Александр Андреев - Ясные дали
Военные почтительно встали ей навстречу, и мы услышали, как один из них воскликнул, изумленный:
— Тоня!
— Я знала, что встречу вас, — проговорила она взволнованно. — И вот встретила.
Никита с недоумением, даже с тревогой спросил:
— Кто это?
— Не знаю. — Я был удивлен не менее его.
Тоня кивнула мне головой, подзывая к себе:
— Познакомьтесь. Мой брат… Митя, вот кто привез меня к тебе. Это Афанасий. — Высокий, длинноносый парень, с черным чубом протянул мне руку, щегольски пристукнув каблуками. — А это… — Тоня запнулась, помедлила, точно вспоминая имя другого, потом произнесла тихо: — Андрей Караванов.
По тому, как она взглянула на него и с каким оттенком нежности в голосе произнесла его имя, я догадался, что приехала она в Москву главным образом из-за него. Я вгляделся в Караванова. Подчеркнуто собранный в своей новенькой гимнастерке, перетянутой ремнем, стройный, он держался строго и независимо, черные небольшие глаза с горячим блеском охватывали все цепко, волосы жесткие, губы упрямо поджаты — видимо, скуп был на слова. Знакомясь, он крепко, рывком стиснул мою руку и тут же выпустил. «Так вот почему Тоня мила и небрежна с Никитой, — догадался я. — Она неотступно думала об этом человеке!..»
Растерянный Никита стоял в отдалении, опершись рукой о стену, и безотрывно следил за Тоней. Мне стало обидно и больно за него, я досадовал на Тоню: как она могла так легко оставить его ради этих… Я смотрел на военных с невольной неприязнью.
— Не надейтесь, что я стану вас благодарить за доставку сестры. Сообразили же, в самом деле, везти человека прямо с работы, в чем была…
Караванов ничего не ответил, Афанасий по-приятельски взял меня под руку.
— Мы просто повеселиться хотели… Глядим, стоят три девушки возле вагона… Ну, я и пригласил их ради шутки: едемте, мол, девчата, с нами. Бывает же так…
— Не пригласил, а обнял меня, — уточнила Тоня.
— Ну да, обнял и пригласил, — поправился Афанасий смеясь. — Две ни в какую, а эта прыг в вагон…
— Нашли, с кем шутить, — проворчал я.
— Мы уж и сами поняли, что не на ту напали. Но отступать было поздно — поезд тронулся.
Караванов, должно быть, не слышал, о чем мы говорили, он всматривался в Тоню пристально и как будто недоверчиво — не верил в столь неожиданное ее превращение. В этом сдержанном взгляде чувствовалась внутренняя покоряющая сила, упорство. А Тоня, откинув голову и чуть сощурившись, безмолвно смотрела на него; казалось, они забыли, что находятся среди толпы, и вели между собой торопливый немой разговор — глаза спрашивали и отвечали, восторгались и не доверяли, грустили и ликовали; Тонина рука, лежавшая на сгибе моего локтя, чуть вздрагивала.
Шум на этажах усиливался, людей становилось все больше — до двенадцати часов оставалось несколько минут.
Возле Никиты и Сани задержалась Нина Сокол, тоже в белом вечернем платье, с красной гвоздикой в черных волосах.
Я поклонился летчикам, учтиво, но холодно, как на репетиции «Горе от ума», и быстро отошел, уводя Тоню. Когда мы приблизились к ребятам, Нина заторопилась и скрылась в другой комнате. «Избегает», — отметил я не без горечи.
Позвали в зал. Парни и девушки сдерживали нетерпение; они шли с таким чинным видом, будто им совсем и не хотелось садиться за стол.
Тоня подхватила Никиту и Саню под руки. Она оживленно говорила им что-то и громко смеялась, чуть запрокидывая голову. Никита понимал причину ее внезапного и бурного оживления и тоскливо улыбался. Как странно и несправедливо все устроено: вот шумный вечер, все дышит весельем, и молодая радость вздымает тебя так высоко, что невольно ощущаешь — нет для тебя ничего невозможного в жизни! И именно этот вечер положил начало страданиям Никиты… А милая Нина с гвоздикой в волосах избегает меня, она смеется с Леонтием, а глаза грустные-грустные…
В двери, загородив дорогу, встала Ирина. Ее длинное платье было усыпано серебряными блестками, как рыба чешуей.
— Где сестрицу такую подцепил? Познакомь.
Тоня протянула ей руку и назвала себя.
— А вы — Ирина Тайнинская. Я видела вас однажды… с Митей. — Они обменялись долгим оценивающим взглядом, и обе улыбнулись дружелюбно.
Ломаясь в талии, Ирина притронулась пальчиками к Никите, потом к Сане, пригласила:
— Идемте. Я знаю, где наши места, сама распределяла.
Ирина провела нас к столу, села первая и подергала меня за рукав — на тарелке лежала карточка: «Д. Ракитин».
