Андрей Серба - Тихий городок
От пола и стен землянки тянуло холодом, однако топить железную печку капитан категорически запретил. Сбоку от Дробота посапывал во сне сержант Юрко, рядом с ним ворочался с боку на бок Горобец, из противоположного угла землянки доносился чей-то густой с присвистом храп. Капитан знал, что бой, скорее всего, начнется с рассветом, поэтому ему тоже требовалось хоть немного поспать. Но вот уже третий час, как у него болел живот. Вначале Дробот терпел, но с четверть часа назад рези стали настолько сильными, что он был вынужден хлебнуть из фляжки спирту. Боль стихла, отступила, и сейчас, привалившись плечом к стене, он старался заставить себя думать о чем-то постороннем, чтобы легче перенести головокружение и тошноту, которые обычно появлялись после приступов. И на память пришло далекое-далекое, настолько отступившее в прошлое, что воспринималось уже так, словно случилось не с ним, а с кем-то другим…
Ранняя весна 1943 года, их Кубанский гвардейский добровольческий корпус на границе родной Кубани. Полгода назад казаки защищали ее, теперь ее предстояло освобождать.
Дробота вызвали к командиру полка утром, после очередной неудачной атаки. Полковник был в блиндажа вместе с начальником штаба, на столе перед ними лежала карта. Не дав Дроботу доложить о своем прибытии, полковник хмуро сказал:
— Знаю, що и эта атака отбита… Третья за ночь. Надо отбросить вражий заслон. Ежели сбить его, можно выйти точнесенько в спину швабам, що не пускают нас в долину.
Полковник бросил карандаш на карту, глянул на Дробота.
— Правильно молчишь, сотник. Не говорить сейчас надобно, а сбивать замок с той тропки. Сделает это твоя сотня.
Проводник вывел их к вражьему заслону, как и обещал, в четыре утра. Измученная трудным переходом по бездорожью, сотня остановилась в защищенном от холодного ветра ущелье, а Дробот с проводником спешились и как можно ближе подобрались к фашистам. Горный склон, полого спускающийся в долину, весь огражден. Несколько рядов переносных рогаток и немыслимая путаница колючей проволоки, спускающаяся вниз на добрых три десятка метров.
Немцы чувствовали себя в безопасности за рядами колючей проволоки и минным полем, которое, вне всякого сомнения, располагалось за проволочным заграждением. Вот оно, главное препятствие для тех трех сотен, что идут за казаками Дробота и должны ринуться в долину! Значит, нужно расчистить путь для удара в тыл немцам. В предвидении подобного рода неожиданностей и направил полковник его сотню раньше основных сил отряда.
Через несколько минут замысел предстоящего боя был у Дробота в голове. Два спешенных взвода под его командованием двинулись по скалам в тыл немецким пулеметам, уставившимся с гряды на тропу и проволочное заграждение. На обходной маневр по обледенелым кручам казаки затратили больше часа, зато, когда спустились на склон позади гряды, пулеметы были от них в трех сотнях метрах и на пути к ним не наблюдалось никаких препятствий.
— Кукуруза видишь? — спросил у Дробота проводник, указывая пальцем в направлении гряды.
— Вижу.
— Подсолнух видишь?
— Подсолнуха не вижу, — ответил Дробот, больше наблюдая за рассыпающимися в цепь казаками, чем за пальцем горца.
— Слева — наш аул, колхоз, наш кукуруза. Справа, казак, твой хутор, твой колхоз, твой подсолнух… Вот и думай теперь, — хитро прищурился проводник.
— Спасибо, отец, — сказал Дробот и повернулся к цепи: — Казаки, высотка со швабами — уже кубанская земля. Полгода мы ждали минуты, когда снова ступим на нее. Вперед, на родную землю!
Обнажив шашку, он первым побежал в атаку, и тотчас, обгоняя его, к гряде бегом ринулись казаки. Они не приблизились к немцам и на сотню метров, как из окопов началась стрельба. В ответ со скал ударили два дегтяревских ручных пулемета и захлопали выстрелы казачьих снайперов. Поддерживая атаку, застрочили пулеметы от проволочного заграждения, где остался третий взвод сотни. Пуля ударила Дроботу в голень ноги всего в сорока — пятидесяти метрах от гряды, он опустился на колено.
— Друже, помоги, — донеслось сбоку.
Оглянувшись, сотник увидел невдалеке от себя казака. Раненный в грудь и голову, с залитым кровью лицом, он медленно полз к гряде на звуки выстрелов. Прыгая на здоровой ноге, Дробот подскочил к нему, приподнял голову, стер с лица кровь.
— Не туда ползешь, земляче. К санитарам тебе надобно, а они позади нас.
