Аркадий Первенцев - Над Кубанью. Книга вторая
— Мостовой! — закричали в толпе.
Мелькнула рыжая борода.
— Меркул!
— За кого они?
Мостовой подбежал к праздным фронтовикам, стоявшим посередине реки, что-то поорал, и вдруг многие из них ринулись вслед за Егором.
Форштадтцы воспрянули от неожиданной подмоги. Мостовой и фронтовики, врезавшись в правый фланг станичников, мигом высвободили Шкурку, который отбивался, заливаясь кровью. Группа Батурина сплечи-лась с Мостовым, и вскоре противник начал медленно, шаг за шагом, отходить.
Мостовой, покряхтывая, бил коротко, опрокидывая на кулак все туловище.
— Давай, нажмем! — заорал Мостовой.
— Нажали! — как эхо, отвечал Шкурка.
— Нажмем! — снова горланил Егор.
— Нажали! — повторял Шкурка.
Эта боевая перекличка, небывалое ожесточение сторон окончательно раскалили толпу. Вначале поддержи-вающе заорали бабы, потом откликнулись старики. Одни поднимали палки, грозились, другие торопились на лед, показать былую молодецкую удаль.
Батурин дрался молча. Когда до правого берега донеслась перекличка Шкурки и Мостового, Ляпин закричал:
— Арестанты!
— Конокрады! — поддержал его Мартын Велигура.
— Ворюги! — взвизгнул Литвиненко и глухо закашлялся.
Кулачки подходили к концу. По глинищу поднимались изуродованные бойцы. Их не приветствовали, поражение было очевидно. Брагин полоскался возле бадейки, унимая кровь из рассеченной щекц.
— Комиссар Мостовой угадал, — посапывая, сказал он, — думал, зубы вышибет.
Он брал снег, мял в руках и глотал маленькими, увлажненными кусочками.
— Советская власть не возражает? — спросил Ляпин.
— А что?
— Дело бы пришить Егору. Ишь какое смертоубийство развел. Ну, при царском режиме было простительно, зверями жили, а теперь…
Брагин только отмахнулся.
— На шкуре не удержались — на хвосте не удержишься.
От последних кулачек, прошедших па льду Салома-хи, Мише врезалось в память не само побоище, не бочка водки, залихватски распитая победителями, не синяки, перекосившие его лицо, а распростертый ниц знаменитый Шкурка.
Шкурка лежал у проруби. Казалось, здесь только что освежевали большое, полнокровное животное. Шкурка опустил одну руку в воду. Рука была как-то слишком бела, похожа на раскисшую кисть утопленника. Левой рукой, на которой во многих местах была содрана кожа, он мочил темя и затылок. Когда он опускал руку в прорубь, вода струйчато багровела. Лицо Шкурки пухло на глазах. Вокруг толпились друзья, пытались помочь, он отгонял их к улыбался. Улыбка его, похожая на конвульсию, была страшна. Нарядный алый бешмет валялся рядом. Кремовую атласную рубаху, треснувшую вдоль и поперек, казалось, щедро выкрасили суриком, небрежно тыча кистью. Вот Шкурка помочил затылок, потом окунул голову, покрутил, побулькал и встал. Вода стекала за спину, рубаха прилипла к телу, от нее шел пар. Шкурка пятерней откинул назад мокрые волосы. Подали бешмет. Шкурка бросил его на плечо.
— Жених, — с ухмылкой произнес он.
Ему поднесли ковшик трофейной водки. Он выпил, как воду, и выдохнул клубчатый пар.
— Кишмишевка, первач, — судорожно улыбнулся, — пятаки в кулаках держали, сволочи… Потому и кожа полопалась…
Он двинулся вперед. За ним потянулись друзья. Мальчишки, приветствуя победителя, присоединились к процессии. Шкурка поднимал руку и изредка пропускал сквозь зубы свое ироническое:
— Как жених…
ГЛАВА V
Брагин этой же ночью появился в Армавире. Из кабинки междугородной переговорной он скоро соединился с Екатеринодаром. Связь действовала бесперебойно. Республика жила беспечно. Враги могли свободно общаться друг с другом. Из кабинки он вышел со смущенным, но довольным лицом. На улице шепнул поджидавшему его Литвиненко:
— С самим Покровским говорил.
Литвиненко подобрал вожжи, хмуро глянул прямо в глаза есаула.
— Про таких не слыхали что-то. С какой он станицы?
— Он не казак, Игнат Кузьмич, — виновато сказал Брагин.
— Вот это уж хуже дело, — прокряхтел Литвиненко.
Сани скользили на обледенелом булыжнике мостовой. Лошади спотыкались, похрапывая. По улице, ближе к тротуарам, проезжали конные, украшенные красными лентами.
