Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести)
Никто не говорил громко. Команды передавались на ухо, по цепочкам. Солдаты были без сапог. Ноги плотно облегали мягкие туфли, сделанные по японскому образцу, удобные для бесшумного лазания по горам и скалам.
Сен Дин несколько раз негромко окликал напарника, тот не отвечал. Значит, отстал или ушел вперед. Мокрая одежда сковывала движения. Мокрая марля свивалась в веревку.
Сен Дину хотелось скорее добраться до путевой стрелки, где кончалась маскировка. Обратно эти три километра можно пробежать быстро.
Не разгибая спины, весь в грязи, он расправлял марлю, и ему казалось, что конца у нее нет. Начало светать. Стал различим второй, незамаскированный рельс. Значит, японец отстал.
У Сен Дина не осталось сил, когда он добрался до стрелки. Он держался на нервах, и это дало ему силы побежать назад. Дождь утих, совсем рассвело. Сен Дин бежал, озираясь по сторонам. Остановился он вдруг и рухнул в кювет — то ли умышленно бросился туда, то ли на мгновение потерял сознание от того, что увидел: по склону к амбразурам подбирались люди землистого цвета, в прилипшей к телу одежде, с трубами за спиной.
Он понял — русские.
По какому-то сигналу они метнули в бойницы гранаты и вскинули свои трубы, из которых с шипением и свистом вырвались огненные струи. Точно смерч ударили они в амбразуры. Глухо и страшно донесся из-под земли взрыв и выбросил наружу облако дымного пламени.
Сен Дин прижался лицом к мокрой земле и зажал голову руками. Никуда не глядя, пополз вверх, прячась в густой траве и кустарниках. В какой-то ложбине замер, прислушиваясь к нарастающему грохоту. Потом понял, что грохот не настигает его, и немного повернул голову. Ему были видны три амбразуры. Возле них суетились огнеметчики и еще с десяток русских солдат, закупоривая амбразуры мешками с землей. Внизу, по дороге и рядом с ней, через сопки, через болота неслись танки и самоходные орудия. Все, что охватывал глаз, было заполнено чудовищами, издававшими страшный грохот.
Из ворот туннеля и верхнего хода, куда он должен был вернуться, пытались вырваться наружу японцы, но их косили из пулеметов окружившие крепость полукольцом. Позади первого полукольца Сен Дин увидел второе: откуда-то выбрались и, извиваясь в траве, с быстротой ящериц ползли самурайские смертники. Одни, на секунду замирая, стреляли из бесшумных винтовок «Арисика» в затылок пулеметчикам, другие подбирались совсем близко, били в спины ножами, и русские без стонов умирали. А танки и бронемашины с пехотой неслись мимо, сбрасывая близ крепости новые пулеметные десанты, с которыми уже не было сил справиться смертникам. Иных перебили, другим удалось уползти в туннель. И только три самурая в тяжелых желтых поясах выполнили свой долг до конца. Они бросились под танки, и три машины завертелись с перебитыми гусеницами.
В это время ожили две амбразуры. Тяжелые крепостные орудия ударили по танкам, застопорившим перед подбитыми машинами. Создалась пробка и отличная цель для японцев. Но слишком поздно удалось им начать поединок, слишком малые силы удалось оживить. Набросившись на легкую добычу, они не заметили, как чуть дальше, с разных сторон, поднялись жерла самоходок. Раздался залп, и над развороченными и умолкшими амбразурами поднялись клубы пыли.
Все выходы из крепости оказались закрытыми огнем. Трехтысячный подземный гарнизон так и остался под землей. Три ее яруса, ее могучая техника безмолвствовали. Гордо высились нетронутые скалы, схваченные бетоном и сталью.
В глубь Маньчжурии мчались танки, артиллерия, мотопехота. Над ними неслись армады бомбардировщиков. В глубоких тылах Маньчжурии, над Порт-Артуром, Курильскими островами, военными базами Японии в Корее падали с неба парашютные войска, плавно опускались танки и пушки.
Шли русские.
* * *За несколько дней до начала военных действий капитан Осанаи Ясукэ получил звание подполковника. Такое небывалое повышение, когда офицер, не носивший майорских погон, удостаивается подполковничьих, никого не удивило в штабе Квантунской армии. Оно еще раз показало, как велики влияние и сила генерала Итагаки. Осанаи Ясукэ твердо решил достойно ответить на любовь генерала.
И вот война с Россией… Со всех укрепленных районов шли в штаб донесения о прорыве русских. Со многими дивизиями связь была потеряна.
Генерал не мог поверить в такое молниеносное поражение. На решающие участки фронта он послал штабных офицеров, чтобы они лично проверили положение дел. Во главе одной из групп вылетел на фронт и подполковник Осанаи Ясукэ.
