Михаил Дмитриев - У тихой Серебрянки

Вскоре я встретился с Михаилом Журавлевым. Хотя он и мой троюродный дядя, но только на четыре года старше меня. Наши возрастные, что ли, интересы, совпадали. Еще до войны, когда он — курсант военного училища приезжал на побывку, вместе гуляли на вечеринках, бродили по окрестным лугам и лесам. Между нами установились отношения более дружеские, чем родственные.

Михаил Журавлев, будучи раненным, попал в окружение, вырвался из него и пришел домой, живет теперь у старшей сестры Маши.

— Чем занимаешься, товарищ лейтенант?

Видимо, в моем вопросе изрядно было укоризны и издевки, потому что Журавлев пристально вглядывался в мои глаза. Прошли молча несколько шагов.

— По хозяйству занимаюсь. Но есть и главная работа…

Со слов Бердникова я знал, что кроме нашей организации на территории сельсовета действует еще какая-то. С большой радостью услышал, что именно он, Михаил Журавлев, возглавляет Сверженскую подпольную комсомольскую. Возникла она чуть позже нашей, но тоже в сентябре 1941 года. Оказалось, что некоторые мои ученики-старшеклассники являются членами этой организации.

— Так, говоришь, школу надо сжечь? Надо! Но осторожно. Запомни: немцы не дураки — могут заподозрить. Но, с другой стороны, школа — хорошее место, куда могут прийти связные.

Мы наладили постоянную связь с организацией Михаила Журавлева, в которую входили Лена и Матвей Шаройко, Григорий Бычинский, Мария Корниенко, Иван Кудрицкий и Николай Петроченко. Они, как и мы, совершали отдельные диверсии, вели разъяснительную работу среди населения.

Вскоре Серебрянская организация пополнилась, В ее ряды приняли Виктора Потеева, Нину Левенкову, Якова Якубова, моего брата Василька.

Занятия в школе шли, как говорится, через пень-колоду. Правда, учеников прибавилось, особенно в седьмом классе. Дело в том, что наши подпольщики стали агитировать за «новую школу». Комендатура и бургомистр часто требовали выделить подводы для доставки фуража и боеприпасов к линии фронта. Уедет парень — и ни его, ни лошади, ни телеги То ли угоняли ребят в Германию, то ли погибали в дороге. Надо было сохранить молодежь. Учеников же не брали в извоз. Вскоре юноши, у которых не пушок золотился на верхней губе, а чернели усы, возгорели желанием учиться в «новой школе».

Однажды Михаил Журавлев передал мне небольшой лис* бумаги.

— Ну, дорогой мой племянник, вот и начнем совместно работать. Поручи своим ребятам сделать полсотни экземпляров. Я своим уже дал задание.

Это была первая сводка Совинформбюро, которую я прочел после отступления наших.

— Где ты взял ее? — спросил я Журавлева.

— Один знакомый передал…

— Не доверяешь, да?

— Не лезь в пузырь, Миша. Поговорю с ним: если он согласится, я сведу вас.

— Конспиратор…

— Ну уж так положено, извини. Ты не сердись, а действуй. Только писать печатными буквами, чтобы по почерку не могли определить, чьей руки работа.

С какой радостью перечитывали и переписывали эту сводку! Значит, Москва держится! Значит, врут немцы, что «Москау капут»!

Михаил Журавлев познакомил меня с Татьяной Федоровной Корниенко. Мы «нечаянно» встретились, когда я из Сверженя возвращался в Серебрянку. Она была в стареньком ватнике. Голова повязана выцветшим клетчатым платком. На ногах — разбитые ботинки. Крестьянка-старушка, да и только — так могло показаться с первого взгляда. Кстати, в то время многие одевались в лохмотья, чтобы не привлекать внимания гитлеровцев. Корниенко была секретарем партийной организации в местечке Свержень. В начале войны ее вызвали в райком и сказали: «В случае оккупации района останетесь здесь для создания подполья, ребенка и мать эвакуируем в тыл». После этого Татьяна Федоровна была в Гомельском обкоме партии на инструктаже по ведению подпольной работы в тылу врага. Там ей выдали документы о том, что она якобы выпущена из тюрьмы.

Через неделю после захвата немцами Журавичского района Корниенко пришла на место явки, в федоровский лес. Встретилась с лесником Никитой Васильевым. От него узнала, что некоторые товарищи из районного актива сейчас живут в деревнях на полулегальном положении. Значит, есть с кем начинать работу! Татьяна Федоровна имела встречи с Арсеном Бердниковым, Феодорой Марковой, Власом Прохоровым и другими коммунистами. Мать и ребенка Корниенко не успели эвакуировать. Поэтому Татьяна Федоровна стала жить в Свержене. Она помогла создать здесь комсомольскую организацию, рекомендовала Михаила Журавлева руководителем подполья.

