Генрих Гофман - Повести
Несколько кварталов шли молча.
— Леонид, о чем ты задумался? — спросила Валентина.
— Думаю, как помочь Ивану Козюкову.
— А что с ним?
— Пока ничего. Но я сегодня узнал, что немцы на днях начнут собирать добровольцев из числа военнопленных. Ивану не так просто будет уклониться от этого набора.
— Но ты же обещал ему помочь?
— Да. Только как это сделать?
Леонид вновь умолк. Молчала и Валентина. Через некоторое время он спросил в раздумье:
— А не махнуть ли ему через фронт, к своим? Как ты считаешь, решился бы он на такой шаг?
— Немцев он ненавидит. Он даже сам говорил, что, если бы не Ленка, ушел бы на ту сторону.
— Разве Лена против?
— Нет. Он ее очень любит и не хочет оставлять.
— Загребут в добровольцы, все равно придется оставить. А то и в лагерь угодить недолго.
— Это верно.
— А я бы ему пропуск достал. С пропуском он до фронта без особого риска доберется.
— Леонид, поговори с ним сам. Я считаю, что для него это единственный выход. Наверно, и Лена поддержит. Любит же она его.
Пока они шли к Валентине, дождь перестал. Но оба успели промокнуть. Дубровский снял влажный пиджак, повесил на спинку стула.
— Леонид, ты отвернись, я переоденусь, — стыдливо попросила девушка.
— Хорошо, я буду писать, а ты делай что хочешь.
Он достал из кармана бумагу, карандаш и уселся за стол. Комнатка была маленькой. Кроме стола, двух узких железных кроватей и комода, ничего не было. За единственным окном по-прежнему плыли хмурые тучи.
Дубровский глубоко вздохнул и начал писать:
«1. На днях к вам отправлен крупный специалист Пауль Мюллер. Едет после ранения из госпиталя в форме старшего лейтенанта. Блондин с голубыми глазами, арийским носом. На правой руке нет двух пальцев. Опасен.
2. Шестопалов Тимофей, Филатьев Петр. Оба работали до войны в депо на ст. Морозовка. Сейчас агенты ГФП в Сталино. Поймали и доставили в ГФП Александра Шведова. Последнему удалось устроить побег».
— Вот я и переоделась! — сказала Валентина, подходя к Дубровскому.
— Молодец, быстро справилась. А теперь дай-ка мне те листочки, которые я давал тебе раньше.
— Сейчас.
Валентина выбежала из комнаты. Через минуту она вернулась и положила перед Леонидом скомканные листки бумаги.
— Где же ты их прятала?
— А тут рядом, в чуланчике.
Дубровский расправил клочки бумаги, прочел не торопясь и вновь принялся писать:
«3. Дыня Александр. Романова Мария ранена. Рублева Мария. Попались в ночь на 19 июля 1943 г. при переходе фронта в районе Елизаветовки, Ворошиловгр. обл. Принадлежат к 130-й разведроте 51-й армии. Были доставлены в ГФП Сталино, затем в лагерь. Кроме своей части, ничего не сказали.
4. Бондаренко Яков. Из гор. Ромны. Тайный агент ГФП в Сталино, в Авдеевке, в Дебальцево. Вместе с казаками принимал участие в массовых расстрелах.
5. Танковые части, проследовавшие две недели назад на юг, вновь перебрасываются на север.
6. В Макеевке арестована молодежная подпольная группа. Выдал член группы Демин. Имя не установлено.
7. Летчик лейтенант Квасов. Спасся на парашюте. Доставлен в ГФП-721. Подвергался зверским пыткам — никого не назвал. На допросе выбили глаз. Геройски погиб в муках».
Дубровский закрыл глаза, подпер голову рукой. Он вспомнил, как случайно вышел во двор ГФП, когда там истязали окровавленного человека. Полицайкомиссар Майснер стоял, заложив руки за спину, и подавал команды. По его приказанию летчика Квасова привязали за руки к хвосту огромной лошади, которую заставили бегать по кругу. Квасов уже не мог кричать. Лишь временами из его груди вырывались глухие стоны. Лошадь, навострив уши и пугливо озираясь по сторонам, все бегала по кругу, ударяя задними копытами по лицу и груди умирающего летчика.
А полицайкомиссар ликовал, раскатисто смеялся.
— Этот уже не будет бомбить германские города, — сказал он, жестом приказывая остановить лошадь.
Когда лейтенанта Квасова отвязали, он был уже мертв. Слезы навернулись на глазах Дубровского. И чтобы не выдать себя, он ушел со двора. Несколько дней прошло, а он все не мог забыть эту картину.
Написав донесение, Леонид аккуратно свернул маленький листочек. Получилась тонкая трубочка величиной чуть меньше сигареты. Он положил ее в нагрудный карман пиджака, поднялся со стула и, подойдя вплотную к Валентине, опустил руки на ее плечи. Девушка вскинула голову, с нежностью заглянула ему в глаза. Леонид почувствовал, как, приподнимаясь на цыпочки, она потянулась к нему. Он понял этот порыв, обнял и, склонившись, прильнул к ее губам.