Спустя шесть часов на Чанчуньский аэродром вернулась первая группа и привезла печальные вести: русские безостановочно идут вперед, приближаются ко второй оборонительной полосе.
Вскоре появились еще две группы, которые тоже ничего утешительного не смогли доложить генералу. Молча выслушивал он доклады, но никакого решения не принимал.
Едва живой от усталости и нервного напряжения, прибыл в штаб и подполковник Осанаи Ясукэ.
Итагаки Сейсиро внимательно слушал доклад, внимательно смотрел на карту, когда к ней обращался подполковник. Лицо генерала оставалось спокойным, сосредоточенным и совершенно не менялось независимо от того, говорил ли Осанаи, что на данном участке враг стремительно движется вперед, или указывал на редкое исключение, где самураи еще сдерживают натиск.
Было трудно понять, о чем думает генерал. Он только слушал, сидя в одной позе, и ни разу не взглянул на подполковника.
— Общее положение кажется мне безнадежным, — заключил подполковник. — Думаю, надо пощадить жизнь наших людей…
И эти слова не произвели на генерала впечатления. Он не задал ни одного вопроса. Возможно, потому, что доклад был ясным и исчерпывающим, но подполковник подумал, будто генерал просто потерял интерес к докладу. Он сидел молча, не шевелясь. Его глаза никуда не смотрели и ничего не выражали.
Шли минуты. В полной тишине, наклонив голову, сидел окаменевший генерал, и рядом с ним стоял, чуть согнувшись, подполковник. Он давно научился определять состояние своего покровителя по незаметным для других, едва уловимым движениям корпуса, лица или глаз. Но в эту минуту ничего нельзя было определить.
Подполковник смотрел на генерала. Веки Осанаи, обессиленного полными напряжения и смертельного риска сутками, начали слипаться. Генерал вдруг очень уменьшился и стал похож на восковую фигурку.
Фигурка казалась рыхлой, бесформенной, будто стояла в теплом месте и начала оплывать, но ее забрали оттуда, и она снова застыла…
Шли минуты. Долгие, мучительные минуты. Ноги Осанаи начали подрагивать, но усилием воли он заставил себя удержать дрожь. Впервые за горячие месяцы работы с генералом он не знал, что делать. Ему казалось, будто генерал находится в состоянии прострации, будто все в этом человеке омертвело. Но подполковник многого не видел и не мог увидеть…
Кожа на руках Итагаки до самых плеч покрылась пупырышками. Потом они исчезли и вновь появились, словно занесенные нахлынувшей волной. Сощуренные веки генерала скрыли глаза и затемнили зрачки, которые медленно расширялись, как от физической боли. На шее образовалась малиновая точка и расплылась, превратившись в яркое бесформенное пятно.
Осанаи перенес Тяжесть тела с одной ноги на другую, и пол при этом скрипнул.
Веки генерала разомкнулись, он взглянул на Ясукэ и, словно сбросив оцепенение, медленно поднялся. Вытянулся в струнку Ясукэ.
— Значит, сдаваться, подполковник? — грустно спросил генерал.
С тяжелым вздохом подполковник опустил голову и тут же инстинктивно вскинул ее. Перед самыми глазами мелькнула широкая пухлая ладонь, растопыренные короткие пальцы, и он качнулся от сильного удара в лицо. Не успел он выпрямиться, как почувствовал вторую пощечину, третью, четвертую… Генерал бил его по лицу безостановочно, яростно, молча, все более тяжело дыша, а он, ошеломленный, захлебываясь от обиды, с трудом сохранял равновесие, стараясь держать руки по швам.
Этот протест покорностью окончательно вывел из себя генерала. Пухлые руки сжались в кулаки, и удары посыпались без разбору — по голове, по лицу, по глазам. Осанаи не защищал голову. Итагаки совсем задыхался, но у него хватило сил и ловкости точным приемом джиу-джитсу сбить подполковника с ног. В ярости он занес над лицом Осанаи ногу, но тот быстро прикрылся рукой, и, словно удовлетворенный, генерал прекратил побоище.
— Самураи не сдаются, собака! — прошипел он, отходя в сторону.
Медленно втянув воздух и резко выдохнув, он поправил на себе мундир и вышел из кабинета.
— Передайте на аэродром, — сказал он вскочившему адъютанту, — что я выехал к ним… Вернусь сюда через пять-шесть часов.
Ультиматум
Еще в начале августа тысяча девятьсот сорок пятого года военно-морские и сухопутные силы японцев, находившиеся в Южной Корее, были переброшены на Север.
