Мы стали другими - Вениамин Александрович Каверин
Простая душа
Фотография выцвела, ее много раз заливало водой, но еще можно было разобрать серьезное лицо девочки, большие круглые глаза, челку и косы на груди. Эту девочку звали Дарья Матвеевна Крутякова. Она была тоже 16-го года рождения, и Вася познакомился с нею в детдоме. Они учились в одной школе, в одном классе, и он все собирался убежать из детдома, но почему-то не убегал. Они разговаривали о разных интересных вещах, она читала ему и все могла объяснить, — даже удивительно, как она во всем разбиралась! Но, когда они перешли в 7-й класс, Даша нашла родителей и уехала в Киев. Прощаясь, она подарила ему свою фотографию.
Потом Васю призвали во флот и в 1935 году отправили на Дальний Восток. Он ходил на морских охотниках, потом на мониторе «Сун-Ятсен», и все было хорошо, только скучновато. Ведь у него не было ни матери, ни отца — он был один на свете.
Однажды он написал Даше и получил ответ. Оказывается, она помнила его и скучала. Они стали переписываться, и от нее приходили такие серьезные, ученые письма, что ему было далее немного страшно, как все будет, когда он отслужит и поедет к ней. Но он думал, что ничего, наладится, тем более, что он на флоте тоже стал более грамотный и работал теперь в машинном, на двигателях внутреннего сгорания.
Каждый месяц он получал от нее письмо: месяц — и письмо, месяц — и письмо, и так продолжалось все время, пока он служил на Дальнем Востоке. Потом он отслужил и написал ей, что скоро приедет в Киев.
Он отдал портному брюки — вставить клинья и вообще перешить, чтобы лучше лежали. Он купил ей подарки — веер японский и легкого синего шелку на платье. Он не пил, но тут здорово выпил в самом дорогом ресторане и всем показывал фотографию. Ночью он встретил знакомого китайца и ему тоже показал фотографию, и китаец посмотрел и сказал: «Люськи женщин, хо! Холосо!» И было так весело, так приятно!
Наутро военком вызвал его и вместо документов вручил литер и предписание — в Севастополь, на Черноморский флот, на крейсер «Червона Украина».
Так началась для него война. Он ходил бомбить Констанцу. Он вывозил из Мариуполя женщин и детей. На его глазах немцы утопили баржу с двумя тысячами детей, хотя флаги Красного Креста были на корме и на носу и кто-то даже прикрыл детей флагом.
Потом Вася дрался на суше. На Котовском направлении он дрался с румынами, и это была легкая война, потому что он вырос на юге и знал всю природу — морской и речной песок, птиц по голосам и деревья. Потом его перебросили на север, и здесь война была уже труднее.
Природа здесь была мелкая, однообразная, и даже чайки кричали иначе — пронзительнее, злее.
Но Вася освоил и эту природу. Он стал отличным разведчиком, и знаменитый на севере майор Л. взял его в свой отборный отряд. Вася участвовал в уничтожении базы под Титовкой, когда отряд майора Л. до ста километров шел по сплошному болоту, подтаскивая друг друга на веточных матах, и все это молча, не говоря ни слова. Марш затянулся, и приходилось питаться березовым соком, цветочками черешни. Но отряд прошел и в жестоком бою разгромил автобазу. Это было трудное, отчаянное дело, и Вася, согласно словам майора Л., вел себя не хуже других и был представлен к награде.
Потом Вася был ранен и четыре месяца провел в госпитале. Ему дали сорок пять дней, когда он выписался, и предложили поехать в дом отдыха на реке Пинеге. Но он отказался.
Несколько раз он писал на радио, чтобы передали привет Дарье Матвеевне Крутяковой и чтобы она сообщила ему свой адрес. Из радио не ответили и ничего не передали, хотя он очень просил. Военком посоветовал ему написать в Бугуруслан, в Центральное бюро справок. Ответа долго не было, наконец пришел коротенький ответ, в котором ему сообщали, что в бюро имеются три Дарьи Матвеевны Крутяковых, и все три 16-го года рождения.
Адреса тоже были указаны. Две Дарьи Матвеевны жили на Урале, одна в Молотовской области, другая в Свердловской, а третья — где-то очень далеко, в Ойротии, на Алтае. Он снова посоветовался с военкомом, и военком сказал, что так или иначе, но ему необходимо связаться с Дашей.
— Потому что воевать нужно за что-то очень близкое, без чего тебе было бы трудно жить, — оказал он, — тогда лучше выходит. Один воюет за родной дом, другой — за мать или, скажем, брата. И на круг все это выходит одно — мать, брат, дети, дома наши. Вообще все! Вот жизнь. Так что, когда ты ее найдешь, тебе воевать будет веселее.
Военком посоветовал написать в Бугуруслан еще раз, потому что Вася не указал места рождения. Но Вася не стал. Время шло, и уже поздно было писать, а нужно поехать.
Он сложил вещи, получил по аттестату. Шелк, который он купил для нее во Владивостоке, не сохранился, — его украли, а веер был цел, прекрасный складной веер, на котором был нарисован целый сад. Птицы сидят на деревьях и поют, солнце всходит, и женщина-японка гуляет с цветами в руках.
И Вася уехал. Дорога была трудная, с пересадками, и у него было много времени, чтобы подумать о том, что он видел. С начала войны он не был в тылу. Ночуя в одном бараке, он познакомился с мальчиком шестнадцати лет, который был мастером на военном заводе, это было удивительно! И этот мальчик обо всем рассуждал так толково, а в двигателях внутреннего сгорания понимал, очевидно, не хуже Васи. В другой раз Вася разговорился с милиционером, который взял на воспитание двух сирот, оставшихся без отца и матери, — тоже
