Александр Степанов - Бои под Нарвой
На грубоватом энергичном лице Повалихиной появилось выражение удивления и смущения.
— Это меня-то, значит, заведовать продовольствие ем? — в замешательстве спросила она.
— Да, да! Вас, гражданка Повалихина, — улыбнулся Еремин. — И продовольствием, и фуражом для лошадей.
Уже давно работая в заводской столовой, сначала судомойкой, а в последнее время поваром, Повалихина не сомневалась, что справится с порученным ей делом. Конечно, готовить пищу в боевой обстановке было несравненно труднее, чем на кухне, но Повалихина пережила в жизни столько разных трудных моментов, что это ее не пугало. Но фураж явно смущал ее. Сколько его надо — сена и овса на одну лошадь, — этого Повалихина не знала. Сам факт назначения ее заведующей продовольствием и фуражом поразил и взволновал эту своенравную женщину. Сколько лет прожила Повалихина на свете, и всегда ею кто-то командовал и распоряжался, а она подчинялась чужой воле, правда, только после брани и ожесточенного сопротивления. А теперь она сама становилась начальником и кем-то должна была распоряжаться и командовать.
— А что мне придется делать? — неуверенно справилась она.
— Будете заботиться о довольствии людей, о фураже для лошадей. Будете получать со складов продукты питания, овес, сено, — пояснил Еремин.
— Я не очень грамотная, боюсь, как бы не сбиться в счете, — призналась Повалихина. — Разве племянницу с собой взять? Пойдем, что ли, воевать, Саня? — обернулась Повалихина к девушке, которая с большим интересом смотрела на окружающих.
— Можно и пойти! — мягко ответила девушка, разглядывая Еремина. — Не одним же мужчинам Россию оборонять. Надо и нам, девушкам, принять посильное участие. Я — телефонистка с заводского коммутатора, может, и пригожусь на войне?
— Знаю я тебя! Лишь бы парней вокруг поболе было. Ветер один в голове, а тут дело сурьезное: воевать — не то что хороводы водить! — нахмурилась Повалихина. — Ну, ладно, у меня не побалуешь! — Она обернулась к Еремину: — А кто надо мной началить будет?
— Вы будете подчиняться командиру отряда товарищу Блохину или кому-либо из его помощников — Фомину или товарищу Петрову, — пояснил Еремин.
Повалихина взглянула на Петрова и вдруг улыбнулась:
— Личность их мне известна! Помню их еще студентом, как они ухлестывали за Райкой, Лаврентия Максимовича дочкой…
Петров покраснел и опустил глаза.
— Ох и вредная же ты, Повалиха! — покачал головой Блохин. — Никого ты в покое не оставишь.
Глава 4
Когда обязанности были распределены, Петров прошел в помещение конторы. Оно было пусто. Только в углу, словно пулемет, трещала пишущая машинка. Здесь работала немолодая, худощавая женщина.
— Здравствуйте, Валентина Ивановна! — поздоровался с нею Петров. — А вы почему не дома? Ведь уже поздно.
Женщина подняла от машинки усталые, но очень ясные глаза, освещавшие все ее бледное лицо, и ответила:
— Здравствуйте, Аркадий Васильевич! Вот. Блохин вызвал меня… Надо срочно перепечатать списки отряда…
— А мне, Валентина Ивановна, нужно напечатать проект приказа по нашему рабочему отряду, который сейчас отправляется на фронт.
— Сейчас закончу списки, фамилий десять осталось… — И тонкие пальцы машинистки быстро забегали по клавишам.
Закончив печатать, Валентина Ивановна спросила:
— А вам, видно, еще не надоело воевать?
— Немцы наступают на Петроград, а я не хочу жить под немецким сапогом, — резко проговорил Петров. — Не хочу, чтобы на Невском стоял немецкий шуцман!
— Я вполне понимаю вас. Будь я мужчиной — тоже немедленно отправилась бы с вами против немцев. — Машинистка вздохнула. — Как вы думаете, меня в отряд возьмут? Только вот о детях беспокоюсь, как они останутся без меня.
— Вас?! — удивился Петров. — Что вы сможете делать на войне?
— Я окончила медицинские курсы. Кроме того, могу писать донесения и приказы. Работала на заводском коммутаторе, могу быть телефонисткой…
— Вы, оказывается, на все руки мастер! Попробуйте поговорить с Блохиным или Праховым. А детей оставьте с бабушкой. Она будет на них получать военный паек. Блохин и Прахов вас давно знают, помнят и вашего мужа…
Машинистка задумчиво провела рукой по подстриженным волосам. Она и боялась оставить своих малюток, и хотела поехать с отрядом.
— Рискну! Только и вы замолвите за меня слово! — после некоторого раздумья решила она.
— Тогда давайте печатать приказ по отряду.
Петров начал диктовать.
