Василий Ардаматский - «Грант» вызывает Москву
Когда Шрагина увели, Релинк вызвал Бульдога:
— Шрагина и его компанию перевести в криминальный лагерь, — приказал он. — Обложи их там со всех сторон агентами. Посмотрим еще раз их связи. Не попробуют ли они бежать?
— Я не могу его видеть, я его пристрелю, — сказал Бульдог.
— В свое время я не лишу тебя этого удовольствия, а пока выполняй мой приказ…
Шрагина перевезли в тюрьму среди бела дня в открытом кузове грузовика и только с одним конвойным. Везли по главной улице, хотя это совсем не был кратчайший путь. Недалеко от рынка машина остановилась, шофер куда-то ушел, и минут двадцать не возвращался. Шрагин сразу понял: Релинк затеял с ним какую-то новую игру…
У железных тюремных ворот с львиными мордами машина простояла минут десять, пока конвоир переругивался через глазок с тюремной охраной. Как всегда, возле тюрьмы толпились родственники арестованных. Они сочувственно разглядывали Шрагина. Знакомых среди них он не увидел. Совсем близко за косогором сверкала гладь реки. Водный простор звал, манил, и вдруг у Шрагина блеснула мысль: до косогора метров сто, не больше, а там можно скатиться в заросшую бурьяном балку. А дальше что? Ночью такой побег, может, и окончился бы удачно, но сейчас, днем, эта затея обречена на провал. Но, может быть, именно этого и хочет Релинк?..
Шрагина ввели через железные ворота, и он оказался в так называемом предбаннике — между внешними и внутренними ворогами тюрьмы. Через маленькую калитку его втолкнули во двор и повели налево, в уже знакомый ему одноэтажный корпус, где были одиночки для особо важных преступников.
Очутившись в одиночке, Шрагин сел на привинченную к стене деревянную койку и стал думать. Собственно, ничего особенно сложного не произошло. По-видимому, Релинк испуган его попыткой самоубийства и теперь хочет создать впечатление, будто следствие отныне входит в строго юридическое русло. Но зачем ему это? Ясно, пожалуй, одно: у него по-прежнему нет веских улик, и почему-то на сей раз они ему нужны. Вряд ли он серьезно верит, что Шрагин сам признает свою вину. Но тогда может быть только одно простейшее решение загадки: Релинк решил тянуть дело, выигрывая время и выжидая обстановку, когда он сможет ликвидировать его, не считаясь ни с какой юрисдикцией. Что же следует делать в данной ситуации? Побег? Но надо трезво смотреть правде в глаза: без помощи извне побег совершить невозможно, даже при облегченном режиме заключения. А рассчитывать на слепой случай глупо. На чью же помощь можно рассчитывать? Оставшихся, судя по всему, на свободе Демьянова и Величко вовлекать в это дело нельзя: они продолжают борьбу, и ставить их под удар он не имеет права. Да и связи с ними все равно нет…
Разумнее всего было бы воспользоваться помощью Юли. Федорчука уже нет в живых, и она свободна в своих поступках. Если она однажды принесет ему передачу, никого это не удивит, — ведь Дымко на очной ставке с ним заявил, что знает его через покойного Федорчука. Дымко, наверное, решил в растерянности, что на мертвого можно валить все, и не подумал, что этим раскрыл связь между всеми троими. Впрочем, Релинк тогда, кажется, не обратил на это внимания или он уже и сам догадывался об этом. Так или иначе, теперь это заявление Дымко могло оправдать заинтересованность Юли в его судьбе: как-никак знакомый человек… Но что может сделать Юля? Еще не известно, в каком она сама сейчас состоянии…
Зина каждый день приносила передачи для мужа и потом весь день бродила около тюрьмы. Ей казалось, что так она ближе к своему Сергею. Вскоре после ареста мужа она один раз виделась с Юлей, но ей показалось, что Юле тяжело слушать ее рассказы о Сереже — пусть сидящем в тюрьме, но все-таки живом…
В этот вечер Зина пришла к Юле во второй раз.
— Слушай, я сегодня видела Игоря Николаевича, — возбужденно сообщила она. — Я была возле тюрьмы, и его туда привезли. В открытом грузовике. Я сразу его узнала.
— Да ты же его раньше и в глаза никогда не видела, — хотела Юля образумить свою подругу.
— Однажды мне описал его Сережа. Ну точно он, я не могла ошибиться, я его с двух шагов видела.
