Михаил Водопьянов - Киреевы
— В первую очередь мы должны спасти аэродромы от разрушения и захватить самолеты, — говорил Киреев. — Фашистское командование, — продолжал он, — издало секретный приказ: в случае отступления немецких войск из района нашего города привести в негодность аэродромы, взорвать все их сооружения. Такая же судьба должна постигнуть склады с оружием, продовольствием, завод, крупные предприятия и лучшие здания города. Работа по минированию идет полным ходом. Это мне хорошо известно. Все провода подведены к общему рубильнику. На разминирование придется послать лучших людей нашего отряда, мы несем полную ответственность за сохранность ценных объектов. Сто — сто двадцать человек переоденем в форму немецких солдат и офицеров. Они займут аэродромы. Пропуска у меня с собой. В город я больше не вернусь. Пусть фашисты остаются в уверенности, что обезображенное тело, найденное в моей спальне, — мой труп.
— Виктор Николаевич! А не послать ли нам двадцать пять — тридцать человек в село Лыськово. Там народ проверенный, крепко за нас стоит. Если кое-кому дать оружие, они нашим помогут с тыла гитлеровцам жару дать. Пусть фашисты думают: в окружение попали, — предложил Кузьмич.
— Хорошо, — согласился Виктор. — Только надо проверить наличие оружия, чтобы хватило на всех людей.
— Хватит, — широко улыбаясь, заявил Егоров. — Вчера самолетом еще прислали. Спасибо командующему фронтом, не поскупился.
Виктор поднялся:
— Ну, а теперь за дело! Завтра к нам приедет секретарь подпольного обкома партии товарищ Доронин.
До позднего вечера молодой командир проверял боеспособность своего отряда. Он разговаривал с людьми и чувствовал: спокойная, уверенная сила, как свежая кровь, струится по жилам.
Усталый, но довольный, полный ярких впечатлений, возвращался Виктор в свою землянку. Его тревожило и радовало ожидание встречи с Тасей. И Виктор нисколько не удивился, когда легкая тень скользнула ему навстречу.
— Я ждала тебя, — просто сказала Тася. — Ждала и все время думала: какое же счастье бывает на свете, конца и края ему нет, в душу не вместишь. И горько мне, Витенька: Наташа ведь не знает… Она сейчас уже в Москве. Как бы ей весточку послать. Сколько она за тебя пережила, бедная!
— Не мог я, Тася, — дрогнувшим голосом сказал Виктор.
— Да разве я тебя в чем-нибудь виню! — с необычной для нее страстностью прервала Тася. — Все поняла. За это и не такую муку можно вытерпеть.
Несколько минут они стояли молча. И вдруг Тася, скромная, застенчивая Тася шагнула к Виктору, обвила его шею руками…
— Люблю тебя, Тася! — торжественно, тихо, как клятву, произнес Виктор вслух те слова, которые мысленно повторял уже тысячу раз.
Ему казалось: нет в мире тяжести, которой не выдержали бы теперь его молодые плечи. Завтра в бой за родной город!
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Гигантский самолет-амфибия покачивался на якорях. Он готовился оторваться от зеркальной поверхности Московского моря. Семнадцать автомашин доставили на берег мешки с песком. К самолету их подвозили на катерах и по трапу поднимали на борт. На погрузку ушло немало времени.
— Прямо океанский пароход грузим! — засмеялся один из грузчиков.
После того как последний мешок с песком очутился на борту, подошел катер-цистерна. Специальным краном моторист катера подал бортмеханику конец широкого шланга. Заработал насос, защелкал счетчик, и очищенный керосин, на котором работают дизели, полился в объемистые баки самолета…
Утро было ясное и совсем тихое. Взлет предстояло совершить при полном безветрии. В огромном водяном зеркале отражались редкие кучевые облака, медленно скользившие в бездонном небе.
Солнце уже стояло высоко, когда подняли якоря.
Раздался звук сирены, трапы втянулись в машину. Морозов передал осторожно приблизившемуся буксирному катеру конец троса. Другой его конец был подан пилотом Мартьяновым через носовое отверстие.
Катер медленно забуксировал воздушный корабль.
Стоявшие на берегу люди наблюдали, как крошечный, по сравнению с огромным самолетом, катер с натугой тянул его.
— Ну, точь-в-точь — слон и моська, — сострил кто-то.
В кабине самолета у большого окна, сделанного из чистого, словно хрусталь, прозрачного плексигласса, стояли Киреев, Родченко, Соколов, Мартьянов, Морозов.
Катер не спеша поворачивался в сторону, повертывая одновременно и самолет. Вот уже нос амфибии направлен на запад. Именно в эту сторону простирается длинная ось акватория.