Взяв отпечатанный приказ, инженер вернулся в кабинет директора. Здесь остались лишь Еремин, Фомин и Блохин. Просмотрев приказ, Блохин и Еремин подписали его.
— Кто же будет печатать бумаги на фронте? — задумчиво произнес Блохин. — Не мешало бы нам иметь машинистку.
— Кустова просит взять ее в отряд, — подсказал Петров.
— Кустова? Офицерская вдова? — поморщился Блохин.
Фомин бросил злобный взгляд на Петрова:
— Хватит с нас контриков!
— Ее муж выбился из рабочих! Двадцать лет проработал у нас на заводе чертежником-конструктором. На фронте стал прапорщиком. Погиб в бою. Она может работать не только машинисткой, но и телефонисткой, и медсестрой.
— Решайте сами, товарищи, можно ли эту просьбу уважить. Я эту женщину не знаю, — отмахнулся Еремин.
Блохин колебался. Он боялся, что уже немолодая женщина, мать двоих детей, о которых она все время будет беспокоиться, в боевой обстановке станет только обузой в отряде. Но имеет ли он право отказать ей в просьбе? Кустову он помнил с молодых лет, когда ее отец, старый мастер-прокатчик, привел впервые в цех дочку — стройную румяную девушку с яркими, веселыми глазами. Вспомнил он и ее мужа, о котором ничего, кроме хорошего, нельзя было сказать. «Нашего, рабочего происхождения люди. Посоветуюсь с Праховым. Он ее лучше меня знает».
— Нужно собрать всех бойцов отряда и зачитать им присягу. Где бы это можно сделать? — спросил Еремин.
— В транспортном цехе. Там просторно. Пошли, товарищ Петров, надо объявить людям, чтобы шли в транспортный.
Когда они вместе с Праховым входили в огромный цех, Блохин увидел Кустову и вспомнил ее просьбу.
— Вот, Прахов, Кустова просится к нам в отряд, — сказал он.
Прахов удивленно вскинул брови. Он не ожидал, что эта скромная, уже немолодая женщина проявит такую решительность.
— Не выдержите трудностей похода, товарищ Кустова, — дружелюбно обратился он к машинистке. — Трудно вам будет.
— Выдержу, все выдержу!.. Мы, женщины, выносливы и живучи. Возьмите меня, Маркел Яковлевич, умоляю вас! — едва сдерживая слезы, попросила Кустова.
— Ладно, возьмем! — решил Прахов. — Только, чур, на нас потом не пенять. Будьте к утру готовы к выступлению с вашей машинкой, бумагой и прочей канцелярией.
В цех вошли Еремин и Фомин. Блохин поднял руку, и стало тихо, только пар от дыхания нескольких сот людей поднимался к высокому потолку.
— Товарищи рабочие Стального завода! Уже не раз вы вставали на защиту молодой Советской республики трудящихся. Вы остановили банды Корнилова, разгромили восставших юнкеров, в прах развеяли полки Краснова. Теперь рабоче-крестьянская власть снова в опасности и снова обращается к вам за помощью. Снова вы идете на бой с лютым врагом нашей Родины. Вам надобно принести воинскую присягу на верность рабочему классу, Советскому правительству и вашим товарищам по оружию, — проговорил Еремин. — Я зачитаю вам текст присяги, а потом вы своей подписью скрепите ее. — Еремин окинул взглядом внимательные, серьезные лица и громко, торжественно зачитал текст присяги: — «Вступая в семью Рабоче-Крестьянской Красной гвардии, добровольно и сознательно принимая на себя всю долю тяжелой и святой борьбы угнетенного и обездоленного народа, даю обещание перед братьями по оружию, перед всем трудящимся народом и перед революционной совестью своею достойно, без измены, без страха и колебания бороться за великое дело, которому отдали свою жизнь лучшие дети рабочих и крестьян, за дело победы Советской власти и за торжество социализма».
Голос Еремина гулко разносился по огромному цеху. Высокий сводчатый потолок усиливал звуки и придавал особое грозное величие и силу словам присяги. Рабочие с затаенным дыханием слушали эту вдохновенную клятву на верность рабочему делу и повторяли за Ереминым слова присяги.
— Все понятно, товарищи? Все уверены в своих силах? Все сможете с честью выполнить эту клятву? Кто колеблется, тому лучше не принимать присягу, — строго сказал Еремин.
В ответ раздались взволнованные крики:
— Понятно! Все как один выполним присягу!
— Тогда, товарищи, смело в бой — против всех врагов рабоче-крестьянской власти!
Кто-то запел:
Смело мы в бой пойдемЗа власть СоветовИ как один умремВ борьбе за это!
Песня, подхваченная сотнями сильных голосов, гремела в цехе, и ей было тесно под этими сводами, она стремилась далеко в ночную тьму.
