Владимир Миронов - Первая мировая война. Борьба миров

Однако Керенский упорно старается вызвать у масс военно-патриотический энтузиазм, призывая армию «повторить сказку Великой французской революции».

Министр иностранных дел Временного правительства П. Милюков 4 марта 1917 г. выражает решимость правительства продолжать войну до победного конца…

М. Палеолог, посол Франции в России, занося в дневник впечатления от разговора с Милюковым и Коковцовым, отправляет в Париж своему правительству телеграмму: «Если, как я того боюсь, русское правительство станет от нас добиваться пересмотра наших прежних соглашении об основах мира, мы, по-моему, должны будем без колебаний объявить ему, что мы энергично стоим за сохранение этих соглашений, заявив еще раз наше решение продолжать войну до окончательной победы…» И далее он же заявляет: «В самом деле, в случае, если мы вынуждены были бы продолжать войну безучастия России, мы могли бы извлечь из победы за счет нашей отпадающей союзницы совокупность в высшей степени ценных выгод. И эта перспектива уже в сильнейшей степени волнует многих русских патриотов. В противном случае я боюсь, что Петроградский совет быстро сделается хозяином положения и при содействии пацифистов всех стран мира навяжет нам общий мир». Сказанное послом Франции, позиция российских правительств того периода (как царского, так и буржуазного) еще раз доказывают: для международной и русской буржуазии мировая война была вопросом экономического торга, коммерческих расчетов и выгод.

Министр иностранных дел Временного правительства Терещенко бодро информирует наших дипломатов за границей (как будто все идет прекрасно): «Процесс постепенного оздоровления армии продолжается. Керенский вынес из своего путешествия на Юго-Западный фронт и юг России благоприятное впечатление». Желаемое выдают за действительное. Очевидна заинтересованность временщиков в продолжении мировой войны. Правительство, пришедшее к власти на деньги Запада, старалось их отработать. Генерал А. Нокс оценивал оптимистично состояние русских войск и перспективы военной кампании 1917 г. Это понятно, ибо союзники хотели как можно дольше видеть Россию сражающейся на их стороне. В мае 1917 г. и США согласились предоставить кредит Временному правительству на 100 млн. долл. Янки намерены предоставить и информационную поддержку, как это они всегда и делают… Бывший госсекретарь США Э. Рут, посланный в Россию президентом Вильсоном, добавлял при этом: «Чрезвычайно необходима посылка сюда максимально возможного числа документальных кинофильмов, демонстрирующих приготовления Америки к войне, строительство линкоров, марш войск, производство боеприпасов на заводах и прочее, убедительно свидетельствующее о том, что Америка не сидит сложа руки. Бедные парни здесь (т. е. в России. — Ред.) полагают, что, кроме России, никто на самом деле не воюет».

Н. Врангель признавал: «У нас уже были призваны миллионы, а мужчин в городе (Петрограде) было столько же, как в мирное время, тогда как в Париже все, что могло, было уже под ружьем. Россия, очевидно, израсходовала лишь малую часть своей наличности, имела неограниченный запас, во Франции запасов уже не было. Одна она неминуемо скоро была бы раздавлена». И все же пока наша армия еще держалась, полного развала армии, который вскоре наступит, не было. И американцы помогали русским, чем могли. В июне 1917 г. прислали во Владивосток комиссию специалистов по железным дорогам, намереваясь в ноябре 1917 г. прислать в Россию еще 200 специалистов. Э. Рут заявил Временному правительству, что если не будет военных действий, то «не последует займов».

После одной из этих речей американца не выдержал даже министр Временного правительства, заявив переводчику: «Молодой человек, не будете ли вы столь любезны рассказать этим американцам, что мы устали от этой войны. Объясните им, что мы изнемогаем от этой долгой и кровавой борьбы». Увы, Америку это не интересовало. Наверху никого не заботили перспективы войны, как и те, кто проливал кровь, устилая трупами землю…

Показательно, что полный авантюризм таких намерений понимали самые опытные русские военные. Генерал В. И. Гурко попросил отставки с поста командующего Западным фронтом, высказав несколько «теплых» слов в адрес Временного правительства. Он пишет: «Выполняя указания Временного правительства, в свою очередь являвшегося слепым исполнителем воли безответственных Советов, я употребил бы свою энергию и знания на подготовку операций, которые во время ожидаемого наступления неминуемо должны были продемонстрировать всю беспомощность русской армии. Совесть не позволяла мне принять на себя ответственность за потоки невинной крови, которая прольется в грядущих атаках. Наше наступление могло закончиться только разгромом тех немногих все еще сохранивших боеспособность полков».

