Георгий Зангезуров - У стен Москвы

Очень прошу Вас разрешить мне добровольно выехать на фронт и выполнить свой долг.

Дочитав последнюю строчку, Кожин задумался. Он хорошо понимал, какие чувства обуревают сейчас Асланова. Был уверен, что его друг написал искренне, от всего сердца, что он пойдет в любой огонь и, если будет надо, погибнет с честью. Но правильно ли он поступает? Если бы Вартан находился на гражданке — работал или учился, — тогда другое дело. Но ведь он — в армии и находится на очень ответственном участке. Не будь на дальневосточной границе советских войск, японцы немедленно нанесли бы предательский удар нам в спину!

— Разорви, — возвращая Асланову рапорт, сказал Кожин.

— Разорвать? Почему я должен разорвать его?! — опять начал горячиться Вартан.

— Потому что ты делаешь большую ошибку.

— В чем тут ошибка, я не понимаю! Когда в тридцать шестом году фашисты напали на республиканскую Испанию, многие наши товарищи добровольно уехали туда и дрались в интернациональных бригадах. Они сражались и умирали за Испанию. А сегодня фашисты не за морями и за горами, не в Испании, а здесь, на нашей земле. Они жгут наши деревни и города. Убивают наших детей. Насилуют наших сестер, невест. Они продвигаются к Москве!.. Почему же я не могу добровольно отправиться на фронт и драться с фашистами? Почему? В чем моя ошибка?

Все это Асланов выпалил одним духом. Он так был возбужден, что больше не мог говорить. Он перевел дыхание, помолчал немного и снова накинулся на Александра:

— Слушай, почему ты молчишь? Скажи, что, я не прав, что, добровольцы не принесут пользу фронту?

— А кто сказал, что они не принесут пользу? По всей стране идет запись добровольцев…

— Ну вот, видишь?

— Вижу. Но кто записывается? Рабочие, колхозники, служащие — гражданские люди. А наше дело другое. Мы с тобой — в армии. Что же получится, если все мы попросимся на фронт?.. Другое дело, если поступит приказ и мы двинемся против врага всем полком, дивизией — сильной, монолитной — и ударим по фашистам так, чтобы чертям тошно стало.

— Когда?

— Что «когда»?

— Когда получишь ты этот приказ?

— Когда Верховное командование сочтет нужным.

— О-очень тебе благодарен за разъяснение, но… Но вечно сидеть у моря и ждать погоды Асланов не намерен. Он сейчас пойдет к командиру полка и подаст рапорт.

— Не ходи. Советую как другу. Старик очень рассердится.

— Не рассердится. Он не такой твердолобый, как ты…

5

В комнату вошел грузный, седоусый военный, в белой нижней рубахе, заправленной в широченные бриджи с темными подтяжками. От него пахло душистым мылом и свежей ключевой водой. Вошедший вытирался мохнатым полотенцем. Делал он это не спеша, обстоятельно. Сперва докрасна растер могучую шею, затем осушил мясистое лицо, провел полотенцем по седеющим волосам и только после этого стал массажировать свои большие, с синими прожилками руки.

Закончив это занятие, он повесил полотенце на крючок, надел защитную гимнастерку, подпоясался и подошел к карте, которая висела на стене, позади его письменного стола. На ней маленькими флажками была обозначена изломанная линия советско-германского фронта.

Семен Петрович Потапенко ежедневно наносил на карту военную обстановку. Получит газету со сводкой Совинформбюро и, если в ней сообщается, что на каком-нибудь участке фронта Красная Армия нанесла контрудар по немецко-фашистским войскам, освободила тот или иной город, сразу же подходит к карте и переносит флажки западнее освобожденного города. Но когда узнавал об отходе советских войск и сдаче врагу какого-либо населенного пункта, не торопился с нанесением новой обстановки. «Подожду, может, произошла ошибка». И когда через день-два убеждался, что ошибки никакой нет, он подходил к карте, долго в задумчивости стоял перед ней и нехотя переносил красный флажок на новое место. При этом он старался воткнуть его как можно ближе к восточной окраине оккупированного врагом пункта.

Вот и сегодня утром радио принесло весть о сдаче Киева. Услышав об этом, Семен Петрович приблизился к карте, вытащил флажок, подумал немного и воткнул его в то же место. «Дождусь газет, может, радисты ошиблись… Бывает и такое. Подожду».

Ординарец принес на блюдце большую кружку крепко заваренного чая с двумя кусочками сахару.

— Спасибо, Тимоша, — поблагодарил командир очкастого бойца.

— Пожалуйста, товарищ подполковник. Пейте, я еще принесу.

