можно было сделать против полусотни разъяренных, обезумевших от ненависти людей. Какой-то бородач спросил у старика:
— Я вернусь, Лопес. Машину-то надо сжечь?
Старик с минуту подумал, наморщив лоб, и ответил:
— Вернись. Но пока не поджигай. Тут нельзя ошибиться. А если вдруг увидишь фашистов, тогда жги. И сразу же уходи.
Обогнув холм с оливковой рощей, они оказались перед узким ущельем. И здесь Прадос увидел выдолбленные пещеры, которые, по всей вероятности, служили людям и жилищем, и укрытием во время бомбежек и артиллерийских обстрелов. У одной из пещер, горел костерок, на треножке висел обвязанный проволокой чугунок, в котором булькало какое-то варево.
— Ну вот и пришли, — сказал старик. — Говорите, что вы республиканцы? А ну-ка покажите документы!
— У нас нет документов, — ответил Прадос. — Когда летчики вылетают на боевое задание, им не разрешают брать документы.
— Вот тебе и первая сказка, — усмехнулась женщина в черном. — У фашистов всегда в запасе есть сказки для простачков. Только мы уже кое-чему научены.
— Значит, документов нет, — сказал старик. Ну-ка, Росарио, зови сюда Ариаса, мы все сейчас выясним. И поглядим, какие вы республиканцы.
Девушка в широкой юбке и в альпаргатос[19], метнув недобрый взгляд на Эмилио Прадоса и его летнаба, быстро пошла в направлении одной из пещер. Толпа, выжидая, молчала… Летнаб прошептал Эмилио на ухо:
— Попались. Эти идиоты ни в чем не разбираются. Стадо баранов без пастуха.
— Похоже, пастух сейчас явится, — ответил Эмилио. — Он, наверное, и будет решать нашу судьбу.
Через две-три минуты они увидели ту самую девушку, рядом с которой, опираясь на суковатую палку, шел заросший рыжей бородой человек. Шел он не спеша, сильно припадая на левую ногу, вид у него был такой же хмурый и неприветливый, как и у каждого из этой толпы. И в то же время в глазах его можно было прочитать любопытство и нетерпение, словно от этой встречи с чужими людьми он чего-то ждал.
Подойдя к Эмилио и летнабу, человек остановился и, обращаясь не к ним, а к старику, проговорил на очень плохом испанском языке:
— Их надо развязать, Лопес. Никуда они от нас не уйдут.
— Развязать, — коротко проговорил старик. — И снимите с них петли. Когда потребуется, снова набросим… Они говорят, Ариас, что служат в республиканской авиации. А знаки различия на их машине фашистские. Вот, можешь спросить у Пако, он видел.
— Фашистские, — подтвердил худенький мальчишка. — Я смотрел, камарада Ариас. Трехцветные.
— Трехцветные? — спросил Ариас.
— Да, трехцветные! — подтвердил мальчишка.
И тут наперебой послышалось:
— Они хотели сбросить бомбы, это было видно. Но что-то случилось с моторами. Чих, чих, чих — как простуженные…
— И тогда они сели. За оливковой рощей…
— Вот этот фашист, — Ариасу указали на летнаба, — пытался вытащить пистолет, чтобы стрелять, а вот этот ему сказал: «Не надо, не поможет…»
— Мы хотели их прикончить, но Лопес не разрешил. Их машина стоит там, Антонио ее караулит.
— Тихо! — прикрикнул старик. Он продолжал устрашающе держать свое копье и не сводил глаз с летчиков. — Тихо! Будет говорить Ариас.
Ариас начал говорить не сразу. Он внимательнее, чем прежде, разглядывал Прадрса и летнаба, но теперь в его глазах скорее можно было увидеть сочувствие, чем неприязнь и настороженность. Наконец он сказал, обращаясь к летчикам:
— Я танкист. В последнем бою фашисты сожгли мой танк, а товарищей моих убили. Они убили бы и меня, но я был тяжело ранен, и они подумали, что я мертв. А эти люди спасли меня…
— Почему вы здесь? — спросил Эмилио Прадос. — Почему эти люди не помогут вам добраться до вашей части?
— Я еще не могу далеко ходить, — ответил Ариас. А у них не осталось ни одного мула и ни одной повозки… Вы говорите, что служите в республиканской авиации? Где расположен ваш аэродром?
— Там! — неопределенно махнул рукой Прадос. — Недалеко от Мадрида.
— Энарес?
Прадос не ответил. А старик сказал:
— Он молчит. Не знает, где его аэродром? Тогда скажи ему ты, камарада Ариас. Скажи этому фашисту, что ему не удастся нас обмануть.
