Павел Андреев - Рассыпуха
Курган, на котором они работали, во время войны был оборудован под огневую точку. Окоп, в котором лежали останки засыпанного землей лейтенанта, Тубус нашел лично. Пулеметную точку — звено в цепи наспех организованной линии обороны — сначала бомбили, а потом просто расстреляли из самолета. Тубуса поразила откопанная им рука погибшего лейтенанта — обе лучевые кости оторванной снарядом авиационной пушки руки были перебиты, плечевая кость густо посечена мелкими металлическими осколками, черными точками въевшимися в нее. Тубуса поразила смерть этого, израненного осколками, потерявшего руку, брошенного всеми и заваленного землей в собственном окопе офицера. Подробности чужой смерти, неожиданно открывшиеся Тубусу в то лето, навсегда перевернули все его сознание. Словно в батискафе, он опустился в беспросветный мрак забвения и оцепенел при виде обратной стороны социальной гармонии. Тубус превратился в этического провокатора, выработавшего иммунитет к злу, кочуя по развалинам и заброшенным местам былой боевой славы. Добро в жизни Тубуса стало составной частью зла. Нельзя рассматривать ад без фильтра — душа может ослепнуть.
— Зачем тебе пистолет? — спрашивает меня Тубус.
— Для самообороны.
— Ты что, в себе не уверен?
— В себе-то я уверен, я в тебе не уверен, — отвечаю я хитрому как муха Тубусу.
ТТ довоенного производства с крупным рифлением на кожухе и пластмассовыми щечками лежит передо мной на столе. Взвесив в руке пистолет, я осматриваю его, стараясь обнаружить на наружных частях следы явных повреждений, ржавчину, выеденные коррозией раковины, трещины, забоины. Пистолет со следами плохого обращения мне не нужен.
Вынимаю магазин, он снаряжен восемью патронами. Выщелкиваю один. Трехсантиметровый солдатик в полной боеготовности — готов метнуть пулю в цель быстрее звука! Столько мощи в десяти граммах этого малыша! Оттягиваю затвор в крайнее заднее положение и закрепляю его затворной задержкой. Повернув пистолет казенной частью к свету, смотрю в канал ствола с дульной стороны. Ищу затемнения на зеркальной внутренней поверхности — первичные признаки поражения металла. Плохо видно. Я хочу, чтобы моя уверенность в исправности подержанного пистолета основывалась не на слепой вере обещаниям Тубуса, а на тщательной проверке надежности его механизмов. Осмотрев пистолет, я начинаю его разбирать.
Концом крышки магазина сдвигаю пружину назад и удерживаю затвор. Надавив на освобожденный конец стержня, извлекаю ее. Поддерживая возвратную пружину, снимаю с рамки затвор со стволом.
— Обычно у них быстро слабеет пружина. У этой тридцать два витка, — Тубус ревниво наблюдает за моими действиями.
— Почти столько, сколько я прожил. Свой экзамен войной она, наверное, сдала? — я поворачиваю затвор возвратной пружиной вверх, нажимаю на головку направляющего стержня, вывожу его из затвора и снимаю вместе с наконечником.
— Ресурс пружины, ствола и других деталей — шесть тысяч выстрелов. Это по два магазина в день, в течение всего года. Будь спокоен, твоя тысяча выстрелов тебе достанется, — Тубус, бережно повертев в руках, возвращает пружину на стол.
Отделяю направляющую втулку затвора, поворачиваю ее относительно затвора на сто восемьдесят градусов. Расцепляю ствол с затвором и вынимаю его за дульную часть. Еще раз проверяю канал ствола на свет в поисках раковин, сколов и царапин. Больше всего боюсь увидеть вздутия — темные кольца на стенках канала. Вроде все нормально — удивительно для оружия такого возраста. Удерживая рамку за рукоятку, извлекаю колодку ударно-спускового механизма. Закончив неполную разборку, сравниваю номера на рамке и затворе.
— Где ты его взял? — спрашиваю я, восхищаясь почти идеальным состоянием пистолета.
— Нашел клад в деревне под Воронежем, — Тубус поднимает с пола упавший со стола патрон и вставляет его в магазин.
Тубус давно планировал эту поездку. В Воронеж они с товарищем приехали в субботу ночью, с твёрдым намерением посетить с металлоискателем места боевой славы и, если повезет, — древние городища. Целью поездки был курган в районе деревни Новосолдатка. С автобуса сошли за километр до села и двинули дальше. Через час скитаний между полями они пришли к заброшенной деревне, что примостилась на краю огромного оврага, в нескольких километрах от Новосолдатки.
Серые осенние поля. Тонкая сетка голых стволов на краю оврага — скинувший листву орешник. Разбитая дождями и тракторами дорога. Деревушка, оживающая только летом. Вдалеке на пригорке — руины церкви. Плотная стена почерневших от ночных заморозков стеблей подсолнечника на неубранном колхозном поле — последний рубеж проигранной битвы за урожай. Обычный среднерусский пейзаж.
