Иван Василевич - Подвиг живет вечно (сборник)
…Рудольф Иванович вспоминал, что в начале мая 1960 года он, по стечению обстоятельств, оказался на несколько дней в тюрьме г. Льюисберга (штат Пенсильвания). 7 мая в субботу кто-то просунул через маленькое окошечко в двери камеры свернутую трубочкой газету. Первое, что бросилось в глаза, — это набранный огромными буквами заголовок: «Над Свердловском, СССР, сбит самолет У-2». Ниже, помельче, было напечатано: «Г. Пауэрс, пилот, схвачен русскими. Ему грозит суд как шпиону».
Конечно же Абель в тот момент не мог даже и предположить, что минует еще какое-то время, его обменяют на американца Пауэрса и настанет долгожданный день возвращения на Родину, к своей семье.
Мы говорим Рудольфу Ивановичу, что сами явились свидетелями судебного процесса, который проходил в Колонном зале Дома союзов в Москве 17 августа 1960 года, где слушалось дело Пауэрса под председательством генерал-лейтенанта Борисоглебского. Шпиону грозила смертная казнь, но советский суд ограничился сравнительно мягким приговором — десятью годами лишения свободы. А через полгода Пауэрс получил помилование.
Беседы с полковником Абелем запомнились нам навсегда.
Тяжело сознавать, что Рудольфа Ивановича, обаятельного и мудрого, которого уважали и которым восхищались даже недруги, нет больше с нами. Он ушел от нас в 1971 году на 69 году жизни. Но у нас остались записи разговоров с ним, наспех сделанные заметки о проведенном вместе времени. Они и послужили канвой для нашего рассказа. Сегодня слова Абеля звучат как завещание.
— Самоотверженность предполагает высокую сознательность человека, чувство долга и ответственности перед обществом за свои действия. Храбрость — это способность преодолевать страх. Однако храбрость бывает разная. Случается безрассудная, показная. Но есть храбрость и отвага, основанные на чувстве долга, на трезвом учете обстановки и возможного риска. Чувство долга, умение правильно оценить обстановку — качества, которые также воспитуемы, и каждый человек может в повседневной жизни найти возможности проявлять эти качества и закалять их в себе…
Храбрость и отвага требуются от работников самых разных профессий. Эти качества необходимы и верхолазу, и альпинисту, летчикам, космонавтам, цирковым артистам, пожарным, охотникам и многим, многим другим. Никто из людей, работа которых связана с определенной опасностью, не пойдет на риск, если в этом нет необходимости. Это было бы безрассудством, а иногда даже преступлением. Для таких профессий опасность является «нормальным компонентом» работы, и каждый профессионал приучает себя к разумному поведению и принимает нужные меры, чтобы свести риск до минимума.
Усилием воли можно подавить в себе страх, приучить себя выполнять работу, связанную с определенной опасностью. Развить и укрепить свою волю может каждый человек путем настойчивой работы над собой.
И, наконец, на первый взгляд чисто профессиональный вопрос, — продолжал Рудольф Иванович. — Мы живем на планете в соседстве не только с нашими друзьями, но и с идейными противниками. Спецслужбы многих иностранных держав ведут против Советского Союза, других социалистических стран подрывную работу. В этой связи необходимо все время помнить о бдительности. Она нужна не только профессионалу, но и вообще любому советскому человеку. Разве это не так?
Работа разведчика, — размышлял далее Рудольф Иванович, — изобилует моментами, когда ему приходится проявлять находчивость, инициативу, смекалку. Под бдительностью мы понимаем довольно сложный комплекс. Он включает в себя постоянное изучение обстановки, в которой работаешь, наблюдательность, самокритичность по отношению к своим поступкам и словам, тщательное продумывание всех своих действий, относящихся не только к работе, но и ко всему, что связано с окружением, обычаями и нравами людей.
Однажды в США я навестил одного знакомого бруклинского художника. Был он очень беден и, хотя живописец был неплохой, никак не мог продать свои картины. В момент моего прихода у него оказалось несколько его друзей, а сам хозяин с повязанным вокруг головы шарфом маялся от зубной боли. Выяснилось, что у него несколько дней болит зуб, а к врачу он пойти не может: нет денег. Я тут же вытащил бумажник и вручил ему двадцать долларов, посоветовав немедленно идти к стоматологу.
