Василий Клёпов - Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

Самообладание никогда не покидало Аммона, даже в самых опасных случаях.

Когда я проснулся утром, то первым делом бросился к двери. Она легко открылась.

— Ты что, Молокоед? — спросил Димка, глядя на меня со второй полки.

— Я? Ничего… — мне не хотелось беспокоить Димку ненужными подозрениями. Димка вдруг рассмеялся:

— А я думал, ты что-нибудь приметил…

Я внимательно посмотрел на Димку. Он все так же смотрел и улыбался.

— Что смотришь?

— Думаю над тем, кто о нас тут печется. Ночью мне надо было выйти, я стукнулся, а дверь закрыта… Наверно, нас все-таки подозревают…

Поезд между тем несся на восток. Летели мимо станции, разъезды, будки и телеграфные столбы. От столба до столба идти да идти… А мы пролетали это расстояние за секунды!

Все чаще попадались разрушенные станции и города. Мелькали тянувшиеся на многие километры развалины. Удалось прочитать табличку со знакомой надписью «Брест». Значит, поезд шел уже по советской земле, истоптанной фашистскими сапогами.

Мы с горечью следили за разворачивавшейся панорамой. Небо — серое-серое — будто плакало оттого, что на нашей родной земле хозяйничали фашисты. Под дождем, едва шевелясь, работали на железной дороге наши люди, и по тому, как смотрели они на поезд, по взглядам, которые бросали на нас, мы чувствовали всю глубину ненависти русских к фашистам.

Из соседнего вагона пахнуло чем-то до головокружения вкусным. Я сознательно написал: «до головокружения». Так действовал этот, проникавший в душу аромат.

Перейдя через крытый переход в соседний вагон, я остановился в тамбуре. Из вагона слышался торопливый стук ножей и оживленный говор двух, должно быть, поваров.

Первый: — Опять наш шеф нашел каких-то мальчишек…

Второй: — Да, завтрак и обед — на четыре персоны. Шеф сказал, чтобы мы кормили ребят из одного с ним котла…

Первый: — Долго ли? Может, опять, как Эрнст и Гельмут, взлетят на русских минах?

Второй: — Что ж, зато генерал жив и здоров. Ходят слухи, что скоро сам Гитлер вручит ему крест с дубовыми листьями…

Первый: — Все-таки хитрый наш шеф! Мальчики взлетают в воздух, а он награды получает…

Я осторожно ушел к себе в вагон. Дудки! Никогда мы не будем заслоном для генерала, никогда не спасем его ни от пули, ни от мины!

Часов в десять нас позвали к генералу. Перед уходом я предупредил Белку, чтобы она не забывалась и лучше изображала глухонемую.

Генерал уже побрился и стоял перед зеркалом, причесывая реденькие седые волосы. В зеркало я видел, что он внимательно изучает нас блестящими серыми глазами.

— По вашему приказанию явились! — отрапортовал я.

— А, это вы? — как будто только что заметил нас генерал. — Ну, молодые люди, как спали?..

— Спасибо, господин генерал… Очень хорошо отдохнули.

— Ну давайте знакомиться, — повернулся он к нам. — Меня зовут дядя Вальтер. А вас?

Я подумал, что генерал что-то слишком уж забывчив, и потому напомнил ему, что мы братья — Отто, Руди и с нами бедная глухонемая сестра Грета.

— Хорошие германские имена! — повторил он свои вчерашние слова. — Так ты, Отто, говоришь, что вы из Познани… Скажи…

— Простите, дядя Вальтер, я вам говорил, что мы из Грюнберга…

— Ах, да, да, — улыбнулся он и пригласил: — Итак, Отто, Руди и Грета, идемте завтракать!

Он ввел нас в прекрасный обеденный зал, где все сверкало — и графины, и рюмочки, и тарелки, и даже повар в белом халате, гладко выбритый и надушенный. Как только мы расселись за столом, повар внес большую серебряную миску и разложил перед нами котлеты с красивым гарниром.

Генерал сразу взялся за графин, хотел и нам налить вина, но я остановил его:

— Дядя Вальтер, мы пока не пьем… А вот если у вас найдется лимонад…

— Неужели не пьете? — захохотал генерал. — Я-то думал, вы уже совсем большие…

Он протянул руку через стол и, доставая бутылку с лимонадом, нечаянно задел меня:

— Извини, Руди…

«Что он путает наши имена? — подумал я. — Это, видимо, наука Фольмера».

— Простите дядя Вальтер, меня зовут не Руди, а Отто.

— Ты прости, Отто… Я забыл.

И генерал налил нам всем лимонаду, а себе коньяку. Подняв рюмку, провозгласил:

— За победу германского оружия! Выпьем, господа!

Мы принялись уписывать еду, что была в тарелках.

