Манная каша на троих - Лина Городецкая
– Ты большая и умная девочка,– ответил тот и крепко прижал ее к себе.– И ты храбрая девочка. И поэтому, что бы ни случилось, ты ничего не должна бояться.
Марише не понравились все эти напутствия. Папа никогда с ней так не разговаривал. Но она ничего не ответила и вновь погладила его по руке. Он выглядел таким расстроенным, каким она не видела его ни разу за свою маленькую жизнь.
А когда вернулась мама, Мариша поняла, почему папа говорил ей все эти странные вещи. Они и так всю ночь шептались, пока дочка спала, а вчера вечером мама опять ходила к пани Ягодской и пришла оттуда расстроенная.
С родителями в последние дни творилось что-то непонятное, и от этого на сердце у Мариши все время было холодно. То мама плакала, то шепталась с отцом, то убегала куда-то. А когда вернулась от пани Ягодской, то сказала отцу:
– Драгоценности и картины она соглашается взять на хранение, а ее,– мама кивнула в сторону Мариши,– ни за что.
Мариша обрадовалась. Она не хотела, чтобы ее брали на хранение. Что она – чемодан какой-то? Но мама не слушала никаких возражений. Сегодня она вновь ушла и вот сейчас вернулась. Взбежала на их третий этаж, запыхавшись.
– Дай Бог, чтоб получилось, Смилек. Пани Ванда согласилась оставить ее у себя,– произнесла она, вытирая глаза.
Может, она плакала, а может, ей ресничка в глаз попала, как недавно Марише.
* * *
Маленький сын тети Берты заболел. Он кричал уже две ночи и мешал Марише спать. У него была температура, но доктор пан Ягодский сказал, что очень занят и не сможет прийти осмотреть мальчика. Берта с бабушкой по очереди носили его на руках. Потом бабушка сняла сережки, и мама опять побежала к пану Ягодскому. И он все-таки пришел и принес какие-то лекарства. И все очень благодарили его. Но он не хотел слушать благодарности и быстро вышел из квартиры.
– Он боится даже находиться здесь, словно мы прокаженные,– сказала мама.
– Хуже, мы – евреи,– ответил отец.
Марише хотелось кричать и требовать объяснений. «Ну и что, что мы евреи?!» Но она не вмешалась, а спряталась в углу комнаты за занавесками, около любимого мамой вазона с олеандром. Там родители, может быть, ее не заметят и не начнут уговаривать идти ночевать к пани Ванде. Она ведь уже сказала им, что не хочет никуда идти.
Но папа, конечно, быстро обнаружил ее.
– Послушай, детка, сейчас не время для капризов. Пойми это, пожалуйста.
– Не хочу понимать! – обиженно ответила Мариша.
– Тогда ты это поймешь потом,– неожиданно строгим голосом поизнес отец.– Мы с мамой должны уехать. А ты останешься у пани Ванды. Ненадолго.
– А почему вы не хотите брать меня в свою депортацию?
– Потому что мы… мы не знаем, как там всё… Понимаешь? Ты еще маленькая, а вдруг там будет тяжело и плохо.
– А тетя Берта не оставляет своих деток,– насупившись, выдала свой главный аргумент Мариша.
– Ей негде оставить их. Кроме того…– Отец тяжело вздохнул и замолчал. Затем поднялся, давая понять Марише, что больше на эту тему говорить не будет.– Дай мне руку, и мы пойдем. Твой саквояж я уже отнес пани Ванде.
– Ты должен еще зайти к мужу пани Рожены, моей портнихи,– напомнила мама.– А Оскару ты написать успел?
– Да. Только когда еще письмо попадет к нему?
Но мама уже не слушала папу. Сжав губы, она держала за руку Маришу и смотрела ей в лицо. Марише даже стало не по себе:
– Что с тобой, мама?
– Я хочу насмотреться на тебя, моя девочка,– ответила мама, и Мариша прижалась к ней так крепко, что почувствовала мамино прерывистое дыхание над своей головой.
Мариша поцеловала маму, тетю Берту и бабушку, показала язык старшему кузену, а младшего погладила по голове. Затем дала руку отцу и пошла с ним к пани Ванде.
* * *
Ночью Мариша проснулась и удивилась, что видит в окно звезды. Дома родители плотно закрывали шторы, и в комнате всегда было темно. А здесь серебряные стволы деревьев, как сказочные Гулливеры, высились в проеме окна. И вдруг она вспомнила все события вчерашнего дня. И главное – что это не ее дом. Она вспомнила, как пани Ванда приняла ее и уложила на кровать своей дочери. Она сказала, что Ядвига сейчас в деревне у родственников, там в такие дни лучше для ребенка.
Мариша забралась на подоконник и оглядела чужую улицу. Низенькие дома, аккуратные заборы, фонарь на тонкой шее освещает резную калитку… И тишина. Девочке стало зябко и грустно, словно эта ночь оставила ее одну на всем свете. Мариша посмотрела вниз. Земля, казалось, была совсем близко, и она, не раздумывая, зажмурила глаза и спрыгнула с подоконника.
Дверь открыла мама. И застонала…
Неужели она больше не любит Маришу?.. Отправила ее к пани Ванде. Не хочет ее видеть. Но Мариша прижалась к маме, и та крепко обняла ее… На сердце стало теплее. Значит, все в порядке. Мариша быстро, пока мама не передумала, прошмыгнула в ее спальню. Забралась на большую родительскую кровать и прямо в платье заснула сном почти счастливого ребенка.
Утренний свет так и не разбудил ее. Родители держали шторы закрытыми. Разбудили Маришу их приглушенные голоса. Мариша предпочла лежать тихо, хотя ей очень хотелось броситься к ним обоим и обнять крепко-крепко. Это ведь так просто, они – вместе, как всегда. Она, мама и папа. И завтра они поедут в какое-то далекое путешествие. Мариша возьмет книги, и мама будет читать ей всю дорогу, а может быть, рассказывать сказки.
Мариша прислушалась. Родители спорили шепотом.
– Смилек, мы не можем взять ее на погибель,– сказала мама.
– Почему ты уверена в самом плохом, Хеника? – спросил отец.
– Чувствую. Это западня.
– Что будет, то будет, но ребенок останется с нами. Я не могу оторвать ее от сердца.
– А я могу,– сказала мама.
Мариша не все поняла. Она всей душой была на стороне отца, который не хотел оставлять ее одну. Но знала, что в их маленькой семье окончательное решение всегда за мамой. Хотя потом она скажет, что папа тоже так решил.
Тишина… Почему они все сидят и молчат? Что это за игра такая? Удивительно, даже маленький кузен Яцик не плачет. Он сидит на руках у бабушки и сосет длинные уши старого плюшевого зайца Мариши. На днях она слышала, как тетя Берта радовалась,
