Шамиль Ракипов - Звездные ночи
Землю мы вернем, города и села восстановим, а миллионы людей исчезнут навсегда. После такой войны, наверно, народы поумнеют, поймут наконец, что к чему, и никто никогда больше не станет под черное знамя фашизма…»
Руфа проспала около четырех часов, поворчала на подругу, что не разбудила раньше. Успела выспаться и Лейла. Протерла глаза и услышала рокот мотоцикла. Вскоре он появился на противоположной стороне аэродрома. Немцев двое, едут прямо на них.
— Твой слева, — прошептала Лейла. — Бери на мушку. Жди команды. Пусть подкатят поближе…
Но мотоцикл свернул в сторону, и скрылся за стеной кустарника. В их сторону немцы даже, не взглянули.
— Пронесло, — сказала Руфа. — Как я испугалась! Одно дело сбрасывать бомбы, другое стрелять вот так, в живого человека.
— В живого фашиста, — поправила Лейла. — Поспи еще часик, Руфа.
— Нет, я теперь не засну.
— Я тоже. Поболтаем?
Этот их разговор Руфа потом часто вспоминала. Лейлу многие считали скрытной, но с близкими подругами она была откровенна.
— Наши там извелись, — сказала Руфа.
— Не переживай, — Лейла погладила ее по голове. — Только ради приборной доски стоило совершить здесь вынужденную посадку. Пусть эта кочерыжка ткнется своим длинным носом…
— Ты знаешь, — встрепенулась Руфа, — она ведь непроходимая дура. Спросила меня про твоих родителей. Я смотрю на нее и думаю: тронешь Лейлу, пеняй на себя. Она что-то про бдительность начала толковать, я говорю: «Какая вы умная». Всерьез приняла, поверила, представляешь? Глазенки так и засияли. И пошло-поехало: она высказывается, а я повторяю: «Какая вы умная». А о твоих родителях я в самом деле почти ничего не знаю. Только запало: ты как-то сказала, что отца не помнишь.
— Я выросла в доме деда, в Куйбышеве. Моя мама, его младшая, любимая дочка, была очень своенравной, В 1914 году решила убежать на фронт, стать сестрой милосердия. Отец догнал ее в Москве, вытащил из вагона, привез домой и — под замок. У деда был свой каменный дом, небольшой магазин. Моя будущая мама сумела вырваться из неволи, вышла замуж за студента Виноградова и умчалась с ним в Казань. Через несколько месяцев вернулась. Родилась я. Мама второй раз вышла замуж и опять неудачно. Спился мой отчим. В Куйбышеве я училась в школе, там полюбила… Потом мы уехали в Среднюю Азию…
— Ты все ждешь писем от того соседского парня? Неужели твоя первая любовь будет и последней? — спросила участливо Руфа.
— Не знаю. Все может быть. А весточки жду, что же мне еще делать. Только вот неизвестность хуже всего. Сама посуди: росли вместе. Когда расставались, дали друг другу обещание… Он написал мне всего лишь одно письмо, перед войной, и затих.
— Может, что случилось…
— Нет, Руфа, он жив, я знаю точно, мне писали знакомые.
— А этот второй, Ахмет, красивый парень?
— Да. Пожалуй, слишком красивый.
— Тогда почему не укрепляешь связи, не отвечаешь на его письма?
— Пишу изредка. Он знает, что я люблю другого. Но на что-то надеется. Уверяет, что полюбил меня с первого взгляда, что я для него единственная и так далее.
— Не веришь? — улыбнулась Руфа.
— Почему не верю? Верю. Сейчас единственная. Придет время, полюбит другую. А вам с Мишей надо пожениться.
— Разрешаешь? — оживилась Руфа и лукаво добавила: — Скажу ему, пусть порадуется. — Помолчала. — А Ирина — шуры-муры…
— Не обижайся на нее. Она тебе желает только добра. Беспокоится за твою судьбу, как старшая сестра. Подшучивает, ну и что?
— Сначала обижалась, теперь нет. — Руфа ткнулась лицом в плечо подруги. — Какая была дурочка… А замуж — подожду. Сейчас моя семья — наш замечательный полк.
Лейла в задумчивости заметила:
— Одна семья другой не помешает.
— А вдруг… Я ему сказала — сразу после победы.
— Если бы я была на его месте… — Лейла не докончила.
— Знаю, пропала бы я… Что-то хотела спросить у тебя… Да, я слышала, что эта девушка-лейтенант еще в Энгельсе подкапывалась под тебя.
— Да, спрашивала, почему я скрыла, что жила в собственном каменном доме. Если бы не Бершанская, отстранила бы она меня от эскадрильи.
— И зачем таких держат в особом отделе? Бершанская говорит: «Работа такая». Но это чушь. По-моему, как раз на такой работе должны быть самые умные, самые справедливые люди. Послать бы ее саму на боевое задание…
— Самолет бы пропал, жалко. Раскусят ее, пошлют куда надо.
