Комендантский час - Олекса Гуреев
Ее риторический вопрос попал в цель, однако гестаповец быстро сориентировался:
— Для меня — значит. В первую очередь — для меня.
— А Иван?
— Попытайся и его убедить в этом. Только дипломатично, не сразу. Он готов пойти за тобой на все?
— Не знаю. Наверное, нет.
— Откажется работать с нами?
Лиза поняла свой промах, исправила ошибку:
— Я о другом...
Но она думала именно об этом. Как Иван отнесется к ее поступку, к ее возможному сотрудничеству с немцами? Одобрит? Куда там! А подпольщики? Ни к кому не относятся они с такою ненавистью, как к предателям. Первая Валя Прилуцкая, встретив ее где-нибудь на улице, не разминется... Хитрый лис этот гестаповец. Что ему: лишь бы завербовать еще одну продажную душу. Нет, нет, лучше не слушать его советов. Она сказала:
— Я еще подумаю, Ганс. У меня родные, жених, такие дела без них я не могу решать...
(Говоря это, Лиза и вообразить себе не могла, что пройдет всего полгода, и она станет надзирательницей над женскими бараками в концлагере на Сырце — ревностной помощницей штурмбаннфюрера Пауля фон Радомского, прославится своей жестокостью, жаждой крови. С радостью будет отдавать красивых девушек гитлеровским офицерам для издевательства над ними, натравливать на них овчарок, ежедневно терзать заключенных, мучить их не за какие-то проступки, а просто для своей утехи. Да, это будет через шесть месяцев. А пока что...)
С тоской готовилась Лиза покинуть уютные комнаты в гостинице, где она прожила пять дней. Она обжилась в них, привыкла ни о чем не думать, не заботиться, нежиться в достатке и в тепле, привыкла и к нему, всегда обходительному Гансу, к новому своему имени, которое дал он ей, — Лизетт.
После завтрака офицер сказал:
— Пора! Через час выйдет твой жених, встретишь его. Он знает, что ты обращалась ко мне, но это были официальные встречи в гестапо. Больше ничего. Значит, каждый вторник я буду ждать тебя в десять утра в этом же номере. Не забудешь?
— Нет... — чуть ли не плача проговорила Лиза.
На улице, перед гостиницей, встретила Риту. Подруга защебетала:
— Идешь к своему жениху?
«Откуда ей это известно? — настороженно подумала Лиза. — Не шпионила ли за мною?»
А Рита в том же духе продолжала:
— Пальму первенства завоевала ты, это факт. Ганс от тебя без памяти. Но веди себя с ним лучшим образом. Все они капризные, не церемонятся с дойчешлюхами.
Лиза стояла огорошенная, сгорая от стыда. Подумала: «Он рассказал ей все, выставил меня посмешищем». Хотелось плюнуть в лицо Риты, наговорить ей гадостей, а самой бежать за тридевять земель. И никого, никого больше не знать — ни Ивана, ни этого Ганса. Пусть они пропадут пропадом!
На прощанье бывшая подружка отсалютовала пальчиками и исчезла...
О, Рите дорого обойдется этот разговор! Придет апрель 1942 года, поздний вечер, она будет сидеть одна в пустой квартире своих родителей, когда раздастся стук в дверь.
— Кто там?
Войдет Петр Васильевич, рабочий завода «Ленинская кузница»; их квартиры находятся на одной площадке.
— Здравствуй, Рита! Я тебя давно знаю... — скажет он. — Ты была милой девочкой с длинными косичками, всегда вежливо здоровалась со старшими. Тебя любила и Оксана Алексеевна, жена моя.
— И я люблю тетю Ксеню, я всю вашу семью уважаю, — ответит Рита. — Вы были так ласковы с детьми, мирно жили с соседями. Вам что-нибудь надо, Петр Васильевич?
— А с твоим отцом мы даже были друзьями, Рита.
— И это я помню. Вы вместе ходили на охоту, зайцев носили. Так что же вам нужно, говорите, чем я могу помочь?
— Рита... — В голосе Петра Васильевича звучала тревога. — Мне поручили спрятать одного человека, но я не уверен, что вот-вот не нагрянет гестапо. Не могла бы ты дать ему прибежище у себя? Немцы тебя ни в чем не подозревают.
Рита ответит:
— Спрячу, Петр Васильевич. Это когда надо сделать?
— Немедля.
— Так ведите же его.
— Сердечно благодарен тебе, Рита. Но я должен предупредить, — добавит он, — что за это ты можешь поплатиться жизнью, если кто-нибудь донесет.
— Приводите, Петр Васильевич, я знаю...
Через два дня человек уйдет на другую квартиру, это был секретарь Киевского подпольного горкома партии, — а еще через два дня приедут гестаповцы и арестуют Риту. Ее долго будут везти по улицам родного города, а когда выпустят из машины, она увидит перед собою двор Сырецкого лагеря, темные бараки, овчарок и... Лизу Моргунову. Бывшие подруги встретятся взглядами, и Рите станет ясно, что отсюда она уже не выйдет...
Длинная, длинная Владимирская улица, устланная пожелтевшими листьями каштанов, как слитками золота, а по ней идут двое — Лиза и Иван. Двое ищущих спасительную тропинку в жизнь, возможно единственную среди многих тысяч тропинок. Идут, как тени, потому что там, где они только что прошли, не остается никаких следов. Далее они повернут налево или направо и так же исчезнут бесследно, как тени.
— Лиза, ты беспокоилась обо мне, спасибо, — говорил Иван, когда они сидели уже дома. Всем существом своим он ощущал, как к нему возвращаются радость жизни и силы. Сам еще был исхудавший и истощенный, с отросшей щетиной на щеках, волосы на голове слиплись, торчали во все стороны, как почерневшая на морозе ботва, но глаза уже горели прежней отвагой.
Она остановила взгляд на его крутом подбородке с подсохшей царапиной, этот подбородок был сейчас и знакомым и вроде чужим.
— Я боялась, что тебя там замучают, хотела чтобы вместе...
— Умереть?
— Да.
— Спасибо, Лиза. — Он погладил ее полную руку, лежавшую на подоле юбки, перебрал пальцы. — Ты кому-нибудь говорила о моем аресте?
— Никому, — ответила она, не глядя на Ивана.
— Это хорошо. И не говори. Тем, кто побывал в гестапо, уже не верят. Но о чем ты так сосредоточенно думаешь?
— Я? — Глаза ее на миг встретились с его глазами. — Так, о разном... Я рада, что ты вернулся, Иван. Снова мы месте. Думаю, как дальше нам жить. Тебя не