И сразу сухо захлопали пробки, взлетая к потолку; задымились горлышки бутылок, шампанское, шипя и пенясь, полилось в стаканы. Репродуктор сначала оглушил всех трескучим царапающим шумом, затем донес знакомый звон часов Спасской башни. Все встали. Я оглянулся. Нина находилась в другом конце зала вместе с Широковым; глаза ее были опущены, точно ее забавляло, как со дна бокала отрывались белые крошечные пузырьки, выскакивали наверх и лопались, чуть брызнув. Там же стояли, держа перед собой граненые стаканы, летчики, за их плечами потерялась маленькая Зоя Петровская.
Ирина ущипнула мне руку выше локтя.
— Не смотри туда, — приказала она шепотом; глаза ее ревниво сузились, нос заострился.
Из педагогов приехал на вечер один Бархатов, чистенький, свежий, улыбающийся. Он пожелал нам успехов в учебе, посидел немного за столом и вскоре уехал.
— О чем думаешь? — сказала мне Ирина. — Все давно выпили.
Тоня ни разу не оглянулась на летчиков, заботливо ухаживая за Никитой и Саней. Пиршество разгоралось, звенела посуда, не смолкал говор, молодо и заразительно блестели глаза. Включили радиолу. Свет в зале погасили, лучи прожекторов, фиолетовый и оранжевый, скрестились на середине зала. Завихрилось, вспыхивая в струях сияния, конфетти, из конца в конец полетели разноцветные бумажные ленты — неизменные атрибуты новогодних вечеров и маскарадов. Танцующие кружились вокруг высокой елки, беспорядочно опутанной гирляндами лампочек, нитками бус, мохнатой золотистой мишурой; в стеклянных игрушках, — будто в них переливалось что-то, — скользили лучики света.
Столы постепенно пустели. Сердобинский, подойдя, галантно склонился над Ириной, приглашая ее танцевать. Тоня незаметно исчезла. Никита с Саней вышли в коридор. Я сидел за столом один и думал о Нине. «Не подойдет же она ко мне первая. Подойду я к ней и поздравлю с Новым годом. Она наверняка ждет моего шага…».
Я протолкался к тому месту, где она сидела. Леонтий сосредоточенно ковырял вилкой заливную рыбу. Он сказал, что Нина ушла домой.
— Когда?
— Только что. Может, догонишь.
Выбравшись из зала, я скатился по лестнице и выбежал во двор. Нины не было. Падал снежок. Я постоял немного, вздрагивая от холода, возвращаться наверх, в гам и суматоху, не хотелось. Ирина раздражала своим кокетством, Тоня вызывала обиду за Никиту, уход Нины обострял горечь и одиночество. Потянуло вдруг домой, к маме, возле нее тепло, тихо, спокойно…
Поднявшись, я заглянул в один из классов — оттуда вырвалась бурная плясовая музыка, хлопки и топот ног.
Саня Кочевой сидел за роялем и с увлечением наигрывал «Русскую». В кругу журавлиными своими ногами выделывал колена летчик Афанасий; широченные пузыри его галифе будто раздувались ветром. Вот он, шаркая носками, подступил к Тоне, топнул и нелепым изваянием застыл перед ней в незаконченном движении, раскинув в стороны руки.
Тоня взглянула на Караванова, как бы спрашивая у него разрешения: принять вызов или нет, затем прихватила подол платья рукой, вскинула с надменностью подбородок и, прежде чем я успел задержать ее, пустилась в пляс, поплыла все быстрее и быстрее, взмахами подола расширяя круг. Повернув голову, смеясь полным ртом, она взглядом звала за собой Афанасия. И, сорвавшись, он помчался за ней, притопывая, пристукивая каблуками. Саня, оглядываясь через плечо, торопил их своей музыкой, подхлестывал, все убыстряя темп. Тоня рассыпала четкую и ясную дробь, Афанасий, приседая, складывался втрое, длинные ноги его не успевали выбрасываться в такт музыки, и, споткнувшись, он сел, захлопал об пол ладонями. Раздался смех. Перешагнув через его ноги, Тоня подошла к Караванову и доверчиво и, как мне показалось, привычно оперлась о его руку; она раскраснелась, дышала порывисто. Он одобрительно кивнул ей, едва приметно улыбнувшись.
В этот момент я заметил, как Никита, стиснув в зубах папиросу, сощуренно взглянул на Тоню, потом повернулся и, расталкивая встречных, спокойно двинулся к выходу. Должно быть, нелегко давалось ему это спокойствие…
Я негодовал на Тоню: как она свободно ведет себя с Каравановым. И пляску устроила…
— Прощайся со своими знакомыми, — сердито сказал я ей. — Собирайся домой.
— Так скоро? Подождем еще немного. Здесь так хорошо, Митя… Ну, капельку!