С шумом упали в воду тросы, и герметически задраились люки воздушного корабля. Катер отошел в сторону и быстро побежал к пристани.
Соколов еще раз осмотрел поверхность воды и подал команду:
— Запускать дизели!
Морозов слегка передвинул рычаги, и все находившиеся в кабине начали ощущать слабую дрожь самолета.
Командир воздушного корабля смотрел почти одновременно на гладкую поверхность воды и на приборы, контролирующие работу моторов. То и дело он давал приказания бортмеханику:
— Прибавить обороты правой группы! Левой — убавить!
Самолет остановился точно на линии взлета. И Соколов скомандовал:
— Старт!
Морозов одновременно перевел рычаги, и летающая лодка помчалась, раскидывая по сторонам пласты воды.
Когда тяжело груженный воздушный корабль оторвался, наконец, от поверхности моря, все облегченно вздохнули. Еще один экзамен был сдан и сдан блестяще.
Набрав высоту, воздушный гигант описывал круги над Московским морем. Потом, сбросив в воду балласт, Соколов мастерски посадил облегченную машину на гидродром и подрулил к месту стоянки.
* * *Загорелые, посвежевшие от длительного пребывания на воздухе, Николай Николаевич и Андрей появились в московской квартире.
Первой их встретила Мария Михайловна.
— Ну, как? — и тут же радостно улыбнулась, — вижу, сама вижу… Поздравляю, дорогие мои!
После семейного обеда Николай Николаевич уехал с Марией Михайловной в гости к Головину.
Вечером Андрей и Наташа, как много лет тому назад, сидели на диване и дружески беседовали.
— Впереди еще немалые трудности. Поднять в воздух «К-2» с нагруженными планерами, то есть целый воздушный поезд, — дело серьезное, — сказал Андрей.
— Ну, а когда эти трудности тоже останутся позади?
— Буду работать над совсем новыми моторами. Профессор Тихонов подбирает группу, приглашает и меня.
— Счастливый ты, Аядрюша, — тихонько вздохнула Наташа. — Только что закончил одно и уже стремишься к новому, неизведанному. Уверена, замечательные дела ждут тебя. Рада я за тебя, Андрюша.
— Знаешь, Наташа, — с неожиданной откровенностью заговорил Андрей. — Ты права — огромное, ни с чем не сравнимое счастье, когда достигаешь того, к чему стремился. Но, если б ты знала, какие страшные провалы бывают — ведь дорога не гладкая… Помнишь мои первые дизели, с которых я начинал еще задолго до войны. Они были проверены, испытаны, пошли в серию. В войну с этими моторами полетели бомбить вражеские военные заводы в глубокий тыл. Полетели, и один самолет из-за неисправности мотора не вернулся. Понимаешь, Наташа, не вернулся, а ведь на самолете люди… твой отец тоже был там.
Воспоминания нахлынули на Андрея.
Наташа без слов поняла его и тихонько сжала большую сильную руку Андрея.
Андрей замер, боясь спугнуть мимолетную ласку. А Наташа в этот момент почему-то вспомнила Соню Маврикиеву. Она не знала, что «цыганочка» погибла еще тогда, когда ее, Наташу, оглушенную взрывом бомбы, добрые люди принесли в станционный барак. С материнской заботой уже простившейся с молодостью женщины она подумала:
«Хорошо, если бы Андрей женился на любящей его Соне».
Она сказала ему об этом с обычной для нее женственной мягкостью.
— Не выйдет, Наташа! Очевидно, мне суждено прожить жизнь одиноким! — с горечью сорвалось у Андрея.
Его тон на миг озадачил Наташу, но вдруг ей стало хорошо… особенно хорошо, совсем как в тот вечер, когда они возвращались из консерватории.
Стараясь говорить прежним спокойно-доверительным тоном, Андрей продолжил свой рассказ:
— В то время я уже заканчивал работу над мощными авиадизелями. Все шло удачно. Но я решил отказаться совсем от дизельных моторов, слишком много принесли они несчастья. Николай Николаевич, когда вернулся и узнал об этом, сказал мне шутливо, но весомо, как только он умеет сказать: «Дезертировать собрался, Андрюша? Не выйдет! Не позволю!» — Поддержал он меня тогда… крепко поддержал…
— Ты же родной для всех нас, Андрюша! Отец тебя любит как сына, а я… Ведь, кроме тебя, из братьев только Юрик у меня остался, — запинаясь произнесла Наташа.
Они еще ни разу не говорили о Викторе, словно он никогда и не существовал — Андрей оберегал Наташу от потрясений, опасных для ослабленного организма. Но тут он не выдержал:
