Генрих Гофман - Повести
— Потому что доверяю тебе, Макс. Так же, как и ты доверяешь мне.
— Хорошо, — улыбнулся Макс Борог, — я докажу тебе, что ты во мне не ошибся.
Дубровский ободряюще подмигнул Ольге, сказал:
— Ты их вовсе не знаешь. Увидела в первый раз, когда они предложили тебе по сто рублей за каждую справку. Ради денег и выдала.
Она понимающе чуть приметно склонила голову.
— Сколько же всего продала она таких справок? — спросил Макс Борог.
Ольга пожала плечами.
— Не считала. Может быть, восемь или десять.
Дубровский перевел точно.
— Но проверкой установлено, что на бирже труда исчезло девяносто семь бланков. Спроси у нее, Леонид, как она объяснит это?
— Я не знала, что эти бланки так строго учитываются. Меня никто об этом не предупреждал. Поэтому я не считала бланки.
— Макс, оказывается, ее не предупреждали о строгом учете бланков. Она не придавала этому никакого значения. И случалось, что, допустив ошибку при заполнении, рвала эти бланки в клочья и бросала в корзину для мусора, — объяснил Дубровский, выслушав Ольгу.
— Я готов поверить, но пусть она покричит. Возьми в шкафу резиновый шланг и клади ее на парту.
Дубровский открыл шкаф, взял шланг и, вернувшись к девушке, глубоко вздохнул:
— Ольга, не обижайся. Я и так делаю все, что в моих силах. Сейчас ты снимешь кофточку и ляжешь на ту парту. — Он кивнул в сторону парты. — Я буду бить не сильно, а ты кричи во весь голос. Это надо для твоего спасения.
Появившаяся было презрительная усмешка слетела с ее лица. Она послушно подошла к парте, сняла кофточку и, стыдливо прикрывая рукой бюстгальтер, легла на живот.
Дубровский взмахнул шлангом и опустил его на ее спину. Хотя он ударил и не в полную силу, но все же так, чтобы пониже лопаток осталась малиновая полоса.
Ольга взвизгнула.
— Сильнее, бей сильнее! — закричал Макс Борог.
Дубровский обернулся, не веря своим ушам.
Макс Борог приложил к губам указательный палец и вдруг закричал еще громче:
— Бей ее сильнее! Пусть она скажет правду!
Дубровский еще несколько раз опустил шланг на спину Ольги Чистюхиной. После каждого удара на гладкой коже девушки вспыхивали малиновые полоски. Ольга кричала во всю силу. Ей действительно было больно. «Последний удар — и хватит», — подумал Дубровский, поднимая руку со шлангом. В это время за спиной послышался грохот отодвигаемого стула. Он резко обернулся...
Возле распахнутой двери стоял Тео Кернер — заместитель Майснера. Вытянувшись в струнку, Макс Борог по всей форме доложил ему.
— Кончайте, Борог! — лениво проговорил тот. — Через час мы все выезжаем на облаву. Поступили сведения, что ночью в районе Сталино спустились несколько русских парашютистов. Надо прочесать вокзал и городской рынок.
— Прикажете прекратить допрос?
— Да. Надеюсь, она призналась?
— Здесь все ясно. Ее соблазнили деньги. Эти парни заплатили ей по сто рублей за каждую справку.
— Что вы намерены предложить по этому делу?
— Я напишу на ваше усмотрение: первое — поместить ее в лагерь, второе — с ближайшим эшелоном отправить на работу в Германию. Пусть погнет спину на шахтах в Руре вместе с этими парнями.
— Я согласен. Принесите мне на утверждение. Мы слишком бездарно расходуем время на подобные мелочи, тогда как русские парашютисты и партизанские банды садятся нам на голову. Я уже говорил об этом полицайкомиссару Майснеру. Он со мной согласился. Впредь такие дела будет вести вспомогательная полиция.
Тео Кернер повернулся на длинных ногах и скрылся за дверью.
* * *В обычном лагере для заключенных охранную службу несла полиция. От Марии Левиной Дубровский узнал фамилию полицейского, который брался за десять тысяч рублей освободить Ольгу Чистюхину. Потребовалось время, чтобы друзья Ольги смогли собрать эту сумму. Необходимо было также подготовить надежную квартиру, где Ольга Чистюхина могла бы укрыться после побега. Марии Левиной удалось уговорить своего мужа, и тот согласился предоставить ей комнату на некоторое время. Дубровский рассчитывал, что девушке не придется долго скрываться.
Анализируя ход событий на фронте, Дубровский считал, что в первых числах сентября гитлеровцы вынуждены будут оставить Сталино. Это чувствовалось по всему. Советская Армия наступала теперь на нескольких направлениях. 27 августа из главной квартиры фюрера сообщили, что германские войска вынужденно отходят к Новгород-Северскому. Сотрудники ГФП-721 помрачнели. Многие вымещали свою злобу на заключенных. Полицайкомиссар Майснер с особым удовольствием выносил смертные приговоры советским патриотам. Да только ли патриотам! За малейшую провинность людей увозили к заброшенным шахтам и там сбрасывали в пропасть.
Но кое-кто призадумался. Узнав, что советские войска перешли в наступление на Центральном фронте, Потемкин даже прослезился. Размазывая тыльной стороной ладони слезы на щеках, он признался Дубровскому:
— Немцам больше не верю. Сволочи. Болтали о скорой победе, о решительном наступлении, а сами бегут. Если так и дальше пойдет, куда мы двинемся? В Германию нас могут и не пустить.
— Пошевели мозгами, Алекс... Возможно, что-нибудь и придумаешь, — сказал Дубровский.
Они сидели вдвоем в своей комнате. Было без десяти одиннадцать. Луна заглядывала в распахнутое окно. Дубровский только пришел со свидания с Валентиной Безруковой.
— Я уже и так все мозги наизнанку вывернул. Кому охота самому в петлю лезть?
— Так уж сразу и в петлю. Ты же умный мужик, Алекс. Учителем немецкого языка в школе работал. Подумай.
Потемкин пристально глянул на Дубровского. В его потускневших глазах появился проблеск надежды.
А через два дня в ГФП-721 произошло чрезвычайное происшествие. Во время допроса пленного советского лейтенанта следователь Рудольф Монцарт вышел на несколько минут из комнаты. С арестованным остался лишь переводчик Потемкин. В его присутствии пленный лейтенант выпрыгнул в окно и сбежал, благо допрос производился на первом этаже.
Стоя навытяжку перед полицайкомиссаром Майснером, Потемкин сбивчиво объяснял:
— Я всего на секунду подошел к столу. Посмотрел в протокол допроса. А он... Не знаю, как это... Только сидел на табуретке. Смотрю, уже нет. Я к окну. Открыто оно было. Жарко очень... К окну подскочил. Вижу, он бежит. Пока пистолет вытаскивал, он к углу подбегал. Два раза выстрелил, да, видно, промахнулся. Пощадите, господин полицайкомиссар! Такого за мной никогда не было.
— Ступайте, Алекс, я подумаю, как вас наказать, — раздраженно сказал Майснер. — В такое тревожное для германской армии время вы допустили непростительную оплошность.
— Я оправдаю ваше доверие, господин полицайкомиссар. Я постараюсь.
— Ступайте, ступайте...
Когда Потемкин ушел, Майснер обратился к находящимся в его кабинете Рудольфу Монцарту, Дубровскому и агентам Шестопалову и Филатьеву:
— Видите, к чему приводит расхлябанность?.. А обстановка усложняется с каждым днем. Сегодня утром русские ворвались в Таганрог. Возможно, вскоре нам придется оставить и Сталино. В связи с этим ГФП-721 должна перебазироваться в Днепропетровск. Я назначаю вас в передовую команду. Старшим будет фельдфебель Монцарт. Подготовите там надлежащее помещение. Время выезда я сообщу дополнительно... Видимо, отправитесь вечером или этой ночью. Так что потрудитесь никуда не отлучаться из штаба.
Вместе с остальными Дубровский покинул кабинет шефа.
А Ольга Чистюхина все еще находилась в лагере. Ее побег откладывался со дня на день. Подпольщики никак не могли наскрести необходимую сумму. Сам Дубровский передал Марии Левиной все имевшиеся у него деньги. Но и этого было мало. Не хватало восьмисот рублей, а полицейский ни за что не соглашался на меньшее. Боясь, что в спешке эвакуации гестаповцы могут уничтожить заключенных в лагере, Дубровский решился на крайний шаг. Он занял у Макса Борога недостающие деньги.
Сегодня, 30 августа, он должен был передать эти деньги Марии Левиной, которая накануне сообщила ему, что побег намечается на 1 сентября. Теперь же распоряжение полицайкомиссара Майснера и его приказ, запрещающий отлучаться из штаба, ломали все его планы. «Что делать с деньгами? Их во что бы то ни стало надо передать Марии. Как быть?» — раздумывал Дубровский.
Он пошел к себе в комнату. Александр Потемкин в одиночестве восседал за столом наедине с бутылкой шнапса. Он хмуро из-под бровей поглядел на Дубровского.
— Опять нализаться хочешь? — спросил тот.
— А что остается делать? Сейчас передали, что немцы оставили Таганрог.
— Видно, и в Сталино мы недолго задержимся, — скрывая радость, проговорил Дубровский.
Потемкин метнул на него недоверчивый взгляд.
— Да-да! Это не я, это Майснер сказал. Меня даже назначили в передовую команду. Сегодня ночью выезжаю в Днепропетровск.