Пессимистически был настроен уже и генерал А. Брусилов. Став во главе вооруженных сил России, он, по его словам, якобы «понимал, что, в сущности, война кончена для нас, ибо не было, безусловно, никаких средств заставить войска воевать. Это была химера, которой могли убаюкиваться люди, подобные Керенскому, Соколову и тому подобным профанам в военном деле, но не я». Хотя летом 1917 г. он думал и писал иначе: «Да будет воля Божья над Россией. Победа над врагом ее бы спасла… Мне лично ничего не нужно, и никакой славы для себя я не ищу, но спасти Россию нужно. Без победы это почти невозможно, и в случае поражения она может рассыпаться, ибо анархия в полном ходу». Тогда же Брусилов телеграфирует Керенскому: «Приложу все силы ума и воли, чтобы спасти Россию и завоевания, достигнутые революцией. Мною незамедлительно будут даны указания всем главнокомандующим о принятии мер по восстановлению боевой мощи на началах воссоздания железной дисциплины и власти начальников». В поздних воспоминаниях Брусилов утверждал, что подписал оный приказ и разослал его главнокомандующим фронтами якобы «по настоянию Керенского», но что «этот приказ не был выполнен и остался на бумаге».

И тем не менее генерал Брусилов готовился к наступательной операции против немцев… 16 июня 1917 г. артиллерия Юго-Западного фронта открыла огонь по позициям австро-германских войск. Артподготовка велась днем и ночью. Никогда затри года войны русская армия не располагала таким количеством артиллерии. В полосе прорыва русские войска превосходили противника в орудиях, в том числе в тяжелых, более чем в два раза. Проведены наземная разведка и аэрофотосъемка. Плотность наступавших войск удалось довести до 2-2,5 дивизии и 30-35 орудий на 1 км фронта, а в полосе 7-й армии, наносившей главный удар в направлении на Львов, до 44 орудий на 1 км фронта. 18 июня началась атака пехоты, имевшей на участке прорыва в целом трехкратное превосходство в людях над противником. Но и этот порыв вскоре выдохся: обозначившийся в первые дни на направлении главного удара тактический успех был эфемерным.

О том, что являло собой то наступление русских войск, писали очевидцы: «Июльское наступление русской армии представляло собой одну из самых трагичных страниц истории революции. Батальоны, сформированные из молодых людей, горящих патриотическим энтузиазмом, двинулись вперед без обеспечения резервами и без поддержки на флангах. Солдаты регулярных войск отказывались наступать, а их офицеры и прапорщики совершали самоубийственные попытки атак с горстками верных им подчиненных. Их косили пулеметные очереди противника и сражали выстрелы в спины мятежных солдат, взбешенных тем, что эти атаки ставили под угрозу их собственную безопасность. Энтузиазм и храбрость ударных войск обеспечили некоторый успех местного характера, но когда немцы и австрийцы пришли в себя после внезапного наступления, положение резко изменилось.

У добровольцев осталось слишком мало сил, чтобы отразить контратаки противника, другие участники наступления при одном приближении врага обращались в беспорядочное бегство. Широко разрекламированное наступление закончилось безнадежным поражением. Кровь благородных юношей пролилась зазря, а военная политика Керенского продемонстрировала полный провал».

Хронику русского наступления дают дневниковые записи генерала М. Гофмана, ставшего с августа 1916 г. начальником штаба немецкого Восточного фронта. В дневнике он пишет 18 июня: «Русские наступают в Галиции. Будем надеяться, что это продолжится 8—10 дней, и тогда мы дадим им хорошенько по голове». 23 июня Гофман пишет: «Пока моя “неожиданность” будет проведена в жизнь, нужно еще подождать 10—14 дней. Будем надеяться, что русские будут энергично продолжать свое наступление». 24 июня запись: «Русские наступают огромными массами. Все отбито. Мои приготовления к “неожиданности” планомерно продолжаются». 28 июня: «Сражение в Галиции очень тяжелое, но нет никаких поводов для опасений».