— Пока раскусят, сколько крови людям испортит.
— Это верно, — согласилась Лейла. — Только что мы все о ней? Ну ее к черту!..
Потом они долго говорили обо мне. Лейла мечтала о встрече со мной…
Никто девушек не потревожил. Когда стемнело, они погрузили в самолет свою находку и полетели домой. Можете представить, как их встретили! А они даже не захотели отдыхать, подкрепились чашкой кофе и улетели на задание.
Ночь сто шестьдесят девятая
В ноябре 42-го года я прибыла в полк. Он располагался в станице Ассиновская недалеко от Грозного, До Терека — пятьдесят километров, там к северу фронт. Море зелени, аккуратные домики. Подхожу к одному из них, открываю дверь — Лейла!
Обнялись, плачем, смеемся, молчим…
Поворачиваю ее туда-сюда, любуюсь. Она стала еще красивее. Оказывается, ей чертовски идет военная форма! Гимнастерка, белоснежный подворотничок, кубики в петлицах, тонкая талия перетянута новеньким желтым ремнем, брюки-галифе, кирзовые сапоги — лейтенант-принцесса, которой только любоваться. Раньше, в гражданке, я знала ее как инструктора аэроклуба. И вот теперь она военный летчик…
В комнате полно девушек. Одна из них подбежала ко мне, расцеловала в обе щеки. «Руфа», — решила я и не ошиблась.
Как строгая мать, выбирающая невесту сыну, разглядываю штурмана Лейлы. Большие карие глаза, родника на щеке, лицо светлое-светлое — обаятельная девушка, от нее веет юностью, весной, солнцем.
«Ты прекрасна», — мысленно говорю я Руфе, и она, словно угадав мою мысль, покраснела.
Потом подошла красивая, черноглазая девушка. Мило улыбаясь, она протянула мне красную розу:
— Хиваз Доспанова.
Я даже растерялась: мои однополчанки, с которыми я давно знакома заочно, по письмам Лейлы, одна за другой тянут ко мне руки:
— Вера Белик…
— Таня Макарова…
— Наташа Меклин…
— Женя Руднева…
— Ирина Себрова…
— Лариса Розанова…
— Глаша Каширина.
Нет, я не оговорилась — Глаша Каширина, пропавшая без вести! Кружится голова…
Снова подошла Руфа.
— Будем умываться, товарищ лейтенант, — проворковала она и повела в другую комнату, раздевая меня на ходу. Когда вернулись, на двух сдвинутых столах уже стояли миски с виноградом, яблоками, персики, сливы, бутылки с вином. Вдоль стен — аккуратно убранные койки, белые покрывала, расшитые подушки.
— Мне только чай, — предупреждаю я.
— Древние мудрецы говорили, что чай дает силу и просветляет взор, — сказала Хиваз Доспанова и, пожав плечами добавила: — Но Омар Хайям предпочитал вино.
Об Омаре Хайяме я что-то такое слышала, но стихов его не читала. Так что он для меня не авторитет. А главное — я еще не доложила начальству о своем прибытии.
— Мне надо в штаб, извините.
Лейла разрядила обстановку:
— Только чай, девушки, вино потом.
Вдруг кто-то тревожно крикнул:
— Комиссар!
Мигом — динь-динь-динь — словно какой-то, волшебник произнес заклинание, бутылки и бокалы исчезли со стола.
Лейла писала мне о комиссаре Евдокии Яковлевне Рачкевич: «Чудесная ханум, мы за глаза называем ее мамой. Но если рассердится, может, лягнуть в оглоблю…»
Я знаю, что она в гражданскую войну, девочкой, была связной у партизан, потом — пограничная застава. Окончила Ленинградскую военную академию.
«Мама» — у меня перед глазами. Крепкая, полная женщина, в руке — повидавший виды планшет, набитый газетами и журналами.
Отдаю честь, рапортую.
— Я провожу вас к Евдокии Давыдовне Бершанской, командиру полка, — негромко говорит она. — Идемте.
По дороге поинтересовалась моим здоровьем, настроением. Ощущение такое, будто мы с ней знакомы давным-давно.
Подходим к большому белому дому, окруженному яблонями. У входа девушка с винтовкой.
— Наш штаб…
Стою по стойке смирно перед командиром полка. И к этой встрече меня подготовила Лейла. Все точно: чуть прищуренные серые глаза, пронизывающий взгляд, крепкие длинные руки. Улыбнулась, и на душе у меня стало легко.
— Во вторую эскадрилью… — назначила Бершанская. — Пока осматривайтесь, вам надо привыкнуть. Получим машину, посмотрю, как летаете.
— Есть! — ответила я. Щелкнула каблуками и вышла.
В одной эскадрилье с Лейлой, отлично. Прямо сердце радуется. Вот только когда получу самолет — неизвестно…