— Хватит и этого.

Тимоша вышел. Потапенко взял кружку, откусил кусочек сахару и запил горячим чаем. Пил он чай стоя. Семен Петрович никак не мог успокоиться после только что услышанного сообщения о сдаче Киева. Отпил половину кружки, поставил ее на блюдце и снова с горечью посмотрел на карту. Скользнул взглядом по извилистой линии фронта с севера на юг и остановил свой взор на Украине. — Э-эх, Украина, Украина, ненька моя ридная! Тебя ворог топчет сапогами, а я — сын твой — сижу за тридевять земель и ничем помочь не могу!.. — со вздохом сказал он. Сказал так, будто стоял не перед картой, а перед живым существом.

В дверь постучали. Потапенко сразу же задернул шторку над картой и обернулся.

— Войдите.

Вошел Асланов, вскинул руку к козырьку:

— Здравия желаю, товарищ подполковник!

— Здравствуй, старший лейтенант. Что так рано поднялся? Я же приказал сегодня отдыхать.

Вартан беспокойно переступил с ноги на ногу. Он был готов сорваться с места, подбежать к командиру полка и доказывать, что сейчас, когда на фронте такие неудачи, не до отдыха.

— Какой может быть сейчас отдых!.. Сейчас воевать надо.

— Так ты что, со мной хочешь воевать?

— Что вы, товарищ командир!.. Я воевать хочу с фашистами…

Семен Петрович сразу понял, куда клонит старший лейтенант. К нему чуть ли не каждый день приходили вот такие горячие головы и умоляли отпустить их на фронт.

— Давай, — протянув к Асланову руку, тихим, даже каким-то усталым голосом попросил он.

— Что? — не понял Асланов.

— Рапорт. Ты же с рапортом пришел.

— А, да, да…

Вартан торопливо расстегнул кармашек гимнастерки, достал сложенный вдвое листочек и положил его перед командиром полка.

— Вот, пожалуйста.

Потапенко взял красный карандаш и, не присаживаясь к столу, даже не читая рапорта, написал на нем: «Н. Ш. Разрешаю» — и размашисто расписался.

— Возьми, — протягивая листок с резолюцией, равнодушно сказал Семен Петрович. — Перед отъездом зайдешь. Попрощаемся.

— Есть зайти! — принимая рапорт, ответил Асланов. — Разрешите идти?

— Иди.

Асланов вышел из кабинета и прямо за дверью остановился в задумчивости. Он не знал, радоваться ему или огорчаться. Произошло невероятное. Потапенко за все время войны никому не давал такого разрешения. Когда командиры или бойцы приходили к нему с рапортами, он очень сердился и просто-напросто выпроваживал их из кабинета. А тут, ни слова не говоря, подписал…

6

Капитан Кожин пришел к комиссару полка и сам прочел сводку Совинформбюро. Ошибки не было. Советские войска действительно оставили Киев. Возвратился в расположение своего батальона, собрал командиров и политруков рот. Прочел сводку и приказал провести с бойцами беседу.

В первую роту Кожин пошел сам. Бойцы уже знали о случившемся и шумно обсуждали сводку. Особенно болезненно переживал Ваня Озеров. Он уверял бойцов, что если хорошо попросить командира полка, то он согласится отпустить их добровольцами на фронт. Товарищи с ним не соглашались. Они говорили, что Потапенко не отпустит ни одного человека.

— Рапорты подавались уже не раз. А что получалось? — спрашивал Карасев, низкорослый, на вид щупленький боец с белесыми, еле заметными бровями. — Получалось то, что их всегда возвращали с резолюцией: «Отказать!»

Иван оставался при своем мнении. Огромный, плечистый, широко расставив ноги, он стоял среди спорящих товарищей и, набычившись, упрямо твердил свое:

— Отказывал, верно. Но тогда положение было совсем иное. Немцы находились еще в Западной Украине, Западной Белоруссии и Прибалтике. А сейчас?.. Видите, куда шагнули они? Что же, подполковник Потапенко или тот же комдив не понимают, что дальше выжидать нельзя?..

— Есть и другие войска! — выкрикнул кто-то.

— Что?! — загремел Иван. — Как это «другие»?! Другие, значит, должны воевать, а мы будем сидеть тут и прятаться за их спинами?!

Озеров, наверное, еще долго спорил бы со своими товарищами, если бы в расположении роты не появились комбат Кожин и командир роты Соколов.

Капитан поздоровался с бойцами, разрешил им сесть и стал объяснять создавшуюся в районе Киева обстановку.

— Разрешите, товарищ капитан? — хмуро обратился к Кожину Иван.