— Нет, сотник, ползу я куда следует, — еле слышно ответил казак, узнавший Дробота по голосу. — Не санитары мне нужны, а родная земля. На ней помереть хочу. — Он ухватил Дробота за плечо. — Помоги, друже, до кубанской земли добраться. Помоги, рядом она.
Язык казака заплетался, рука, ухватившая за плечо сотника, дрожала, у него уже не было сил самостоятельно передвигаться. Раненый был прав: санитары ему были ни к чему. Дробот, обхватив казака поперек туловища рукой, пополз вместе с ним и остановился лишь у неширокой межи, разделяющей два поля, — кукурузное и подсолнечное.
— Кубанская земля, друже, — проговорил он, осторожно укладывая раненого среди подсолнухов.
Тот, не открывая глаз, ощупал рукой одно подсолнечное будылье, второе, провел ладонью по шероховатой поверхности третьего. Облегченно вздохнул и из последних сил подтянул тело к ним. Видимо, казаки тоже знали, что не с гряды, а именно с этого подсолнечного поля начинается в долине родная Кубань. Раненый приник к земле лицом и не поднял больше головы.
Опираясь на шашку, Дробот поспешил к гряде. Там все уже было кончено. Разворочены мелкие, с выложенными из камней брустверами окопы и пулеметные гнезда, два блиндажа с сорванными с петель гранатными разрывами дверями… Десятка четыре перебитых в окопах и при бегстве с гряды гитлеровцев.
Из показаний захваченного в плен ефрейтора казаки узнали, что на гряде согласно заведенному порядку ночное дежурство нес только один взвод, а остальные солдаты караульной роты располагались на ночлег в ауле. Оттуда и нужно было ждать нападения.
Когда гитлеровцы приблизились к подножию гряды, и артиллерия, боясь поразить своих, прекратила стрельбу, казаки открыли кинжальный огонь. Четыре их пулемета, три МГ и трофейные автоматы, захваченные с большим запасом патронов, строчили не переставая, и фашисты откатились назад. Опять загремели орудия.
После первых залпов вражеской артиллерии Дробот обнаружил в бинокль ее позиции и определил, что назначение батареи — держать под прицелом проход, через который рвался в долину их полк, а гряда — запасная цель. Чтобы накрыть огнем тропу и проволочное заграждение, которые с теперешних позиций были недосягаемы для снарядов батареи, ей нужно было переместиться на другое место. На это требовалось время и, учитывая рельеф местности, немалое. Зато вполне реальной угрозой для казаков у тропы могли стать легкие немецкие минометы, стрелявшие откуда-то из-за скал гряды. Но для этого им требовалось также сменить позиции и приблизиться к тропе на дистанцию огня, а пулеметы сверху не позволили бы им этого сделать. Словом, отряд Дробота, оседлавший гряду, был для противника костью в горле. Вот почему нужно было держаться и держаться.
В стороне, где наступал их полк, гремела канонада, и та часть долины заполнялась дымом и пылью. Участили огонь немецкие минометы, отдельные вражеские солдаты подползли к гряде на расстояние гранатного броска. Зато на тропе уже не было проволочного заграждения, и несколько казаков, пригнувшись к земле, в шаге друг от друга медленно двигались по склону. Так и есть, за колючей проволокой оказалось минное поле! Ничего, они в штабе предусмотрели и такой случай, а поэтому в составе сотни находилось отделение полковых саперов. Половина дела уже сделана! Держаться, держаться!
Расстреляв патроны, Дробот потянулся к гранатам, разложенным сбоку от пулемета. Он швырнул их все одну за другой — шесть или семь штук, и пока не осела земля после взрывов, выскользнул из воронки и быстро пополз вверх по склону. Но, как он ни спешил, одна пуля все-таки отыскала его плечо. Кубарем скатившись в окоп, точнее в широкую, неглубокую яму, в которую его превратил разорвавшийся поблизости снаряд, Дробот обнаружил в нем трех раненых казаков. Один лежал за МГ, второй рядом с ним стрелял из автомата, а третий, с исшматованными минными осколками ногами, привалился спиной к обрушившейся стенке окопа и набивал патронами запасные диски.
— Сотник?.. Живой? — повернулся к Дроботу пулеметчик.
Рядом с автоматчиком лежал еще один раненый. Белое, как мел, лицо, по щеке стекает струйка крови… Бедро разворочено осколком, и из длинной рваной раны под казака натекла лужа крови… Утренний мартовский морозец уже схватил ее по краям тонким льдом, и раненый постепенно вмерзал в лужу собственной крови.
— Куда глядишь? — обрушился Дробот на автоматчика. — Бери его и быстрее в тыл, к нашим, что остались у скал.