И вдруг Ариас положил руку на плечо Прадоса:
— Я знаю: трехцветные знаки — это Республика. И все же…
Прадос неожиданно улыбнулся.
— Вы русский? Вы из России? Я сразу подумал, что вы русский…
— Это не имеет значения, — ответил Ариас.
Но он уже тоже улыбался. И было видно, что до конца поверил: перед ним не фашисты, а республиканские летчики. Почему он поверил в это так быстро, Ариас и сам не знал. Трехцветные знаки — это одно, но, наверное, еще сильнее он поверил улыбке Эмилио — Прадоса, когда тот сказал: «Я сразу подумал, что вы русский».
— Лопес, — сказал Ариас старику, — это не фашисты. Это республиканские летчики.
— Республиканские летчики? — Старик целую минуту оторопело смотрел то на Ариаса, то на Прадоса и его летнаба. — Республиканские летчики? Святая мадонна, я ведь тоже так думал, не сойти мне с этого места! — И вдруг закричал на парня, стоявшего с теми самыми веревками, которые он снял с пилотов: — Какого дьявола ты держишь эти канаты в руках? Хочешь, чтобы я накинул их тебе на шею?
Все изменилось в одно мгновение. Кто-то вытащил из пещеры небольшой, грубо сколоченный стол, кто-то приставил к нему табуретки, а женщина в черном платье, та женщина, которая первой призывала: «Прикончить их!» — уже тащила поррон, почти до краев наполненный вином. Она суетилась больше всех, она даже подошла к летнабу и обняла его, не переставая тараторить:
— Вот и к старой Исабель пришел праздник — первый раз в жизни разговариваю с живыми летчиками.
— А с мертвыми разговаривать приходилось? — засмеялся старик.
Он теперь был без своего копья, и ничего воинственного в нем не осталось — обычный крестьянин, всю жизнь отдавший скудной земле.
— А ты не смейся, Лопес, старая ты кочерга! — ответила женщина. — Если бы не я, они, может, тоже были бы мертвыми. Ты ведь скор на расправу.
— Если бы не ты? — изумился Лопес. — Святая мадонна, ты слышишь, что говорит эта сухая треска? Сама же кричала: «Прикончить их!» А теперь…
— Это я-то так кричала? Я? Прикончить этих людей? Да они мне как сыновья, я никому не позволю дотронуться до них и пальцем!
Ариас мягко сказал:
— Правильно, Исабель. И не стоит больше об этом говорить.
Лопес, размахивая руками, продолжал что-то кричать, и Ариас снова сказал:
— Не горячись, Лопес. Все хорошо.
2Это случилось почти месяц назад. Вот та же девушка — ее зовут Росарио — примчалась в деревню с криком: «Идут фашисты! Опять идут! Туча фашистов! Они скоро будут здесь!»
Вся деревня бросилась в ущелье: там можно укрыться. Едва успели туда добежать, как из-за рощи показались франкисты — несколько машин с солдатами, три танка, пехотинцы и кавалерия. Из-за холмов вышли республиканцы. Их было намного меньше, но они решили драться. Установили две свои пушки, пулемет; солдаты укрылись за камнями и деревьями. А танк Ариаса — один-единственный, оставшийся после предыдущего боя, — укрылся в лощине.
И вот началось. Первыми пошли в атаку кавалеристы-мавры. С криками, воплями, у каждого в одной руке сабля, в другой — кинжал. Откуда ни возьмись — мальчишка, гонит домой овцу. Испугался, побежал, закрыл голову руками. Догнал его мавр — и нет маленького человечка.
Но тут ударил по маврам пулемет. Будто на стену налетели их кони! Каша! Прыть с мавров слетела вмиг. Повернули назад, умчались, как злой ветер. А по холмам начали бить пушки франкистов. Взлетают к небу камни, смерчами поднимается красная земля. И пулемет замолчал — никого у пулемета не осталось в живых.
Потом двинулись танки, а за ними — пехота. Мавры уже помчались в обход — отрезать путь к отступлению, изрубить, искромсать всех, кто остался цел.
Вот тогда-то навстречу танкам и пехоте и пошел на своей машине Ариас. Он знал, что ему не справиться с фашистами: три танка, пушки, пулеметы, гранаты, а он один! Один в море огня! Рванется налево, ударит из пушки и пулеметов, развернется направо и опять ударит, потом ворвется в гущу солдат и давит их гусеницами, давит, а они бросают в него гранаты. И танки франкистов бьют по нему, наседают, но он дает им сдачи, да как дает!