Недавно к ней заходил секретарь Рогачевского райкома комсомола Адам Андреевич Бирюков, старый мой знакомый. Вместе учились в институте, только он шел на год впереди меня. Он обрадовал Татьяну Федоровну: в соседнем, Рогачевском районе уже действует подпольный райком партии. Бирюков пришел сюда разведать, создан ли Журавичский подпольный райком. Но райкома еще не было, действовали лишь партийные и комсомольские организации в Свержене и Серебрянке. Адам Андреевич посоветовал, как дальше вести работу (все-таки рогачевские подпольщики уже имели кое-какой опыт), оставил августовский номер «Правды».

Мы долго разговаривали с Татьяной Федоровной. Я рассказал о наших комсомольцах, о том, что уже сделали, в частности, что неделю назад ночью вместе с Иваном Потапенко и Михаилом Прохоровым под Хмеленцом спилили четыре телефонных столба и оборвали провода.

— Да вот в школе работаю, — пожаловался я.

— Не один ты послан на работу. Мы направили наших людей в различные организации, чтобы срывать замыслы оккупантов.

Я задумался, потом сказал:

— Ну а пятьдесят экземпляров Сводки Совинформбюро сегодня к вечеру будут готовы. Думаем отнести в Малашковичи, Юдичи, Сипоровку. Пять экземпляров передадим в Корму — скоро должна прийти к нам «в гости» Катюша.

— Только будьте осторожны. Главное, чтобы не было провалов. Берегите людей!

Своей осторожностью она напоминала Арсена Степановича Бердникова. Я понял, что непреложное правило в работе подпольщика — осторожность, осторожность и еще раз осторожность.

На следующее утро, будто растревоженные шершни, засуетились полицейские, старосты. Они шныряли по всем деревням, срывали, соскабливали сводки Совинформбюро. Но в комендатуру не спешили докладывать: знали, за такое гитлеровцы не погладят своих холуев по головке. Немецкие прихвостни в открытую говорили, что это дело рук подпольщиков и окруженцев, угрожали нам.

В доме честного советского человека Онуфрия Шаройко собрались коммунисты. Сюда пришли Татьяна Федоровна Корниенко, местная учительница Феодора Тимофеевна Маркова, Арсен Степанович Бердников, Самуил Павлович Дивоченко, попавший в окружение Иван Афанасьевич Михунов, до войны работавший в Минске, Григорий Федорович Савченко — бывший заместитель директора одного из черноморских санаториев, довоенный секретарь Ляховичского райкома партии Владимир Данилович Горбачев. Пригласили и меня с Михаилом Журавлевым. На этом собрании заместителем секретаря — Татьяны Федоровны — избрали Михунова. Шефство над подпольными комсомольскими организациями партийная организация поручила Арсену Степановичу Бердникову.

Коммунисты решили любыми путями достать радиоприемник. Это задание поручили Т.Ф.Корниенко и Ф.Т.Марковой. Чтобы найти приемник, надо побывать не в одной деревне. Для женщин это менее опасно, чем для мужчин.

Прочтя «Правду», которую Татьяна Федоровна передала в ноябре через Журавлева, я написал листовку, а затем наши подпольщики собрались вместе и обсудили ее текст. Долго спорили. Михаил Прохоров настаивал, чтобы она была длинной — со сводкой Совинформбюро. С его мнением не согласились И вот почему. Во-первых, листовка должна быть написана на одной стороне листа, чтобы приклеить к забору или стенке. Во-вторых, писать придется печатными буквами, значит опять-таки нужен короткий текст. Сводку же Совинформбюро лучше написать отдельно.

Вот какая была она, наша первая листовка:

«Товарищи! Не верьте брехне немцев! Москва немцами не занята и никогда не будет занята! Москва живет! Не давайте фашистам хлеб, одежду! Бейте ползучих гадов на каждом перекрестке! Гоните их с нашей земли! Смерть фашистам!»

Снова заспорили, надо ли писать «Прочитай и передай другому!».

— Выходит, — горячилась Мария Потапенко, — мы наклеим, а кто-то прочтет и сорвет. Иначе, как же выполнить совет «и передай другому»?

— А давайте напишем просто, — как всегда спокойно предложила Нина Язикова. — «Расскажи об этом соседу, знакомым!»

Через день снова встревожились немецкие холуи. На заборах и стенах домов во многих деревнях волости и в самом Свержене появились листовки на тетрадных страницах. «Новые власти» опять ругали окруженцев, грозили комендатурой. Зато наш сосед Змитрок Кильчевский, обычно уравновешенный, степенный старик, взволнованно говорил мне: