Он убил меня под Луанг-Прабангом. Ненаписанные романы - Юлиан Семенов
– Я ведь в «шарашке» сидел, – рассказывал мне Радо, – Солженицын человек весьма талантливый, но его же среди нас не было, в «шарашке» держали только членов партии, ученых с мировыми именами. Берия к нам приезжал довольно часто, кое с кем из зэков здоровался за руку, интересовался работой, особенно слушающей техникой, так что наивные включения ваших свободолюбцев, пускавших на всю мощь радио, чтоб их не записали, уже тогда были фикцией: мы научились отделять шепот говоривших крамолу от музыки или голосов дикторов… Берия высоко оценил нашу работу – прибавил питание, приказал продавать не только маргарин, но и сливочное масло.)
Отправил послом к Риббентропу своего старого и верного друга Деканозова; немедленно сажал тех, кто осмеливался говорить о возможном нападении нацистов: «Я не разрешу травмировать Хозяина паникерскими разговорами маловеров!»
Именно он в ночь на двадцать третье июня арестовал военных, которые должны быть объявлены виновниками нашего отступления, – ими оказались как раз те, кто бил тревогу по поводу неминуемости агрессии: Рычагов, Смушкевич, Штерн, Мерецков.
Именно он – в конце сороковых, – чувствуя, что Сталин отодвигает его от органов, наладил свою личную слежку за каждым шагом Хозяина: Саша Накашидзе, работавшая в доме генералиссимуса, сообщала ему о том, когда, кто и сколько раз звонил Хозяину, о чем с ним говорил, кого он приглашал, сколько времени проводил за столом с гостями, как на кого глядел, кого чем угощал.
Поняв, что с ним может произойти то же, что случилось с Вознесенским и Кузнецовым, что готовилось против Молотова, Ворошилова (английский шпион) и Микояна, внес в «дело врачей» свой поворот: его агенты в Кремлевской больнице отменили все те лекарства, к которым привык организм генералиссимуса за тридцать лет. Маленького, одинокого рябого старика, полного новых замыслов – процессы в России, продолжение чисток в Праге, Варшаве, Софии, Будапеште, Берлине, Бухаресте, Тиране, начало нового курса в Пекине, устранение Тито, – начали продуманно и методично убивать лучшей фармакологией, привезенной из-за рубежа «для укрепления здоровья самого великого человека нашей эры».
(В свободное от работы время Берия отправлял своего порученца полковника Саркисова на «вольный поиск»: тот привозил ему девушек с улиц или же сановных матрон; Берия был галантен, обаятелен, бесконечно тактичен и добр; с актрисами «расплачивался» Сталинскими премиями.
Главный хирург Советской Армии Александр Александрович Вишневский рассказывал мне, что в камере, на шестой день после ареста, Берия начал онанировать; на замечание охраны ответил:
– Это потребность организма, я ничего не могу с собой поделать… Насколько я помню, правилами внутреннего распорядка в наших тюрьмах это не запрещается…)
Когда Берия сообщили с Ближней дачи, что Сталин не откликается на звонки, он приехал туда, сострадающе посмотрел на растерянных Молотова, Кагановича, Хрущева и Булганина, обернулся к охранникам:
– Ломайте дверь!
И в первых же его словах, когда он увидел старика, лежавшего на ковре, было ликование:
– Тиран пал!
…После ареста Берия был конечно же объявлен английским и югославским шпионом, диверсантом, агентом Тито.
Смешно, понятно, со сталинизмом бороться сталинскими методами: через два года Хрущев, Булганин и Микоян отправились в Белград, к товарищу Тито, – извиняться за произвол генералиссимуса; о «шпионе» Берия не вспоминали, полагая, что люди уже все забыли.
Народ все помнит, только говорит редко, отучили его говорить, зато предметно объяснили, как следует таиться…
О чем же говорит судьба Берия?
Во-первых, о том, что принцип подбора кадров «под себя» неминуемо кончается трагедией. Гарантия тому – капризная секретность выбора, да и самодержавность самого посыла.
Во-вторых. Если по-прежнему в наших учреждениях останутся отделы кадров, возможен приход новых Берия и Абакумовых, ибо в задачу нынешних кадровиков не вменено искать по стране Личностей, но лишь проверять надежность анкет тех, кто им спущен сверху: естественный отбор талантов подменяется искусственным созданием покорной номенклатуры.
Традиция показушной «личной преданности», столь характерная для нашей многовековой истории, обходится в дискуссиях о будущем стыдливым молчанием: видимо, по сию пору не хотят задевать традиции, а они ведь разные, традиции-то…
В-третьих. Если мы не научимся участвовать в открытой конкуренции политиков, выраженной платформой, встречами с избирателями – не для бурных оваций, а для деловых дискуссий, следствием которых будет не арест, но корректировка общей линии, – традиция посмертных реабилитаций станет нашей самой устойчивой внутриполитической традицией.
В-четвертых. Если новые общественные организации – а они неминуемо родятся! – не обретут конституционных форм и гарантий, права на выдвижение собственных кандидатов в депутаты, права на издание своих бюллетеней, дискуссионных листков, а еще лучше газет, программ на ТВ и радио, боюсь, что новые процессы, типа «каменевского» или бухаринского», неминуемы.
В-пятых. До тех пор, пока живет культивировавшаяся Сталиным зависть к Личности, ставка на мнение безликой, неперсонифицированной массы, заранее спланированное и проработанное наверху право на подсматривание в замочную скважину, отработанный институт доносов, трудно надеяться на стабильность.
В-шестых. Ленин однажды обмолвился, что нэп есть одна из форм борьбы с советской бюрократией. Вне кооперации нэп немыслим; много лет «нэп» считался ругательством; вот она – подмена понятий! Новая экономическая политика – какой же это позор?!
Диктатуре личности страшны сытые люди с чувством собственного достоинства – их не так просто обратить в рабство.
Нынешние попытки душить кооперативное движение (т. е. раскрепощение Человека) угодны той бюрократии, которая не умеет жить без Берия, «верного ученика и соратника» Сталина, – без управителя с хлыстом в руке.
Требуя «железного порядка», сталинисты – в силу своей ограниченности – не понимают, что по логике их же кумира именно их первыми бросят в подвал, а после процесса, где они признаются в участии в любом заговоре, расстреляют.
Шахматы тренируют ум; перестановка офицеров сулит выигрыш позиции, правильная дислокация туры обеспечивает безопасность короля на поле.
Тем не менее проекция шахмат на политику трагична и рискованна: не только каждый солдат, но и любой офицер сам мечтает стать королем.
Побеждает тот лидер, который имеет право свободного выбора среди «звезд» – компетентности, достоинства, мужества.
Его друг тот, кто возражает; его враг тот, кто молчит. Значит, он ждет.
Чего же?!
Сноски
1
АД-6 (эй ди сикс) – самолет ВВС США.
2
Центральная комиссия улучшения быта ученых (здесь и далее – прим. авт.).
3
Однако ветераны, знавшие Р. Зорге и его жену, утверждают; что сына у него не было, возможно, это был «приемыш» Кати, жены Зорге.
4
«Павел Иванович» – начальник ГРУ Ян Берзин; он был рекомендован на эту должность Ф.Э. Дзержинским, Н.И.
