Тамара Сычева - По зову сердца
В зале возмущенно зашумели. Среди всех выделялся громкий голос председателя колхоза, бывшего подполковника-танкиста. «И здесь по блату!» — иронически выкрикивал он.
После меня выступил секретарь райкома. Он указал на ошибки многих отставников.
— Конечно, — сказал он, — вам трудно сразу овладеть правильными методами работы в сельском хозяйстве, да еще в таком разрушенном районе, как наш. Но райком надеется, что военная закалка не прошла даром и такие люди найдут в себе силу воли, чтобы перестроиться и понять свои ошибки.
В этот день муж не пришел домой обедать. Сел на попутную машину и сразу же уехал в совхоз.
Но там его ждала новая неприятность. В кабинете директора собрались парторг, агроном и Михеич.
— Вот при вас, товарищ парторг, заявляю директору, — сказал Михеич. — С садом у нас положение опять катастрофическое.
— В чем дело?
— Да вы же смотрите, какие холода наступили, а цвет распускается. На следующую ночь, передавали, будет заморозок, а окуривающего материала совсем мало, и на половину садов не хватит, весь цвет пропадет.
— А цвет сильный, — покачал седой головой агроном.
— Вы же обещали достать, — снова обратился к директору Михеич.
— Обещать-то обещал… Придется ехать в город. Попытаюсь выпросить у военных дымовые шашки.
— А чем окуривали раньше? — спросил агронома парторг.
— До войны хватало всего. Кроме сухого навоза была и гнилая солома, и листва, а теперь все скотина поела, навоза за время войны не накопилось, скота не было.
Директор озабоченно прошелся по кабинету.
— Вы, товарищ Зобин, — обратился к парторгу агроном, — человек здесь новый и не знаете, какую нам огромную работу пришлось провести в садах, а теперь все может пропасть за одну ночь.
— Этого нельзя допустить, — сказал Зобин.
— В общем, товарищ директор, езжайте сейчас же и без окуривающего не возвращайтесь, — распорядился Михеич.
— Есть! — невесело улыбнулся Трощилов.
Отдав распоряжения бухгалтеру, он снова вскочил на коня и скрылся в темноте. Через полчаса его лошадь уже цокала железными подковами по мостовой освещенного города.
Подавая мужу ужин, я заметила, как он хмур и неразговорчив. «Надулся», — поняла я и отошла к окну, вглядываясь в темноту большого двора.
После долгого молчания Трощилов наконец с обидой заговорил:
— Тамара, где же твои чувства, твоя дружба? Как ты могла выступить на бюро против меня?
— Вот это и есть настоящая дружба! — резко повернулась я к нему. — Дома ты меня не хотел слушать, а умолчать я не могла, потому что я — настоящий друг твой! Я должна тебе помочь!
Он вскочил и нервно заходил по комнате.
— Пойми, мне и так трудно. Я не справлюсь!.. Вот сейчас сады могут погибнуть. Нет окуривающего материала. Передали, что заморозки будут, а сады в полном цвету!..
— Как? Разве сады цветут? Ты ведь говорил, что все сады пропали за годы войны и зацветут не скоро? — не без иронии спросила я.
— Да, я так думал, но агроном с Михеичем днями и ночами не выходили из садов с секаторами и разными химикатами, работали, как молодые, и… сады зацвели.
— Да ты просто трусишь, думая, что не справляешься. Я считала, что ты…
Трощилов вздрогнул как от удара.
— Тамара! Что ты говоришь! Подумай! Я ждал от тебя поддержки, сочувствия, а ты… Ну хорошо! — схватив фуражку, он бросился во двор.
У меня сжалось сердце: «Уедет обратно в совхоз. Зачем я его обидела? Он ведь поделился со мной, а я его, как мальчишку, оскорбила!»
Нет, я очень невыдержанна, за это меня и в райкоме ругают. Мне тоже нужно взяться за себя. Как у меня повернулся язык сказать ему: «трусишь»? Это для него самое страшное оскорбление.
«Неужели уедет, не простившись? — тревожилась я, всматриваясь в темное окно, пока не разглядела в нем огненную искорку. Она двигалась. — Курит. Переживает, — догадалась я. — Значит, не уедет. Лягу спать. И он скорее успокоится…»
Потом муж рассказывал:
— Вышел во двор. Сел, закурил. В голове все еще звучало: «трусишь!» На войне не был трусом, столько наград имею, а здесь вдруг растерялся. Но ведь если я уйду из совхоза, кто-то встанет на мое место и будет работать и бороться с этими же трудностями?
А тогда Тамара скажет: «Вот видишь, человек смог, а ты испугался…» Пожалуй, она права, что сердится.
Сидя на козлах, вдруг почувствовал, что в носу и в горле защекотало и запершило, а на глаза навернулись слезы.
Что такое?.. Снизу, из-под ног, над землей ползли клубы густого дыма.
Сначала не понял: «Что случилось? Откуда дым?»
На земле возле козел чернело дымящееся пятно. «Здесь всегда пилят дрова, а я бросил папиросу… Опилки и задымились… И такой дым?! Дым… Дым… А нам нужен дым для садов!..»
Бросился за лопатой и стал сгребать свежие опилки в кучу, потом положил на нее пустую пачку из-под папирос и зажег. Бумага сгорела, оставив вокруг себя расширяющееся темное пятно, от которого сразу пополз по земле, медленно поднимаясь, тяжелый дым. С восторгом наблюдая за тлением опилок, Трощилов думал: «А сколько их пропадает на лесопилках! И как я раньше не додумался до этого?»
Он кинулся в дом, вбежал в спальню:
— Тамара, ты спишь?
Я слышала, но не в силах была преодолеть сон.
— Ты спишь, Тамара? Дым есть! Я дым нашел!..
— Тише, разбудишь Лору! — зашикала я на него, наспех надевая халат. — Что случилось?
Его руки дрожали от волнения, когда он торопливо застегивал потемневшие пуговицы кителя.
— Что с тобой, Петя? Куда ты торопишься? Подожди, согрею завтрак…
— Какой завтрак! — воскликнул муж. — Смотри, ты видишь дым? — Он взял меня за плечи, и повернул к окну.
— Дым? Пожар?! — крикнула я и бросилась к двери, но муж схватил меня за руку.
— Это я сделал окуривание, чтобы сады наши не замерзли! — засмеялся он, сразу забыв о нашей ссоре. — Теперь спешу посоветоваться с агрономом. Что он скажет…
Не успела опомниться, как муж поспешно поцеловал меня и вышел. В окно увидела, как он, пришпорив коня, поскакал по темной еще улице.
— Александр Константинович! — закричал директор еще из сеней. — А если опилками окуривать сады? Такая дымовая завеса получается!
— Опилки? — приподнимаясь на локте, уставился на директора агроном. — В моей практике этого не было, но… проклятый склероз, — агроном потер лоб, — где-то, я слышал, употребляли. Опилочный, опилочный… — твердил он, поспешно одеваясь. — Да, да, совсем забыл, где-то слышал, применяли, но сам не пробовал, не было в том необходимости. Сейчас испробуем. Это идея!
— А я уже испробовал. Я уверен, что это будет замечательно!.. Вы с Михеичем распорядитесь, чтобы у нас на стройке собрали опилки для пробы, их много. А я побегу к парторгу…
Через час дед Михеич уже стоял с лопатой и присыпал землей воспламеняющиеся места в куче опилок.
— Вот это да! Молодец Трощилов, — хвалил директора агроном. — А ведь я совсем забыл, что опилками можно.
В этот день с метеостанции сообщили, что в ближайшие ночи в нашем районе заморозки усилятся. Засуетился агроном. Всех рабочих хозяйства направил в распоряжение Михеича.
Весь день машина возила из города опилки, ссыпая их кучами в садах.
К вечеру все было готово. В каждом саду поставили дежурные посты, раздали им градусники и куски рельсов для подачи сигналов.
Дед Михеич с трубкой в зубах переходил от поста к посту и уже не в первый раз объяснял молодым рабочим:
— Смотрите, як буде ниже нуля — сейчас бейте у рельс, чтобы поджигали кучи! Да следите, як опилки воспламенятся, присыпайте землей..»
— Ничего, — бодро отвечали дежурные, — надымим как нужно!
Ночь эта для всех в совхозе была тревожной. Не могла усидеть дома и я. Поехала в хозяйство. В саду встретила Михеича. Пошли рядом.
— Во время оккупации много деревьев повырубали, а еще больше одичало, — сразу заговорил Михеич о своих любимых садах. — Пять лет никто за ними не смотрел, не до деревьев было, когда люди гибли, — вздохнул старик. — А вот сейчас взялись за них, — ох и трудно нам пришелся тот цвет, — любовно прильнул он морщинистой щекой к нежным белым цветам.
От легкого холодноватого ветерка вершины деревьев зашуршали. Михеич усмехнулся:
— Боитесь, дорогие? Боитесь? — проводил он нежными лепестками по своим сморщенным сухим губам.
Из-за низко проплывающих темных, как тучи, облаков выбилась полная, круглая луна. Казалось, она улыбается и ласкает холодным светом пышные цветущие ветки.
— А я думал, що в цим году не зацветет, сколько ж на вас було павтины та разных вредителей! Повывели, — разговаривал с деревьями старик и, нагнувшись к подбеленному стволу, любовно поправил стружковый пояс, предохраняющий дерево от вредителей.