— Не казак, — повторил Литвиненко, — вот времена подошли. Из своего брата хорошего человека не выберешь.
— Он хороший.
— Кто?
— Покровский.
— Чинов-то он каких?
— Полковник, — замялся Брагин, — был недавно штабс-капитан.
— Маловат чин, — вздохнул Литвиненко. — Вот Егорка тоже полковник, а толк с его ехидный.
— Мостовой выборный, а тот по образованию. Летчиком был…
— Летчиком? — удивился Литвиненко.
— Да.
— Летчик дело легкое, — старик покачал головой, — на коне-то он может?
— Может.
— Рада-то еще дрыгает ногами?
— Заседает.
— Наш-то выборник Гурдай, Никита Севастьянович, и впрямь в Новом Черкасске, как Лука хвалится, аль в Екатеринодаре?
— В Новочеркасске… Выл… Теперь…
Литвиненко перекрестился, проезжая мимо церкви.
— Ну, на того надежды больше. Тот за Лаврентия Корнилова гнет, а Корнилов, куда ни кинь, генерал сподручней, настоящий генерал.
Они проехали мост через Кубань, поднялись на крутую Прочноокопскую гору. Станица неприступно внеела над обрывом. Армавир поблескивал огоньками, кое-где сжатыми в яркие сверкающие круги — вокзал, центр. В Прочноокопской проверили документы. Не так давно станица восставала. Проезжих осматривали тщательно. Отзыв, выданный в свое время Брагину полковым комитетом, помог — пропустили.
— Жизнь настала невозможная, — жаловался Литвиненко, — природному казачеству по своей земле проехать невозможно. Правильно высказывался Тимоха Ляпин: налетели, как кобчики на зайчиху.
— Как с обозами? — перебил Брагин. — Так и будет хлеб уходить?
— Мой Никита что-сь там старается, — ответил старик, — не будем мешать ему. Он сыпок надежный, это не Луки Батурина перевертень… Значит, Покровский полковник, — медленно проговорил Литвиненко и задумался.
Заседание Кубанской чрезвычайной рады происходило в Главном зале Зимнего театра. Тускло горели люстры, в кулуарах было значительно многолюдней, нежели в зале заседаний. Тревожно обсуждали положение фронта. По недавнему сообщению члена правительства полковника Савицкого, большевики готовили новое наступление на Екатеринодар. Появился член рады Ку-лабухов, высокий щеголеватый человек с черной бородкой на лисьем лице, в черкеске. Ничто не напоминало в нем вчерашнего священника из богатой станицы Но-вопокровской.
— Господа, — он развел руками, — надо в зал.
— Интересное что?
— Сообщение Покровского.
Председательствующий Султан Шахим-Гирей как бы представлял Покровского собранию. Звучал его немного акцентирующий голос.
— …в тяжелую годину, когда Кубань охвачена пожаром большевизма, когда анархия давит и сжимает нас в своих тисках, в эту тяжелую годину вы, славный воин, пришли к нам на помощь…
Покровский вышел па трибуну и обвел всех решительными глазами. На его лице появилась и сразу потухла холодная усмешка. От него ждали спасения, и он хорошо почувствовал это. Не так давно члены рады, испуганные появлением почти под степами города новороссийских красногвардейцев, вверили ему, неизвестному офицеру, охрану своих жизней. Он спас их, разбив на небольшой речушке Чиби неорганизованную дружину черноморских рабочих, и получил от рады чин полковника. Еще раньше он избавил этих людей от дурных снов, расстреляв демонстрацию екатерииодарского пролетариата.
— Господа члены рады, я прибыл с фронта. От лица первых батальонов, борющихся за основные государственные устои, я привез вам привет. — Пережидая, пока улягутся аплодисменты, он наблюдал оживленного Кулабухова, сидящего в первых рядах вместе с представителями линейного казачества, полковника Филимонова, длинного узкогрудого «генерала от черкесов» Султана Шахим-Гирея, председателя правительства Луку Быча… Покровский взглянул па часы, прихлебнул из стакана. Шум смолк.
— Положение сторон мною подробно доложено войсковому атаману полковнику Филимонову, — продолжал он, — также вы все только что присутствовали на печальном докладе полковника Савицкого о развале наших войсковых частей. Кубанские полки, так бережно приведенные с фронтов, как вам известно, разложились. Надежда теперь на честное офицерство, созванное нами повестками, и па войска, верные правительству. Эти соединения вам, конечно, известны…
— Перечислить, — предложил Кулабухов, приподнимаясь, — просим перечислить.
Поднялся Султан Шахим-Гирей.
— Так как заседание происходит при закрытых дверях, считаю возможным уточнить верные правительству войска, дабы иметь полное представление о размере нашей активности.
