Купавна - Николай Алексеевич Городиский
Затем Николай Васильевич, умываясь, сердито фыркал. Я догадывалась, что это у него была напускная сердитость.
«Света, а тебе не приходило в голову, что можно более полезным делом занять свое личное время?» — говорил он, вытирая лицо полотенцем, свежим, выглаженным в прачечной: я успела повесить его в ванной до пробуждения Николая. Васильевича.
Он был, конечно, доволен, благодушничал. «Ты, дружба, и кофейку сваргань. Да покрепче».
Ему было, как я поняла, легко со мной.
Сели завтракать. Он настроился на свою волну — мысли о людях, только не о самом себе. «Молодцы вы со Свиридом Карповичем! Денежки изыскала… При Доме культуры работает служба быта… Кафе открыли…»
Я сказала, что работаем не без подсказки того же Николая Васильевича. Он свел брови на переносице — лицемерка, дескать, но опять блаженно заулыбался: «Гляди-ка, и не узнать квартиру… Ишь, распорядилась! Ну-ну, хозяйка… Кому-то достанется счастье».
Право, от его слов мне стало жарко. Но он вновь переключился на свою волну: «Возникла у меня одна мыслишка. Давай осуществим ее. Значит, так… По селу — объявления, а на фасаде Дома культуры — реклама: «Вечер встречи с ветеранами гражданской и Великой Отечественной войн, с ветеранами труда». И каков он должен быть, на мой взгляд, этот самый вечер ветеранов? Слушай!.. При входе в Дом культуры пионеры торжественно вручают гостям красные гвоздики. Чуешь, непременно, гвоздики!.. Ну так, красиво оформлена сцена. Звучит Гимн Советского Союза. Затем раздается речь Владимира Ильича Ленина «Что такое Советская власть». Такую пленку я уже раздобыл… Потом исполняется «Интернационал», после чего секретарь партийной организации, то бишь Светлана Тарасовна Шатайкина, проводит перекличку. При глубокой тишине в зале на сцену выходят, ветераны, каждый в ответ произносит: «Здесь я!» Минутой молчания отмечается память погибших и тех, кого не стало в послевоенные дни… Первое слово престарелым. Они рассказывают о трудном времени перед революцией. Кто-то из самых юных читает стихи Ивана Абрамовича Назарова. Можно и других дореволюционных поэтов… После них выступают участники коллективизации, комсомольцы того времени, ветераны труда. На фоне песни «Священная война» — такая пленка у нас тоже есть — ведут рассказ о борьбе народа за независимость своей Родины те, кому пришлось быть на фронтах. Можно предоставить такое слово тому же Остапу Митрофановичу Оверченко. Говорят и те, которые перенесли тяжкие муки в нашем селе… Надо, чтобы с фронтовиками по дорогам войны мысленно прошли те, кто ее не знал. Этот голос минувшего должен иметь большое значение для понимания души советского человека, прошедшего такой сложный, трудный, но славный путь, для истории этого пути, наконец. Для воспитания тех, кто идет на смену старшему поколению… В заключение предоставляется слово секретарю комсомольской организации. Он торжественно заверяет, что молодежь будет достойной сменой своих отцов, дедов и прадедов. Думаю, Света, что такой вечер надолго запомнится всем, явит одну из блестящих крупиц нашей партийной работы…»
Милый, неугомонный Николай Васильевич! Как хорошо мне с ним! Светлая у него голова…
«Спасибо вам…» Я хотела еще что-то сказать, но в коридоре раздался резкий звонок. Он прервал меня на полуслове, отстранил от себя чашку с кофе, нехотя поднялся, опираясь своей единственной рукой о стол.
Вернувшись на кухню, Николай Васильевич положил передо мной бланк срочной телеграммы, заверенной врачом: «Петр Николаевич скончался 26 похороны среду — Люда».
«Орлов не был с нами на линии огня. Петр Николаевич не был под пулями потому, что мы его не пускали, как ни порывался этот человек к нам, на передовую. Мы все считали, что он больше нужен нам как волшебный лекарь. Но зато он вывел себя на самую-самую опасную линию борьбы за жизнь человека потом, когда зачехлились пушки. Наверное, мы, солдаты, для этого и берегли его». Больше Николай Васильевич не мог произнести ни слова, лицо его словно одеревенело. Низко склонив голову, не находя в себе сил скрывать слезы, по-стариковски горбясь, зашмыгал, еле передвигая ноги, к дивану.
Я вызвала по телефону «скорую помощь», решив всегда, всю жизнь, быть рядом с этим дорогим человеком…
Такие-то, подружка, у нас дела. Еще и еще раз желаю тебе душевного покоя и счастья, счастья. Искренне всегда с тобой — твоя Светлана».
Ровно час я находился наедине с письмом Тарасовны в комнате Агриппины Дмитриевны. Скорее бы она появилась! Заявлю ей: «Отказываюсь вмешиваться в личные отношения Градова и Шатайкиной». Скажу в глаза: «Не особо изменились вы, «белая тишина»! Главного не понимаете — души своей подруги. Нет у вас ни малейшего основания сбивать с толку Светлану Тарасовну, не путайтесь у нее под ногами!»
— Какое, в конце концов, Агриппина Дмитриевна, мне дело до ваших теорий о наследственности заболеваний, — бормотал я, прохаживаясь по комнате и вроде бы обращаясь к кукле Асе, временами даже щелкал ее по носу: — Вот вам!.. Однажды вы изволили стать между Светланой Тарасовной и Алексеем Причастновым. Теперь опять чудите!.. И вообще в вашем доме только обещают быстро подать душистый чай, а угощают черт-те чем — отвратительным настроением!
Мое внимание привлекла большая литография «Русская зима в Суздале» с новогодним видом Торговой площади. Эта литография в багетной раме помещалась на стене над диваном.
Я глядел на литографию, припоминая свои посещения этого замечательного города, и, казалось, будто делился впечатлениями с Агриппиной Дмитриевной. Даже бормотал себе под нос нечто вроде этого:
— Вы повесили на стену, Агриппина Дмитриевна, «Русскую зиму», но уверен, не соизволили видеть таковую зиму наяву!.. А меж тем традиционные праздники русской зимы манят в Суздаль гостей, даже зарубежных. К вашему сведению, Агриппина Дмитриевна, на тех праздниках я имел удовольствие встретиться с Константином Занковецким из Польши, которого знал еще в Отечественную по корпусу имени Ванды Василевской. Константин тогда был командиром зенитного орудия. Видели б вы, как он здорово сшибал фашистские самолеты: выстрел — и нет стервятника!.. Сейчас Костя профессор. Радуюсь за него… Встречался в Суздале и с Франсуа Доде из Франции. Не опутайте его, пожалуйста, с писателем Доде. Франсуа даже не родственник Альфонсу Доде. Франсуа — боец одного из отрядов французского Сопротивления. Теперь сотрудничает с нашими учеными в области освоения космического пространства… Встречался на празднике и с Карлом Метнером из Германской Демократической Республики. Метнер не имеет