В мире нет, наверное, другой такой страны, на огромном пространстве которой происходило бы столько войн, вражеских нашествий и смут. И каждая возникавшая в России очередная «перестройка» немедленно вызывала в людях желание как-нибудь подальше и понадежнее спрятать то, что могло пропасть, быть отнято или сожжено. Уйти — некуда, с собой унести — нельзя. Значит, надо спрятать, а потом, Бог даст, вернуться и откопать. Эффективное во все времена средство. Но Бог был милостив далеко не всегда — по грехам нашим. И чаще всего ценности оставались там, где их положил хозяин. В русской земле всегда есть что искать. И они, двое кладоискателей, стоящие на обочине дороги, вооруженные лопатой, кайлом и металлоискателем, знали это совершенно определенно, и с пустыми руками с этого поля уходить не собирались. Небольшой холмик двадцать на сорок метров, усеянный окопами и воронками, срезанный сбоку бульдозером при расчистке заброшенной полевой дороги, был первым объектом их исследования.
Облегчённо вздохнув, они приступили к поиску. Металлоискатель пищал безостановочно. Уже через пятнадцать минут почти полностью перекопали почти весь холм. Идея найти там серебряный крестик или на худой конец царскую монетку казалась им уже кощунственной. Боги, испытывая их, посылали несметное количество гильз, кусков алюминиевой проволоки и фольги от сигаретных пачек. Вовремя поняв намёк, они разобрали прибор и с достоинством удалились вдоль пашни к окраине деревни.
Там они и нашли клад — давным-давно зарытый, поднятый на поверхность плугом. Со временем лемеха растащили монеты по всему полю. Найти такой клад можно было только с помощью металлоискателя. Увидеть маленькие, облепленные грязью металлические кружочки, было просто невозможно, но прибор находил их безошибочно. Они быстро обнаружили два места, где серебро лежало довольно кучно. Через некоторое время процесс поиска и вынимания их из земли стал довольно привычным, а когда число монет перевалило за сотню, стал вырисовываться некий контур клада. Все найденные монеты были одних лет выпуска — 1921–1927 годов. Было и несколько царских полтинников. В одном месте пришлось выкопать яму с метр глубиной — металлоискатель звенел там снова и снова. На глубине обнаружилась большая металлическая коробка, завернутая в остатки плотной дерюги. На дне коробки, плотно запаянной воском, лежал тяжелый сверток из мешковины, пропитанный машинным маслом. В свертке оказался хорошо сохранившийся пистолет ТТ довоенного года выпуска с полным магазином патронов. Там же, в коробке, под свертком находилась кожаная сумочка, внутри которой было потускневшее от времени зеркальце в аккуратной металлической оправе и бритвенные принадлежности: металлический стаканчик, опасная бритва в футляре с надписью ADOLF KNAPPSTEIN, SOLINGER STAHL. Там же находился и помазок с деревянной ручкой. Ни документов, ни других предметов, указывающих на хозяина клада, в коробке не было. Найденную коробку со всем ее содержимым Тубус вовремя успел спрятать в свой рюкзак. Заинтригованные столь необычным шевелением на поле, к ним стали подтягиваться местные аборигены. Жалкая кучка замученных, одичавших, но еще здоровых людей, с лицами спившихся пророков.
Монеты, выставленные на всеобщее обозрение, вызвали живое обсуждение. В итоге истина выяснилась быстро. Небольшой холмик на окраине деревни, усеянный окопами и воронками, срезанный сбоку бульдозером — это все, что осталось от усадьбы деда Степана. Его хорошо помнили старухи. Человеком Степан был нелюдимым, слыл местным богатеем, хотя, скорее всего, был просто прижимист. К советской власти он относился однозначно — оба его сына погибли в гражданской войне, воюя на стороне белых. В 1930 году старик умер. Его дом и большой яблоневый сад забрали в коллективное пользование, и вскоре они пришли в полное запустение. После войны дом растащили на стройматериалы, сад зачах, а затем его вовсе вырубили, место распахали. Пашня, на которой они сейчас рыскали с металлоискателем, когда-то была садом деда Степана.
Мужики дивились на находки, старухи охали, вспоминая, что во время последней войны в брошенной избе деда Степана был временный госпиталь легендарной Чапаевской дивизии, которая в ходе наступления наших войск на Воронеж с боями прошла по этим местам. Бойцы, не дождавшись эвакуации раненых, оставили их выздоравливать под присмотром местных жителей. Многие из раненых умерли, и были похоронены в заброшенном саду деда Степана. После войны их останки торжественно перезахоронили в братской могиле, ставшей местным мемориалом.