— Ну, какой он, опиши…
— Рослый такой… — начала рассказывать Зина, смотря вверх… — Кожаное пальто, коричневое… Шапка такая, с серым мехом и с козырьком. Глаза такие светлые, красивые. А лицо желтое, и синяки во такие под глазами. Уши еще у него такие прижатые, вроде как мочки приросшие…
— Знаешь, похоже… Честное слово, похоже… — произнесла Юля, начиная волноваться. Она стала ходить по комнате. Еще и еще раз просила Зину описать Шрагина. А потом решительно сказала: — Да, он! И завтра я понесу ему передачу. Так мы и проверим, есть ли он там…
Они посмотрели друг на друга и вдруг, точно по команде, обе заплакали. Юля обняла Зину, прижалась к ней:
— Ой, Зинка, Зинка, разве думала я, что будет, когда сватала тебя за Сергея?
— А что ты должна была думать? — говорила Зина, всхлипывая и крепче прижимаясь к подружке. — Ты, может, думаешь, что я жалею о чем? Так знай — я все равно счастливая. Сережку только жалко… так жалко… — иона заплакала навзрыд.
Юля гладила ее по голове, приговаривая:
— Мы обе счастливые… очень счастливые… верно — счастливые…
— Сережа сегодня записку прислал, — деловито вытирая слезы, сказала Зина. — Требует, чтобы я меньше ему носила и сама лучше питалась. Приказывает: все его вещи поменять на продукты. Представляешь? Вот дурной-то парень…
Они улеглись на одной постели и долго еще шептались, погасив свет. А рано утром, когда город еще спал, они вместе пошли тюрьме…
Было тихое весеннее утро. После холодной ночи черепичные крыши тускло серебрил иней, со стороны лимана веяло промозглой сыростью, и чем ближе Зина и Юля подходили к тюрьме, тем сильнее их прохватывала эта холодная сырость.
У тюрьмы возле окошечка, где принимали передачи, уже стояли несколько женщин. Юля и Зина тоже стали в очередь. Все молчали. О чем говорить этим женщинам? Все у них одинаковое — горе и надежды. Даже их серые, тревожные лица были похожи друг на друга…
Ровно в восемь открылось окошечко, и дежурный комендант тюрьмы начал принимать передачи. Молча, почти без слов, он брал посылочки и, услышав фамилию заключенного, сверялся по списку. Женщины тоже молча отходили в сторонку дожидаться — может, будет ответ. Вот отошла от окошечка Зина. Теперь очередь Юли.
— Шрагин? — Комендант уставился на нее. — Вы родственница?
— Знакомая, — ответила Юля.
— Значит, Шрагину.
— А что, нельзя?
— Почему нельзя? Можно… — комендант отложил в сторону узелок и тихо сказал: — Вы его можете даже повидать… вот там, на берегу, работает…
— Спасибо…
«Значит, им зачем-то нужно, чтобы со Шрагиным кто-то встретился», — подумала Юля, отходя от окошка. Ничего хорошего за этим быть не могло, но Юля не считала себя вправе отказаться от возможности повидать Шрагина. Она подошла к Зине:
— Жди меня здесь и посмотри, не пойдет ли за мной какая-нибудь сволочь.
Подойдя к береговому склону, Юля сразу увидела небольшую группу заключенных, засыпавших землей промоину. Единственный конвоир сидел в стороне. Когда Юля стала спускаться по береговому склону, она увидела и второго конвоира, он стоял у самой воды и смотрел на качавшуюся на волнах белую стаю чаек. Оба конвоира, вроде бы, не обращали на Юлю никакого внимания, хотя видели ее. Она прошла совсем близко от заключенных, и сердце ее сильно забилось — она увидела Шрагина. Он стоял, облокотившись на лопату, среди других заключенных, которые тоже прекратили работу и с любопытством смотрели на приближающуюся к ним девушку. В этот момент Шрагин узнал ее, улыбнулся и чуть приподнял руку. Еще не зная, как она поступит дальше, Юля подошла к конвойному, который стоял у воды.
— Что скажешь, красотка? — спросил он у нее по-немецки и вполне миролюбиво.
— Можно мне поговорить с одним заключенным? — улыбаясь спросила Юля.
— С каким же? — подмигнул ей солдат.
— Вон с тем, в кожаном пальто…
— О! Ты, я вижу, знаешь толк в мужчинах, — засмеялся солдат. — Муж?
— Знакомый…
Солдат, в упор разглядывая Юлю, сказал:
— Ну иди поговори, только без глупостей…
Юля подошла к заключенным и позвала Шрагина. Он вопросительно посмотрел на конвойного, но тот демонстративно отвернулся.
— Здравствуйте, — почти весело сказал Шрагин, быстро подходя к Юле.
— Боже ты мой, что они с вами сделали! — прошептала Юля жалостливо, чисто по-женски, всматриваясь в желтое опухшее лицо Шрагина. — Здравствуйте, Игорь Николаевич.
— Ничего особенного, — сухо отозвался Шрагин и спросил: — Сами придумали навестить?
— Сама. С Зиной мы тут.
— Больше никто не знает?
— Никто.
— Очень хорошо. Но учтите: теперь они будут за вами следить.