Казалось бы, что в этом поступке особенного? Но в действительности он вызвал большое недоумение у друзей моего знакомого, да и у него самого. Среди большинства американцев не принято предлагать деньги, если тебя прямо об этом не просят, да еще без расписки и не оговорив сроки возврата. Такая, казалось бы, мелочь может кончиться для разведчика плачевно. К счастью, в данном случае все обошлось благополучно, если не считать, что в дальнейшем мне пришлось немало потрудиться, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление от своего промаха.
Или вот другой случай, происшедший со мной в самом начале войны. Дело было в конце августа 1941 года. Я выезжал по делам за город и на электричке возвращался в Москву. Вагоны были переполнены, а на каждой остановке вливались новые пассажиры. После очередной станции меня оттеснили к двум ничем не примечательным молодым людям. До Москвы оставалось остановки три-четыре. И вдруг я услышал, как один из этих парней сказал другому: «Давай выйдем на следующей станции, а то как бы не проехать Москву». Выражение очень странное. Как известно, через Москву «транзитом» электропоезда не ходили. А вот в Берлине, и я это хорошо знал, пригородные поезда проходят через весь город и следуют дальше в другом направлении. Все-таки эти молодые люди доехали до Ярославского вокзала, где я попросил комендантский патруль проверить у них документы. Он задержал обоих. Впоследствии я узнал, что они оказались немецкими лазутчиками, заброшенными в наш тыл.
Оба эти случая лишь отдельные штрихи. В целом наша работа имеет мало общего с представлениями, которые складываются у читателей расхожей детективной литературы о разведчиках. Наша работа чаще бывает однообразной, она слагается из целой цепочки мелких, прозаических, малоинтересных, по требующих зачастую кропотливого труда элементов, которые только в совокупности дают нужный результат…
Да, Рудольфа Абеля больше нет среди нас. Но мы частенько вспоминаем ту профессорскую подмосковную дачу, где до сих пор висит скопированный с его открытки зимний пейзаж: заснеженная бугристая опушка, ветла с давно облетевшими листьями. На втором плане чернеет еловый лес, на фоне которого четко, контурно смотрится избушка в три окна (помните рассуждение Рудольфа Ивановича о связи искусства с точными науками?). Эту рождественскую открытку Абель изготовил в американской тюрьме. Ему разрешили рисовать в заключении, но не бескорыстно, поручив к Рождеству изготовить для заключенных более двух тысяч открыток… Сюжет «Родное Подмосковье» — одна из них.
— Моя увлеченность искусством и математикой в огромной степени помогали мне переносить все тяготы тюремной жизни, — любил повторять Абель. — Но самое большое, самое высокое чувство, которое я пронес через годы борьбы, труда и невзгод, — это чувство любви к Родине. С ним я никогда и нигде не расставался. Оно дало мне силы преодолеть многое на нелегком жизненном пути далеко от границ России. Это святое чувство. Его должны ценить и стар и млад.
Вадим Кассис, Леонид Колосов
ХРИЗАНТЕМЫ У ТЮРЕМНОЙ СТЕНЫ
Стрелки часов знаменитого лондонского Биг-Бена только что перевалили за цифру шесть. Низкие тучи низвергали на притихшие улицы многомиллионного города потоки воды. Субботний день сдался, оставив попытки продолжать борьбу с ранними осенними сумерками. В трех шагах трудно было разобрать лица редких прохожих. Люди мало выходят в такое время, да еще в непогоду на улицу. Куда приятнее сидеть в мягком кресле возле камина и вести непринужденную беседу о скачках или просто находиться в кругу семьи. Разве только чрезвычайные обстоятельства могут принудить человека сменить домашний уют на уличное ненастье.
В тот сумеречный час 22 октября 1966 года в один из лондонских госпиталей направлялись немногочисленные посетители. И было похоже, что человек, который прохаживался около машины, припаркованной на противоположной стороне улицы у краснокирпичной стены, тоже приехал навестить больного. В руках он держал букет хризантем — так ведь принято в подобных случаях.
Даже то обстоятельство, что тут же рядом, напротив госпиталя, за высокими кирпичными стенами лондонской тюрьмы «Вормвуд скрабз» томились полторы тысячи заключенных, не могло изменить ход мыслей людей под черными зонтиками. Никому и в голову тогда не могло прийти, что рядом… Впрочем, обо всем стало известно уже два с половиной часа спустя, когда во всех пяти тюремных корпусах, окруженных высокими стенами со сторожевыми вышками по углам, зазвучал сигнал тревоги.