— Ты любишь меня? — спросила она, едва успев перевести дыхание.
Он молча кивнул и прижал ее голову к своей груди.
— Послушай, как бьется мое сердце. Я никогда не думал, что найду свое счастье на дорогах войны.
— А я тебя очень, очень люблю, — прошептала Валентина.
Она сказала это каким-то необычным голосом, но с такой неподдельной искренностью, что Дубровский не в силах был промолчать.
— И я. Я тоже тебя люблю. Закончится эта проклятая война, и мы будем вместе. Ты хочешь этого?
— Да, да, да.
Он вновь поцеловал ее и, чуть отстранив, но еще не выпуская из своих объятий, сказал:
— Береги себя...
Он хотел еще что-то добавить, но за дверью послышался топот, и в комнату вошли Елена и Козюков.
— Вот они где! — воскликнула Елена. — А мы из-за вас целых пятнадцать минут под дождем мокли. Думали, вы нас искать будете.
— А почему вы в кино не пошли? — спросила Валентина.
— Билетов не было.
— А вы слышали, что немцы оставили Орел и Белгород? — вмешался в разговор Иван Козюков.
— Я знаю, а Леонид не верит, — сказала Валентина.
— Нет, это точно. Сами немцы передали сейчас об этом. Сказали, что сокращают линию фронта. Видно, войск у них не хватает.
— Войск действительно не хватает, — ответил Ивану Леонид. — Поэтому в ближайшие дни они вновь будут вербовать добровольцев в германскую армию из числа военнопленных. Это я знаю точно.
Радостное выражение слетело с лица Ивана Козюкова. Он как-то сник, нахмурился. Помрачнела и Елена.
— Что же делать, Иван? — спросила она и перевела взгляд на Дубровского.
— Я думаю, пора Ивану перебираться на ту сторону, — ответил тот. — Другого пути у него теперь нет.
— Но ты обещал... — В глазах Елены застыл вопрос.
— Насчет помощи я свое слово сдержу. Достану ему пропуск для свободного передвижения.
— Тогда надо уходить, Иван! — решительно проговорила Елена.
— Конечно, пойду. Только как еще там примут.
— А это, друг, от тебя самого зависит. Впрочем, если решишься, дам тебе записку. Доставишь по назначению — гарантирую хороший прием.
— Иди, Иван, я тебя буду ждать! — Елена обвила руками его шею.
— Обязательно пойду. Другого пути у меня действительно нет. Пора искупать вину перед Родиной.
— Пропуск для поездки в Алчевск я тебе завтра через Валентину передам. А от Алчевска до Ворошиловграда недалеко. Сообразишь, как через фронт перебраться. Записку мою тоже у Валентины возьмешь. Впрочем, я задержался, пора идти. Проводи меня немного, я еще кое-что рассказать тебе должен.
Он подошел к Валентине, поцеловал ее в щеку, достал из кармана маленький, свернутый в трубочку листок бумаги.
— На, Валюша, спрячь, — шепнул он ей на ухо. — А завтра отдай эту записку Ивану да помоги ему зашить ее хорошенько. Вечером, как всегда, придешь к парку. Я тебе пропуск для него принесу.
— Хорошо, Леонид! — Валентина зажала записку в своем кулачке.
— Пошли, Иван! — Дубровский попрощался с Еленой и направился к двери. — Так вот, — начал он, когда они оказались на улице, — запомни. К нашим попадешь, скажешь, чтобы доставили тебя в штаб любой части. А там попросишь связаться с Соколом и передать, что прибыл человек от Борисова.
— Соколу от Борисова, — шепотом повторил Иван.
— Правильно. А уж когда тебя к Соколу доставят, ему и передашь мою записку. Ясно?
— Все понял.
— Тогда топай домой. Или ты к Елене еще вернешься?
— К Ленке пойду. Побуду с ней. Неизвестно теперь, когда еще свидимся. Я завтра же в ночь и уйду к нашим.
— Тогда до свидания, Иван. Счастливо тебе добраться. И не раздумывай больше.
— Да я и сам хотел... Если бы не Ленка, давно бы ушел. Спасибо тебе, Леонид. Побереги здесь Ленку.
— Не сомневайся, Иван.
Они обнялись на прощание и разошлись в разные стороны.
Дубровский шагал не торопясь. Дождь уже прекратился, но по-прежнему низкие, хмурые тучи плыли над городом, чуть не цепляясь за терриконы, возвышавшиеся над степью. В наступающих сумерках торопливо сновали редкие прохожие. На одном из перекрестков он увидел Ольгу Чистюхину. Она шла в сопровождении двух мужчин и, приметив Дубровского, отвернулась, показывая всем видом, что не узнала его.
