Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский
25 июня
Утро. Стоим в Оби. Слышу звон в железнодорожной церкви; мигом оделся и торопливо пошел к богослужению; пришел еще до начала утрени и простоял всю службу. Сегодня, помимо поста, еще и пятница; а есть возможность попоститься. Иду в лавку и покупаю пару чудных копченых стерлядей за 25 коп.; не поверил сначала, когда сказали цену, переспросил. Впрочем, стерлядей в Оби сколько угодно, а потому они и дешевы. От жары полуденной раскис; лежу, постыдно сдавшись. Вечерком сходил на реку еще раз полюбоваться ее шириной и оживлением, а потом покатался немного на других.
26 июня
Тронулись в дальнейший путь. Началась «тайга» сибирская. Холмистая местность покрыта сплошь лесом; деревья уже не чахлые, как в Барабинской степи, а толстые и громадной высоты. Встречается много полян и оврогов без леса; они густо покрыты высокой травой, такой высокой, что коровы видны только наполовину. Масса цветов разнообразных оттенков. Возделанных полей почти нет; сел ни одного не встретили до вечера, а лишь при станциях домов пять-десять новоселов переселенцев, еще не устроившихся и не обстроившихся.
На станции Чабула я разговорился с мужичком, переселенцем из Курской губ., о земле. Он сказал, что землю правительство еще не делило между ними, а каждый пашет и косит, где хочет и сколько хочет; только деревьев без разрешения лесничего рубить нельзя; да они и боятся уходить далеко в тайгу: можно легко погибнуть.
Солдаты наши купили две косы и косят на каждой остановке травы, сколько хотят. Вот в какую благодатную страну приехали! Даже странно как-то.
Пью без конца чай. Мошки и комары – здешнее бедствие; начальник станции, кондуктора, стража, рабочие, мы все решительно в сетках. Бедные лошади прямо мучаются.
Купил себе на одной станции земляники и клубники, поел и поплатился жестоко; не буду больше есть здешних ягод: они растут на болотной почве и, кажется, вредны.
27 июня, воскресенье
Утро; по железнодорожным часам 4, а по местным 8 часов. Приехали на ст. «Тайга», что близ г. Томска. Хотел здесь устроить богослужение, но наше начальство еще спит; а служащие очень просили. Что делать! Пришлось отложить.
Ходил смотреть привокзальную церковь; она каменная, но мала чрезвычайно; между тем как, кроме большого числа служащих, здесь расположен довольно большой поселок из зажиточных, очевидно, переселенцев, так как не видно ни одной соломенной крыши. Церковь внутри ремонтируется; службы не будет.
Cвященник 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка о. Стефан Васильевич Щербаковский
Симпатичный сторож при этой церкви; он из отставных солдат. Узнав, что я полковой священник, старик воодушевился и стал рассказывать, как он воевал в 1877 году, как брали Карс, и от души пожелал мне, чтобы я на войне подражал их священнику: «Вот у нас батюшка был старик седой, как лунь, а при штурме Карса и в других битвах всегда бывало идет с нами с крестом в руках; мы в атаку, и он с нами… Славно было биться рядом с ним». Это было в Абхазском пехотном полку. Фамилию священника старый вояка забыл.
Поблагодарив старика за пожелание, я пошел к генералу. Решили служить обедницу на ст. Судженке, куда прибываем в 9 часов утра по петербургскому времени.
Опять едем тайгой. Бывало, я представлял себе тайгу чудным красивым лесом, но оказалось не то. Мы привыкли видеть лес обыкновенно зеленым; всякое сухое дерево сейчас же убирают. А тайга это – дремучий лес, состоящий из пихт, сосен, кедров, берез и других пород, – зеленый лес, но перепутанный с массой сухих деревьев, поломанных, обгорелых и тут же валяющихся. Встречали десятки десятин с горелыми деревьями. Эта безжизненность, присутствие сушняка, никем не убираемого, страшно портит общую картину тайги.
На одной станции разговорился с крестьянином, переселившимся еще в 1853 году; он жаловался на трудность возделывания земли, на плохую почву: «и много земли да толку мало; замучились пахотой, а родит скудно. Действительно, встречающиеся возделанные поля жидки. Поддерживают здешний люд тайга да сенокосы.
Приехали в Судженку. Начальник станции (кажется, поляк) не позволил совершить службы в зале 2-го класса. Пришлось устраиваться в 3-м классе, где не оказалось даже иконы. Я принес свою икону св. Митрофания да поставил Евангелие и крест; сторож принес двухкопеечную свечку… – вот и церковь готова. Собрались генерал, офицеры и почти весь эшелон, да подошли еще железнодорожные служащие: богомольцев-то и много оказалось. Служба, как и прежде, прошла очень хорошо; все воодушевленно пели. Я говорил поучение о необходимости честно и верно исполнять возложенный на нас Богом и царем долг, помнить присягу и не только исполнять свое дело, как приказание, но и любить его, чтобы совершать свои обязанности с сердечностью, без зависти, помогая друг другу. При таком исполнении долга, да если к тому же будем держать себя в непорочности, Господь, Который укрепил немощи расслабленного, укрепит и наши слабые силы и благословит успехом наши дела. Приложились к кресту. Все были рады и с ободренным духом пошли в вагоны, чтобы ехать к месту исполнения своего долга.
Местность стала немного веселее; тайга реже. В Мариинск приехали на два часа раньше расписания. Вот вам и Сибирская дорога! Говорили, она плохая, а вот до сей поры не только нигде не задержались, но даже целым днем едем раньше. Мариинск в унылой местности; две трети жителей евреи; торговля вся в их руках. Никак не думал, чтобы в Сибири были и евреи; однако, оказывается, их много здесь, а города Каинск и Мариинск почти сплошь населены ими.
28 июня
Природа резко изменилась; начались горы, отроги Саянского хребта; тайга продолжается. К прежним бедам прибавилась новая, мелкие мошки да такие назойливые, что лезут всюду: в уши, нос, рот, за рукава; все мы поголовно в сетках, иначе гибель.
Забыл упомянуть, что все стрелочники и путевые сторожа вооружены револьверами, а некоторые и винтовками.
Никак не могу привыкнуть к здешнему пути; все мне как-то жутко: зигзагов на Сибирской дороге масса, подъемы и уклоны очень крутые, так что поезд летит сломя голову с уклона, и на этих ужасных заворотах вагоны становятся прямо боком, то едва-едва ползет в гору, и солдаты-денщики спрыгивают на лужайки тайги нарвать цветов для своих офицеров.
Вечером разразилась страшная гроза; удары грома были похожи на залпы из нескольких орудий. Никто не ложился; заперли окна, вентиляторы и с трепетом
