Дальтон Трамбо - Джонни получил винтовку
Хоуви тормошил его.
«Вставай! Десять часов».
Он не понимал — ночь это или у него выжжены глаза, и он не может отличить свет от мрака.
«Утра или вечера?»
«Вечера».
«Это сегодняшний вечер или вчерашний?»
«Вчерашний, по-моему… Погляди-ка, что у меня. Только принесли из конторы диспетчера».
Хоуви поднес к его лицу какую-то бумажку и осветил карманным фонариком. Фонарь они прихватили с собой, а вот о перчатках даже не подумали. Это была телеграмма, окровавленная израненными пальцами Хоуви. Она гласила:
«Дорогой Хоуви, почему ты так поторопился точка я в отчаянии от твоего поступка точка пожалуйста прости меня и сразу возвращайся в Шейл-Сити точка ненавижу Глена Хогэна точка люблю твоя Онни».
Даже в сумраке барака он разглядел, что Хоуви сияет от счастья. Значит, вот оно что: Онни ненавидит Глена Хогэна! Все ясно. Уж он-то, Джонни, понимает почему. А если Хоуви не понимает, так он просто дурак. Онни возненавидела Глена Хогэна только потому, что тот бросил ее ради Дианы. Задумавшись на минуту, он представил себе, насколько Диана красивее этой самой Онни, просто и не сравнить. Что же, у Глена губа не дура, подумал он. Потом он заметил, что Хоуви ждет какого-нибудь слова от него. Он попытался заговорить, но оказалось, что голоса нет — один шепот.
«Какого черта ты будишь человека и показываешь ему эту ерунду! Мне нужно выспаться!»
«Потому что я уже все обдумал».
«Ну, говори!»
«Значит, вот что, — возбужденно произнес Хоуви. — Таким ребятам, как мы с тобой, не пристало гробить свои лучшие годы в этом дурацком стройотряде. Это все равно, что какие-нибудь шикарные девчонки вроде Онни или Дианы вдруг, ни с того ни с сего, заделались бы прачками».
Джо ничего не ответил. Он лежал и думал. Но он все отлично понял. Диана в роли прачки! Он представил себе эту нелепую картину и тут же закрыл глаза.
«Понимаешь, Онни, должно быть, очень тяжело, не знаю, как бы мне ей помочь», — продолжал шептать Хоуви.
Он лежал с закрытыми глазами и ничего не говорил.
«Для меня это не просто повод вернуться. Я обязан сделать это», — не унимался Хоуви.
Он лежал неподвижно, но слушал внимательно.
«Диспетчер сказал, что ночью в сторону Шейл-Сити пройдет эшелон с гравием».
Он все еще молчал, все еще слушал.
Он едва заметно шевельнул ногой, чтобы показать, что не спит.
«Эшелон будет здесь через десять минут».
Он соскочил с нар, одним движением свернул одеяло и простыни и перекинул скатку через плечо. Хоуви удивленно уставился на него.
«Ты что?» — спросил Хоуви.
Он посмотрел на товарища с таким видом, будто возлагал на него ответственность за все дальнейшее.
«Если ты так рвешься домой и решил нарушить наш уговор, что же я могу сделать? А если мы действительно хотим попасть на этот товарняк с гравием, так давай поскорее!»
По пути в Шейл-Сити его все время занимали мысли о Билле Харпере. Ведь только вчера вечером я ударил Билла, подумал он. Билл Харпер, мой лучший друг, сказал мне правду, а я ударил его… Он лежал на гравии, подложив руки под голову, и глядел на звезды. Он вспоминал, как они недавно вдвоем сидели в аптеке, как Билл мялся и запинался, все ходил вокруг да около, а в конце концов взял да и выложил суть дела. Как же он вскипел, когда Билл сказал, что в этот вечер Диана назначила свидание Глену Хогэну. Наверное, так оно и было, иначе чего ради Билл стал бы говорить такое. Но он вскочил на ноги, закричал, что это вранье, ударом кулака сбил друга с ног и вышел вон из аптеки.
По дороге домой он увидел Диану и Глена, как раз когда они подкатили в двухместном автомобиле к театру «Элизиум». Тут он окончательно понял, что Билл не соврал и что Диана обманывает его.
Дойдя до конца квартала, он встретил Хоуви. Тот поругался с Онни из-за того же Глена Хогэна, и оба они тогда решили бросить все к чертям, поехать в пустыню, поработать как следует и забыть про эти дела. И не потому, что он и Хоуви были два сапога пара. Отнюдь. Хоуви вообще никогда не мог удержать около себя девушку. Ему даже неприятно было очутиться с Хоуви вроде в одной упряжке. Но так хотелось уехать, что он, не раздумывая, принял предложение Хоуви и сам настоял на том, чтобы сняться с якоря прямо на следующий день.
Он лежал на гравии и вспоминал, как часто они вместе с Биллом Харпером выезжали на природу, как здорово проводили время. Вспомнил, как они впервые взяли с собой девушек. Решили поехать вчетвером — парочками побоялись. Вспомнил, как однажды попала под грузовик его любимая собачонка Мэйджор и как Билл заехал за ним на отцовской машине, до полуночи катал его по дальним загородным дорогам и за все время не проронил ни слова — понимал, как тяжело он переживает гибель пса. Он вспомнил многое другое и подумал — еще не родилась девушка, ради которой стоит терять такого хорошего друга, как Билл Харпер. Даже Диана того не стоит, и завтра же он скажет ему об этом. Давай, мол, Билл, забудем, давай дружить, такое больше никогда не повторится…
А потом, по мере приближения эшелона к Шейл-Сити, он снова стал думать о Диане. Теперь, в прохладной ночи, ему удалось мысленно увидеть ее лицо. Там, в пустыне, оно все никак не появлялось. Теперь это лицо плыло перед ним и улыбалось. Вот Хоуви, тот считает, что потерял Онни, а ведь это вовсе не так: девчонка признала свою неправоту и попросила его вернуться. А Диана… Диана совсем другое дело. Только бы она не гуляла с Гленом Хогэном. Пусть с кем угодно, но только не с Гленом. У Глена красивая машина — наверное, поэтому он и решил, что может позволить себе все с такой замечательной девушкой, с девушкой, о которой другие парни даже и помыслить не смеют. Диана и Глен Хогэн! Страшно подумать! В конце концов, это его долг — встретиться с Дианой, поговорить с ней как брат с сестрой, сказать ей все, что он думает о Глене Хогэне. Он знал, как стыдно станет Диане, когда она поймет, что за тип Глен, он должен избавить ее от необходимости разбираться в этом деле. Он должен сделать это даже в ущерб своей гордости…
Они соскочили с поезда перед самой станцией — не хотели никому попадаться на глаза в таком неприглядном виде. Прошли два квартала пешком. Хоуви остановился.
«Ну вот, здесь я с тобой расстанусь».
«Куда же ты?»
«Думаю заглянуть к Онни».
Хоуви проговорил это мечтательно и немного насмешливо, ибо знал, что для Джонни единственный путь — это путь домой. И это сказал Хоуви, неказистый Хоуви, с которым ни одна девушка подолгу не гуляла. Ну и ну!
Хоуви скрылся во мраке. Он остался один-одинешенек и побрел домой. В этот вечер Шейл-Сити казался ему красивейшим городом в мире. На бледно-голубом небе сверкал миллион звезд — наверняка не меньше. В черно-зеленых деревьях тихо резвился прохладный ветерок.
И вдруг ему показалось, будто ни пустыни, ни железнодорожного строительного отряда на свете нет и не было. Он страшно устал, но никто не следил за ним, и он мог останавливаться и отдыхать где вздумается, и мало-помалу к нему пришло второе дыхание, и он больше не замечал тяжести постельной скатки. Он как бы медленно дрейфовал среди этой прохлады. Было одиннадцать с минутами.
И вдруг он понял, почему чувствует себя так хорошо, когда, в общем-то, должен чувствовать себя прескверно: он шел по улице, на которой жила Диана. Он сюда и не собирался — чтобы пройти этой улицей, надо было сделать крюк в несколько кварталов, а он едва волочил ноги. Но что-то властно потянуло его сюда, и он был рад поддаться этому чувству. И как всегда, подходя к ее дому, он испытал волнение, и робость, и стеснение в груди.
Но тут же он подумал — нет, я грязный, мои руки в крови. Вдруг она меня увидит. Он перешел на другую сторону и зашагал на цыпочках, словно самый звук его шагов мог разбудить и испугать ее. А внутренний голос все время твердил: завтра ты ее увидишь, завтра увидишь ее, завтра, завтра…
Прямо напротив ее дома он остановился и замер. Диана стояла на ступеньках крыльца и с кем-то обнималась. Они целовались. Он ничем себя не выдал. Просто стоял за деревом и смотрел. Он не хотел смотреть и в то же время ни за что на свете не согласился бы уйти. Было стыдно подглядывать, но он не мог сдвинуться с места ни на дюйм. И он стоял и глядел на них.
Вскоре парень, которого она целовала, отпустил ее, и, как всегда забавно подпрыгивая, она взбежала по ступенькам и около двери обернулась, чтобы улыбнуться. Он, конечно, не мог разглядеть ее лица, но знал — она улыбается. Еще несколько секунд, и тот, кого она целовала, повернулся и пошел по тротуару. Он насвистывал. Он тихонько насвистывал и чуть пошатывался — видимо, охмелев от ее поцелуев. Когда парень миновал деревья, его лицо осветили звезды. Это был Билл Харпер.
Он все еще стоял на месте. Билл Харпер прошел с десяток шагов и свернул за угол. В гостиной Дианы вспыхнул и тут же погас свет. Потом осветилось окно ее спальни. Дважды он увидел ее тень, промелькнувшую за занавеской. Вскоре свет погас. А он все стоял и шевелил губами: прощай, Диана, прощай… Наконец он двинулся домой. Каждый мускул болел. Руки, живот, голова ныли и горели. Казалось, скатка оттягивает плечи, казалось, она весит добрых сто фунтов. Но не скатка причиняла ему боль. «Ничего-то ты не стоишь, Джонни, — говорил он себе. — Прямо-таки ни черта!»