— Ого! — рассмеялся генерал. — Аппетит у Бас неплохой. Розен, — обратился он к повару, — дай им еще по тарелке.

«Дядя Вальтер» закусил икрой, выпил и принялся есть мясо. Он повеселел и попросил себе еще порцию, обнял меня за плечо, спросил:

— Как ты, Руди, думаешь, стоит съесть еще одну тарелку?

Опять!

— Дядя Вальтер, — засмеялся я. — Руди — мой брат.

— Извини, извини, Отто! — придержал меня за плечо генерал. — Это больше не повторится.

Повар поставил перед нами еще тарелку мяса. Генерал налил себе снова рюмку:

— Честное слово немецкого офицера! Вы действуете на меня положительно… У меня никогда не было такого аппетита.

Потом мы пили кофе и генерал курил папиросу. Вдруг за дверями кто-то громко прокричал: «Будет исполнено, господин штурмбанфюрер!» В тот же миг в дверь заглянул маленький тщедушный подполковник с гитлеровскими усиками, но генерал так на него глянул, что тот моментально исчез.

Некоторое время спустя мы сидели уже в кабинете.

— Вот здесь, дорогие друзья, я имею обыкновение работать…

На столе лежали карты с красиво выписанными кружочками и стрелочками. Карта побольше висела на стене.

— О, я так люблю заниматься стратегией! — воскликнул я. — Покажите мне, пожалуйста, где проходит фронт.

— Да? Ты любишь стратегию? — расхохотался генерал. — Ну говори, что ты здесь видишь?

Он обвел карандашом линии железных дорог и одной шоссейной дороги, которые вырисовывались на чертеже. Я быстро читал про себя названия пунктов, соединяющихся этими дорогами: Полоцк — Невель и Полоцк — Витебск; Лепель — Витебск и Лепель — Орша.

Жирной синей чертой выделялась должно быть, линия фронта. А к ней, причудливо извиваясь, от самого Полоцка подходила черная линия с одной, северной, стороны к Невелю и к южной — к Орше. От Невеля на юг и от Орши на север стремительно тянулись две стрелы, соединявшиеся где-то за Витебском.

Я посмотрел на своих товарищей. Димка наклонился и уперся взглядом в колени, а Белка, разыгрывая глухонемую, смотрела во все глаза на губы генерала. Вдруг Димка поднял голову:

— Дядя Вальтер! Дайте нам пистолеты!

— Пистолеты? Ты сказал — пистолеты?

— Ну да, чему вы удивляетесь? Мы научимся так мстить этим русским, что они у нас заплачут…

Генерал рассмеялся:

— Пистолеты — это можно… Но сначала надо научиться стрелять… И потом… Форма у вас неподходящая…

Он тут же нажал кнопку и распорядился:

— Фенриха[129] Гейнца ко мне!

Пришел фенрих и снял с нас мерки.

— Чтобы к вечеру было готово! — приказал генерал.

— Будет исполнено! — четко отрапортовал фенрих.

— Ну, милые мои друзья, — поднялся генерал, — вы можете теперь идти. А я займусь с подчиненными.

Мы вошли в свое купе.

— Тс-с… — приложил я палец к губам и, немного подождав, резко открыл дверь. Передо мной стоял растерявшийся Фольмер.

— Что угодно, господин штурмбанфюрер?

— М-может, вам… принести молока? — спросил, неловко улыбаясь, этот тщедушный фюрер.

— Нет, спасибо, мы с генералом хорошо поели, — ответил я и с шумом двинул дверью.

Виденное у генерала не давало мне покоя. Карта стояла перед глазами. Почему Гитлеру потребовалось отводить свои войска к Полоцку, когда в руках у немцев еще Витебск?

И вдруг одна мысль, как говорится, прожгла меня. Гитлеровцы хотят, удерживая за собой Невель и Оршу, отступить за Полоцк, а потом ударить от Орши и Невеля на север и юг, чтоб замкнуть кольцо окружения. Вот с какой миссией едет генерал на фронт!

Мы тихонько начали совещаться. Ясно было одно: до места назначения нам ехать нечего. Мы должны похитить карту генерала и бежать: здесь уже недалеко. Этот план нового Сталинграда надо обязательно поломать!

— Как думаешь, Молокоед, — спросил Димка, — если мы украдем карту, генерал заметит или нет?

— Конечно, заметит. Да нам — что?

— Что-то я тебя не понимаю, Молокоед… Они изменят свой план вот и все, и наши старания будут ни к чему…

Димка был прав, конечно. Но как сделать, чтобы генерал ничего не заподозрил? И мы решили списать карту. Я тут же отправился к Фольмеру и попросил у него бумаги.

— Надо написать письма своим… — я чуть было не сказал родителям, но быстро поправился, — родственникам… А то они нас уже не считают за живых!